Я стоял со списком в руках, не зная, куда направиться в первую очередь. Базар кишел людьми, я даже растерялся. Но потом решил двигаться вдоль рядов, чтобы на месте выбрать то, что понадобилось ханум. Каждый продавец хвалил свой товар и зазывал покупателей так, что хотелось купить именно у него.

Я выполнил поручение, купил что заказывали. И только к вечеру, усталый и потный, добрался до Союкбулага и снял хурджин с плеча.

Во дворе стояли три фаэтона. Имран мне сказал, что приехали почетные гости из Шуши, всего девять человек. Сегодня обручение Дарьякамаллы с сыном Джаббар-бека, который в Шуше был самым известным доктором. Гости привезли с собой музыкантов, певца и поэта, который будет читать стихи.

Поздним вечером Вели-бек устроил обручение своей дочери. Стол ломился от кушаний и напитков. Имран и повар Салатын-ханум еле успевали к назначенному часу.

Знаменитого шушинского поэта попросили прочитать стихи, и он тут же поднялся, красуясь своим дорогим архалуком, поверх которого была надета чоха из тонкого, отливающего шелком сукна. Заложив палец за блестящую пряжку тонкого серебряного пояса, обхватывавшего архалук, он гордо вскинул голову. Его едкие сатиры славились по всему Карабаху, но на сей раз прочитанное им явно не понравилось Вели-беку: поэт клеймил новые власти Шуши, мол, именитые прежде люди низведены до подметальщиков базара, каждому дали в руки метлу, а бывшие подметальщики правят. В некогда богатом краю царят голод, нужда и дороговизна: нет мяса, масла, без керосина гаснут лампы, и нечем их наполнить.

Я, честно говоря, не понял, что это — стихи.

Вели-бек как человек воспитанный, похвалил поэта, заявив, правда, при этом, что в политику не вмешивается.

Один из гостей, продолжая развивать мысли, изложенные поэтом, тоже говорил о несовершенстве «власти нищих», как он назвал новую власть, разрухе и хаосе. Вспомнил при этом какие-то сплетни из жизни шушинского Совета, но Вели-бек тут же перевел разговор на детали обручения и предстоящей свадьбы: мол, это сегодня самое важное.

Потом гостей пригласили к столу.

Поздно ночью фаэтоны увезли сватов и гостей.

По договоренности, свадьба была назначена на следующую пятницу. А после свадьбы невеста насовсем покинет родительский кров и переедет в дом жениха.

У нас родительский дом для девушки называют «временным жилищем», а дом мужа — «постоянным».

На долю старшей дочери Вели-бека Дарьякамаллы выпало тяжелое детство: в двухлетнем возрасте она потеряла мать. И с этого времени не знала ни тепла материнских рук, ни отцовской ласки, Вели-бек вскоре вторично женился, и все его мысли были заняты молодой женой, а потом уже — младшими детьми от нового брака. Властная и не очень ласковая, мачеха не наказывала Дарьякамаллы — не попрекнет, не отругает, но мачеха есть мачеха.

А девочка росла, достойная своего имени — Океан мудрости. Умная, сообразительная, ласковая и приветливая, она пользовалась всеобщей любовью окружающих. Никто не слышал от нее жалоб, всем она готова была прийти на помощь.

За то время, что она жила вместе с нами в доме Салатын-ханум, все увидели, что выросла она не бекской дочкой-неумехой, а привычной и способной к любой работе. Она часто стирала и просила меня принести ей воду. Наклонившись над луженым медным тазом, она терла и терла своими ручками белье. Я по ее просьбе привязывал веревку на балконе, и она развешивала белье. И я же помогал снимать высохшие, приятно пахнущие цветочным мылом вещи, Дарьякамаллы складывала их стопкой. Потом наполнял жаркими углями утюг, и она гладила и тихо напевала известные мне народные песни. Иногда, если она забывала слова, я приходил на помощь. Я молил судьбу, чтобы ей попался достойный муж.

В день свадьбы я увидел жениха и обрадовался: он выглядел мужественным и красивым парнем. Но, как известно, достоинство мужчины не в красоте, а в уме и благородстве. Обладает ли Мехмандар-бек этими качествами, покажет время…

Готовились к свадьбе недолго. Все мы, и я в том числе, то и дело разъезжали по окрестным базарам, чтобы купить все необходимое для свадьбы.

Комната невесты была завалена покупками, которые в день свадьбы преподнесут в подарок близким и родным жениха: так велит обычай.

Были приглашены три группы музыкантов. Среди них расхаживал стройный молодой человек с черными бровями, светлыми глазами и копной волос на голове. Это был знаменитый, несмотря на свою молодость, певец Исфандияр, которого в округе называли Ханом Шушинским, хотя по происхождению он вовсе им не был. Хан здесь — в смысле высокой степени мастерства: его так прозвали за прекрасный, чарующий голос.

«Поет, будто соловьи в окрестностях Шуши», — говорили о нем приехавшие на свадьбу шушинцы.

В саду соорудили огромный шатер, где усядутся мужчины; женщины собрались в самой большой комнате дома.

Трое поваров сбивались с ног, несмотря на помощь многочисленных слуг. Щедрый стол, словно нет ни разрухи, ни голода, будто не бродят еще по дорогам тысячи беженцев, не успевшие вернуться в родные места. Гости ели с аппетитом, но еда не убывала, слуги несли все новые и новые блюда.

Один ансамбль музыкантов сменялся другим. Не успеет кончить петь ашуг о злоключениях несчастной любви, излагая знаменитое народное предание, как другой выходит на середину шатра и, ударив по струнам саза, начинает петь героическую песнь об удальстве молодого воина.

Потом на возвышение поднялся Хан Шушинский, и понеслись над Союкбулагом карабахские лирические песни. Его голос переливался и звенел, приковывая к себе слушателей.

Веселье лилось рекой. Начались танцы.

«Шабаш! Шабаш!» — кричали танцующие, и зрители доставали из карманов деньги и давали их тем, кто танцевал (это и есть шабаш). На специальном подносе, стоявшем на столе около музыкантов, росла горка денег.

Гости из Учгардаша отличались своими круговыми танцами — взявшись за руки, они шли в хороводе, удивляя ловкостью зрителей.

После некоторой суеты и переговоров учгардашцы привели за руки невесту, ее сопровождали Салатын-ханум и моя хозяйка.

Зазвучала мелодия свадебного танца жениха и невесты, и Дарьякамаллы и Мехмандар-бек вышли в круг. Сначала музыка вела их за собой медленными, плавными шагами, но потом темп убыстрился, и присутствующие залюбовались удивительно красивой парой, словно специально созданной всевышним друг для друга. Когда танец закончился, молодых засыпали деньгами: шабаш что надо! Музыканты были с лихвой вознаграждены за свою игру.

«Если бы хоть малая часть этих денег была у нас в тяжкие для нашей семьи дни, — с горечью думал я, — и отца бы вылечили, и мать спасли. И сейчас я бы смог помочь несчастному Абдулу и девочкам…»

А потом при виде Салатын-ханум я вспомнил ее мужа, прячущегося где-то в дальнем конце усадьбы. Каково ему сейчас? Доносятся ли до него звуки свадебного веселья?

Салатын-ханум сбилась с ног, следя за тем, чтобы всего было вдосталь и все шло по заранее намеченному плану, но тут я заметил, как она наполнила тарелку пловом, прикрыла ее салфеткой и, воспользовавшись суматохой после танца, когда гости торопились занять за столом свои места, поспешно выскользнула из дома. Прячась, она направилась в сторону камышей.

Я с другими слугами менял тарелки у гостей, грязные относил на кухню и мыл. Досада брала меня: не всех ашугов мне удалось послушать, а такая возможность представляется редко.

Но как чуток был Имран в этот день!.. Я вдруг поймал на себе его внимательный взгляд и не успел опустить в таз с горячей водой тарелки, как он наклонился ко мне и шепнул:

— Иди в шатер, иди послушай! Я знаю, ты это любишь.

Я не заставил его повторять и тут же побежал в шатер. У входа толпились слуги, но я решил протиснуться вперед. Я оттер какого-то человека плечом, он обернулся, рассерженный, и только я хотел извиниться, как он поздоровался со мной. Это был один из учгардашских слуг Вели-бека.