От этих новостей у меня закружилась голова. Не знаю, что думали бек и ханум, но я твердо решил пойти на собрание. Со мной отважился пойти Имран. Как только мы вошли, тут же увидели Мехмандар-бека и Юсифа-киши. Оба приготовились слушать председателя уездного исполнительного комитета.

— Некоторые бездельники, — начал он, — люди с темным прошлым и враги Советской власти, распускают вздорные, нелепые слухи… — При этих словах Юсиф-киши втянул голову в плечи. А председатель продолжал: — Не верьте болтовне проходимцев! Как стало известно властям, кто-то распустил вредный слух, что государство запрещает мусульманам отмечать праздничные и траурные дни, согласно мусульманскому календарю. И если, мол, люди не подчинятся запрету, то в город войдут войска и станут расстреливать народ. Знайте, люди, те, кто сочиняет небылицы, ведут нечистую игру! Они наши заклятые враги!..

Народ зашумел.

— Спокойно, товарищи!.. — Говорящий поднял руку, и зал затих. — Советское правительство считает, что народ должен сам положить конец дикой традиции самоистязания человека во имя памяти некоего лица, убитого тысячу четыреста лет назад. Мы вели и будем вести разъяснительную работу, чтобы народ не превратился в посмешище для цивилизованных стран и народов. Дико и нелепо поступают люди, в фанатическом исступлении нанося себе раны, нередко кончающиеся смертью истязающего себя человека.

И снова гул пошел по рядам.

— И вместе с тем, — перекричал оратор зал, — правительство выделило необходимое количество белого холста для всех, кто захочет принять участие в траурном шествии. Мы это делаем не потому, что Советская власть поддерживает вредный и чудовищный обычай. И не потому, что мы складываем руки перед необходимостью вести разъяснительные беседы, а только для того, чтобы рассеять вражеские слухи! Кроме того, власти отпустили сахар, чтобы все могли сделать шербет. Белый холст и сахар совершенно бесплатно могут получить в городском Совете представители кварталов!.. — Народ внимательно слушал оратора. Голос его охрип от напряжения, он вытер со лба пот и продолжил: — А что касается армии… Советская власть держит армию для того, чтобы защищать свои завоевания от посягательств врагов. Мы вовсе не собираемся натравливать армию против народа. В ней служат ваши дети, и никто их не пошлет против отцов… — Он помолчал, глядя в лица людей, сидящих перед ним. — Советская власть — власть рабочих и крестьян. Не верьте, что говорят наши враги, а помните, что превыше всего для нее интересы трудового народа. Разоблачайте всегда и всюду тех, кто сочиняет вздорные слухи! Об этих людях сообщайте властям!..

Мы молча шли с Имраном домой, обдумывая услышанное. Когда Имран рассказал Вели-беку и ханум о том, что говорил председатель, бек раздраженно сказал:

— Время покажет, кто из них прав — председатель Совета или Юсиф-киши. Мы переживаем тревожные дни, и меня уже трудно чем-либо удивить.

— Ну подумай, для чего такому уважаемому и пожилому человеку, как Юсиф-киши, говорить неправду? — бросила Джевдана-ханум мужу. — Наверно, он что-то знает! Не станет же зря болтать!

— Ну… не уверен, — засмеялся бек. — Он ведь не работает в Гепеу, чтобы знать такие вещи… — Ханум обиженно поджала губы. Бек в задумчивости прошелся по комнате. — Да, сейчас не очень-то разберешься, кому и чему верить. И все же надо быть осторожным… Советская власть настолько хитра, что может поймать зайца, не слезая с арбы. И потом, Джевдана-ханум, запомни: времена сейчас не наши, а таких бедняков, как Будаг и ему подобные! Ты же сама читала в газете их лозунг: «Пролетарии и беднота всех стран мира, соединяйтесь!» К тому же завтра ашура, траурный день, посмотрим, кто говорит правду, а кто сочиняет, тот ли, кто выступал в мечети, или Юсиф…

И наступил день ашуры — траурный день у шиитов в месяц мухаррам по мусульманскому летосчислению.

Народ с рассвета стал стекаться на площадь. Женщины и дети поднялись на плоские крыши домов и расселись там, чтобы получше разглядеть траурную церемонию ашуры — ежегодно отмечаемую годовщину убийства имама Гусейна и его семьи в Кербеле, которого называют еще и мучеником Кербелы.

Когда мне было лет восемь, я впервые увидел мистерию в день ашуры, которую отмечали в каждом шиитском селении. Однако я мало что помнил с тех пор. Кербелаи Аждар, который был у нас накануне, рассказывал Вели-беку и Джевдане-ханум, что даже в самой Кербеле день ашуры не сопровождается такими церемониями, как в Шуше.

— А в этом году, — говорил Кербелаи Аждар, — ашура пройдет особенно с большим шумом из-за слухов, что большевики собираются ее запретить. Моллы и их помощники тщательно готовят свои кварталы к этому дню. Им деятельно помогают и те, кто якобы представляет новые власти: учитель Мирза Гулуш вместе с заведующим отделом народного образования и милиционером Мердинли без устали бегают по площади и показывают, кто где должен стоять.

С минарета мечети Гехар-ага муэдзин призвал народ приготовиться к началу мистерии. Во всех кварталах города руководители религиозных процессий сзывали участников.

В караван-сарае, находившемся в верхней части Шайтан-базара, ворота были наглухо закрыты. Здесь переодевались и гримировались основные герои — артисты: будущий имам Гусейн, Хазрат Аббас, воинский начальник шиитов, и тут же их религиозные противники — Шумр и Езид, и даже человек, которому предстояло сыграть роль коня имама Гусейна, — Зюльджахан. За плотно закрытыми воротами караван-сарая тихо ржали лошади, на которых будут выезжать участники мистерии, звенели мечи, которыми они будут биться.

И вот из разных кварталов города, в которых жили мусульмане, вышли колонны, предводительствуемые белорубашечниками, вооруженными кинжалами и связками цепей. Белорубашечники почти сразу же стали в фанатической истерии плакать и наносить себе раны кинжалами.

Окровавленные одежды подогревали их исступленность, и они еще больше усердствовали, чтобы показать свое мужество окружающим. В идущих за ними колоннах слышались подбадривающие вопли приверженцев шиитской ветви ислама: «Али — незапятнанный! Али — чистый! Али — лев!»

Сколько самозабвенной уверенности было на лицах истязающих себя людей!.. Верилось, что так было на самом деле в те далекие времена.

Прибывали все новые и новые отряды из кварталов Гуйлуг, Мамси, Гаджиюсифли, Кочарли и Нового квартала.

Зрители тесно прижались к домам, чтобы не мешать шествию. Специальные люди раздавали приготовленный из отпущенного властью сахара шербет.

Каждый, кто подносил стакан с шербетом ко рту, произносил традиционное: «Здоровья имаму! Проклятье Езиду!»

Молодые люди в белых рубахах, высоко подняв свои окровавленные головы, с неистовством кричали: «Вай Гасан! Вай Гусейн!» — и потрясали кинжалами.

Те, кто шли в колоннах, тоже ухитрялись получить у разносчиков шербета стакан-другой и тут же выпивали.

Было много желающих полакомиться прохладным и сладким (а главное, бесплатным) напитком. Старались заполучить стакан то у одного, то у другого разносчика.

В непосредственной близости от мечети были воздвигнуты шатры, в которых «томились» пойманные суннитами шииты, которым была уготована «скорая смерть».

Слышны крики и плач несчастных женщин; только дети, участвующие в мистерии и не понимающие смысла происходящего, смеялись, вызывая окрики и негодование взрослых.

Сторонники Езида отличались тем, что голова и шея у них были повязаны, красными платками, символизирующими пролитую ими кровь. Те, кто олицетворял собой мучеников-шиитов, по-настоящему колотили себя цепями по спине. Причем, размахнувшись, они могли ударить и стоявшего рядом человека, не вызывая его нареканий.

Окровавленные тела, кровоточащие раны, разбитые головы, губы, руки и ноги — все это делалось в память имама, которого более тысячи лет назад одержимые фанатизмом люди убили в песчаной аравийской пустыне.

И все эти люди искренно желали искупить своей кровью страдания погибших единоверцев.