По селу сразу пошли слухи, что я собираюсь жениться. Узнали об этом и мои ученики из вечерней школы. Они ничего не говорили мне, но по их улыбающимся лицам я понял, что им все известно. Теперь на поляну, где по вечерам собирались девушки, Кеклик не приходила, и я ни разу не бывал в тех местах, где веселилась молодежь.

Рано утром у родника меня поджидала Кеклик.

— Я слышала, как отец разговаривал с матерью, — сказала она. — Мать вначале никак не давала своего согласия, а когда отец подробно передал ей разговор с тобой, она смягчилась. Но пока у них есть какие-то сомнения.

— Если ты согласишься, они не станут упорствовать.

— А что я должна сказать?

— Скажи, что не любишь того парня, за которого тебя хотели выдать.

— Мне стыдно перед отцом.

— Чего тебе стыдиться? Скажи, и все!

— Тебе что, ты парень! А я не смею с ним открыто говорить.

— Ты не должна бояться. Он у тебя добрый!

Она улыбнулась.

— Ты учился, видел разные города и людей и ничего не боишься, а я как птица с завязанными глазами.

— Ты и есть куропатка, которая свила гнездо в моем сердце.

— Лучше думай, где мы вместе с тобой будем вить гнездо, ведь отец спросит тебя об этом.

— Кроме постели, у меня ничего нет, Кеклик. Может быть, ты скажешь матери, и если она согласится, то я дам денег, чтобы она купила нам все необходимое…

— Ты легкомысленный человек, Будаг. Еще ничего не решено, а ты даешь поручения моей матери, как зять теще!

Я схватил ее руку и прижал к своей груди.

— Напрасно ты обижаешься на меня. Я сейчас сам не знаю, что говорю. И вообще я не всегда догадываюсь, что надо делать в том или другом случае, надо мной даже ученики подшучивают.

— Да, да, о тебе сейчас все село говорит.

— Наверно, не только обо мне, а о нас с тобой. Она высвободила руку и заторопилась домой.

— Это все из-за тебя, раньше меня никто никогда не вспоминал, а теперь и обо мне судачат.

— Это такая тайна, которую все скоро узнают, Кеклик, так что не переживай.

Прошла неделя.

В назначенный день я встретился с, отцом Кеклик. На этот раз он совсем не хмурился, а был настроен доброжелательно. И еще: он сказал, что неподалеку от них продается небольшой домик с садом, который он советует мне купить, и я понял, что дела мои идут на лад. Тогда я осмелел.

— Дядя Агил, а вы не поможете мне купить кое-какие вещи для дома. Вот деньги, я боюсь, что… Опыта у меня нет.

— Ты, я вижу, твердо решил.

— Да.

— Ты из чьих будешь?

— Я из Вюгарлы.

— Кто людям известен из вашего рода?

— А кого вы из вюгарлинцев знаете? — спросил в свою очередь я.

— В годы бегства у нас в доме жили две семьи. Они говорили, что дети Сахиба.

— Сахиба? — обрадовался я. — Их мать моя двоюродная сестра.

— Они сейчас живут в селе Гамзали, что на берегу Акери. Один из той семьи мельник на гамзалинской мельнице. Короче говоря, в будущую пятницу пришли сватов! — А потом вдруг задумался и посоветовал мне, чтобы я непременно поговорил с тем парнем.

«Почему я, а не вы?» — хотел я возразить, но вовремя осекся: еще, чего доброго, сочтет меня трусом!.. Я согласился. К тому же от отца Кеклик я узнал, что парень, оказывается, учится на моих курсах. То-то в последние дни он не ходил на занятия!..

Когда на село опустился вечер, я пошел к роднику. Я чувствовал, что Кеклик придет сюда обязательно. И она пришла.

Я сразу же сказал, что в следующую пятницу пришлю сватов.

Она улыбнулась:

— Ну и настойчивый ты человек! За несколько дней всю мою жизнь перевернул!

— Это еще что! — расхвастался я. — Я дал деньги твоему отцу, чтобы он купил нам дом и все необходимое для хозяйства. Видишь, как все хорошо складывается!

— А мне почему-то тревожно…

— Это от радости. — Я крепко прижал ее к груди, и она доверчиво прильнула ко мне.

— И все-таки я чего-то боюсь. Какое-то предчувствие нашептывает мне, что нам помешают.

— Успокойся, все будет в порядке. Я завтра поговорю с твоим бывшим женихом и все ему объясню.

— А что ты ему скажешь? — испуганно спросила она.

— Как есть, так и скажу. «Айдын, скажу я ему, девушка любит меня, а я люблю ее. Не обижайся на нас!»

— И все?

— А что еще говорить. Все справедливо и честно.

А тут меня неожиданно вызвали в Лачин. И я и Кеклик очень расстроились. Вечером встретились у родника, и Кеклик сказала:

— Боюсь, что тебя направят в какое-нибудь другое место.

— Из-за этого решительно не стоит волноваться.

— Что я буду делать, если ты уедешь?!

— Без тебя я никуда не уеду. Это всего на несколько дней.

— Каждый день будет мне казаться месяцем.

— Мы скоро будем навсегда вместе. — Я прижал ее голову к своей груди и погладил черные вьющиеся волосы. Но быстро отстранил ее от себя: не дай аллах, увидят еще!.. Пока официально ничего не закреплено, не надо лишних сплетен и разговоров.

Кеклик расплакалась.

— Чуяло мое сердце, я знала, обязательно что-нибудь случится и нам помешают.

— Если ты боишься, что нам помешают, я возьму тебя завтра с собой! — решил я ее успокоить.

— Куда?

— В Лачин.

— Разве отец согласится? А что скажут люди?

— Тогда потерпи два-три дня. Мне тоже будет трудно без тебя, но я постараюсь не задерживаться.

Абдулали Лютфалиев — председатель Пусьянского волостного Совета — оседлал для меня своего гнедого иноходца, и ранним утром, едва взошло солнце, я поскакал в Лачин, куда по указанию Рахмата Джумазаде меня вызвали на пленарное заседание уездного комитета партии.

Оказывается, в присутствии специально прибывшего из Баку представителя Центрального Комитета Компартии Азербайджана должно было рассматриваться коллективное заявление сторонников Аяза Сазагова, посланное в Баку.

В зале были все члены укома и ответственные работники исполкома и других городских организаций.

Управляющий делами укома прочел заявление.

— Кто его подписал? — выкрикнули из зала.

Управделами укома огласил имена подписавшихся и добавил, что перед подписью Будага Деде-киши оглы была какая-то приписка, но потом ее зачеркнули; возможно, он сам передумал и вычеркнул.

Я крикнул с места:

— Я ничего не передумал и ничего не вычеркивал!

Рахмат Джумазаде взял заявление из рук управляющего делами и протянул мне:

— Видишь, что зачеркнуто?

— Вижу, но я ничего не зачеркивал и, если мне разрешат, объясню, в чем дело.

Пока я шел к трибуне, встретил недоуменный взгляд Нури. Ханлар Баркушатлы укоризненно качал головой.

— Какая разница, что ты там приписал? — устало заметил Джумазаде. — Печально, что и тебя втянули в это дело!

— Я должен все объяснить! — начал я. — Буду говорить подробно потому, что под заявлением стоит моя подпись, а это явилось для многих полной неожиданностью, как, впрочем, и для меня самого. Должен сказать, что ко мне в Назикляр приехал Джабир и настоятельно просил поставить подпись под этим документом. Тогда я написал свое мнение по этому поводу и поставил подпись именно под этим мнением. А написал я дословно следующее: «Все, изложенное здесь, — сплошная ложь и клевета». Те, кто зачеркнул написанное мной, занялись обманом и использовали мое имя в своих целях! Пусть теперь перед всеми подтвердят это!

Я прямо посмотрел в лицо Джабира. Он нервничал. На лице Тахмаза Текджезаде была презрительная гримаса, а Сазагов даже не смотрел в мою сторону: мол, его это не касается.

— Я думаю, — сказал представитель ЦК, — что Будаг Деде-киши оглы поступил неправильно. Он достаточно опытный человек, чтобы ставить свою подпись под такого рода заявлением. Приписки и все прочее — это детские забавы! Согласен — подписываешь, а не согласен — нет. Но очень хорошо, что Будаг внес ясность в этот вопрос, хотя, повторяю, мне эти игры не нравятся. Но довольно об этом. Товарищи, — обратился он к залу, — прошу высказываться по существу вопроса: кто считает, что факты, изложенные в заявлении, имели место?