Когда солнце перевалило за полдень, стало чуть легче. А немного погодя повеяло прохладой. Стадо выбралось из арыка и, ломая кусты, двинулось в обратный путь. По дороге снова щипали траву, я не погонял их. Однако мне не терпелось поскорее вернуться, чтобы узнать, как там отец и мать. Мне казалось, что мы переменились за это время, и каждый из нас не мог дождаться вечера, чтобы снова собраться всем вместе.

Я пригнал скот к хлеву, когда солнце уже село.

У Бике-ханум меня ждала еда. Мехри налила мне стакан чаю. Я залпом осушил его, но жажды не утолил. Просить еще я постеснялся. Но Бике-ханум словно угадала мои мысли, сама налила второй стакан.

— Стеснительность — хорошая вещь, — сказала она, — но желудок не в ладу с ней. Когда ты не наелся или не напился, не бойся, спрашивай еще.

Бике-ханум и раньше мне нравилась, а тут я готов был служить ей от всего сердца. Она была очень красивая, красивее всех, кто встретился мне в доме беков. Гедек сказал, что она будто только что сошла со свадебного фаэтона. И действительно: черноволосая, сероглазая, стройная, хоть у нее уже было трое детей, с нежными щеками. От нее трудно было отвести взгляд.

Стемнело, когда я открыл дверь нашего домика. Горела лампа, но было сумрачно. Поломанное стекло не держалось, и его сняли. Фитиль чадил, воздух пропах гарью и керосином. Отец и мать сидели на коврике, с нетерпением ожидая моего возвращения.

— Ну как, сынок, тебе хватает еды? — Мать еще не успела опустить засученные рукава.

Я молча положил перед ней все, что она утром сунула мне в мой мешок.

— Днем я даже не вспомнил о еде, такая стояла жара, а вечером хорошо поел у Бике-ханум и чаю попил. А как вы? Как у вас прошел день?

Мать ничего не сказала, а отец махнул рукой:

— Будь проклят и бек, и его хлеб!

— Ты всегда советуешь нам быть терпеливыми, а сам не мог удержаться два дня, чтобы не поспорить с беком!

Оказывается, утром Алимардан-бек велел отцу запрячь быков и поехать на берег Куры за тонкими ветвями ивы — нужно подремонтировать хлев к зиме: перегородки кое-где повалились, в наружной стене пробоина, быки однажды выломились из хлева.

Конечно, за один день отец не мог научиться обращаться с секачом, а запрягать арбу тем более. У нас грузы навьючивают на лошадей и ослов. Он все это и выложил беку. А бек сказал, что нанимал батрака на работу, а не учить! Они поспорили? Дело завершилось миром (но сколько времени он протянется?): отца послали на другую работу, а за ивняком поехал Гедек.

— Знаешь, отец, раз уж мы пришли сюда, надо работать. Наверно, нам обоим следует поучиться рубить ветки секачом, а запрягать арбу совсем несложно, тебя ведь кони слушаются!

Я тут же пожалел, что начал поучать отца, — попробовал бы я это сделать в Вюгарлы! Но отец, ничуть не обидевшись, что ему советует молокосос, просто сказал:

— Запрягать надо было не лошадей, а быков.

— Деде-киши, — взмолилась мать, — когда говоришь с беком, начинай с доброго слова! Не превращай наше теплое место в ад, иначе нам не прижиться.

И я тоже, в поддержку матери:

— Знаешь, отец, а они вовсе не плохие люди. Клянусь аллахом, Бике-ханум собственноручно налила мне стакан такого душистого чая, что вкус до сих пор держится у меня во рту!..

Не дослушав меня, отец возразил:

— Среди беков не бывает и не может быть хороших людей. Все они заставляют работать на себя батраков.

— Так уж устроен мир, Деде…

Отец посмотрел на мать и тут же отвел глаза…

— Вот вам мое слово: как только по весне откроются дороги, мы отправимся в Баку. Нам нечего делать в этих краях, где я никого не знаю! — Отец помолчал и продолжил: — В Баку я много слышал о самоуправстве карабахских беков. Побои и ругань — на это они не скупятся…

— Не надоело тебе бродить по дорогам с поклажей на плечах, Деде? — возразила мать. — Давай не трогаться с места. И не думай, что в другом месте нам будет легче… Лучше, чем дома, нигде не будет. Давай поднакопим денег на обратный путь, Деде-киши.

Отец молчал, всем своим видом показывая, что от своего решения не отступится. Но что вести пустые разговоры, ведь до Баку сейчас не добраться: все дороги заполонили солдаты. Откуда они идут, куда направляются, у кого под началом, с кем воюют — никто не знал. Здесь, в Эйвазханбейли, было спокойно, село находилось в стороне от больших дорог, не часто ездили в город на базар, и из города редко кто приезжал. Как только наступал вечер, ворота во дворах запирались на засов, и собак спускали с цепи, двое слуг с ружьями всю ночь ходили вокруг дома.

Было жаль отца, душа его тосковала. Наступило долгое молчание. Я глядел через щели плетеной двери и видел, что творится на дворе. Куры, взгромоздившись на деревья, нахохлились и спали. Из хлева доносились какие-то звуки, за терновником в арыке тихо журчала вода. Усталость постепенно покидала тело.

По утрам вода в арыке прозрачная, а днем грязная и мутная. Все брали воду из этого арыка, и мы тоже наполнили наш глиняный кувшин — память о Вюгарлы. Отец медной пиалой зачерпнул воды и напился. Интересно, где берет свое начало этот арык?

С некоторых пор я почувствовал, что стесняюсь матери. Старался при ней не раздеваться, а когда от усталости сваливался в постель, не снимая одежды, всю ночь ворочался, никак не мог заснуть. Мне было неловко видеть лежащим рядом отца и мать. Как-то ненароком я проговорился об этом Гедеку. Его плоские губы растянулись в улыбке:

— Послушай, племянник, а почему бы тебе не перебраться ко мне? Я живу один, мешать ты мне не будешь, надеюсь, что и я тебе не помешаю.

В тот же вечер я перенес свою постель к Гедеку и впервые за все время выспался. Утром на пастбище я отправился с удовольствием.

Да, рассказ о Кериме — друге на всю жизнь…

Мне отчетливо запомнились события того утра, когда я встретил Керима. Он был пастухом в соседнем бекском имении, у Айриджа-бека. Года на два младше меня (зато выше ростом). Как все постоянно недоедавшие люди, он был очень худ. Я удивился, увидев, в какое тряпье он одет. Все было заношенное, рваное. Я сразу же подумал, что у Керима нет матери. Как позже он сам мне сказал, я не ошибся: мать умерла два года назад, а отец женился вторично. Две старшие сестры Керима тоже жили с ними.

Вся их семья нанялась к богатому беку Айридже. Керим пас скот, а отец рыл колодцы, он был большим мастером в этом трудном деле.

Да, в тот памятный день мы и не предполагали, что дружба сведет нас так тесно, на долгие-долгие годы, но в тот день мы быстро подружились. Сближению способствовало, очевидно, и то, что обе наши семьи были в этом краю чужаками. Мы бежали из Зангезура от зверства дашнаков, а семья Керима — от голода в Южном Азербайджане, что на иранской стороне Аракса.

Керим уже больше года жил в этих местах и обещал научить всему тому, что узнал сам.

Так и проходила теперь моя жизнь. Днем — общение с Керимом, а по вечерам — горестные сетования отца. И Гедек в последнее время до ночи делился со мной своими переживаниями. Сначала он часто вздыхал, ворочался, на мои вопросы не реагировал, но однажды разговорился. Сначала поведал мне о сложных взаимоотношениях в семье беков. Алимардан-бек вовсе не так богат, как это может показаться. У него большие долги, и он бы не прочь взять вторую жену — вдову покойного старшего брата, чтобы прибрать к рукам ее хозяйство: Сама же Бике-ханум не помышляет связать свою жизнь с Алимардан-беком. Ей больше по душе младший брат — Гасан-бек. Но тот, кажется, намерен выбрать себе в жены другую — родную сестру жены Гусейн-бека. Обе сестры из рода сеидов, прямых потомков пророка.

Больше всего слов было сказано о Бике-ханум, что она и красивая, и веселая, и умная. Но одиночество ей не по душе…

Гедек снова вздыхал и охал, а потом добавил, что знает человека, который любит Бике-ханум, но она его не замечает.