Мне было искренне его жаль, но помочь, увы, никто уже не мог. Правда, на следующий день я написал гневную статью в журнал «Молла Насреддин» под заглавием «Маклер свободной любви» и подписался псевдонимом «Горемычный». Статья вызвала горячие споры среди рабочих фабрики. Начались розыски парня, а уже через несколько дней его нашли в Дагестане, куда он сбежал, узнав о самоубийстве.

На фабрике состоялся показательный суд: негодяю вынесли строгий приговор — три года тюрьмы! Конечно же его исключили из комсомола.

Многие осуждали меня за разглашение тайны. Пожилые люди, отцы дочерей, говорили, что каждый бы поступил так, как отец девушки. Но среди молодых нашлись такие, которые ничего зазорного не видели в поступке парня: «Что тут страшного? Ну, встречались, ведь не на каждой жениться!» Были и такие, которые во всем винили девушку: «Не захотела бы — ничего бы не произошло! Надо самой думать о последствиях! Отцами завещано беречь свою честь и честь семьи больше жизни!» А некоторые просто отмалчивались.

И для меня эти разговоры были полезны: я понимал необходимость и важность журналистских выступлений.

Я считал потерянными дни, когда мне не удавалось прочесть книгу или написать что-нибудь. Я все больше приходил к мысли, что надо беречь время. Не успеешь оглянуться — а годы прошли, караван уже далеко, а ты остался ни с чем на дороге.

Кроме собственных занятий много времени у меня отнимала вечерняя фабричная школа. Все мои ученики были взрослыми людьми, не было ни одного моложе двадцати лет. Как я и просил, на занятия они принесли карандаши и тетради, к тому же ни один не опоздал. Это приободрило меня: я понял, что они (так же, как и я) хотят побыстрее покончить с неграмотностью.

С первых же минут моих объяснений я увидел, как трудно научить неграмотного человека писать и читать по-арабски. От написания арабских букв с точками или без них совершенно меняется звучание, а с ним и значение слова. Одна и та же буква в начале слова пишется так, в середине — по-другому, в конце слова — совершенно иначе.

Возможно, будь мои ученики помоложе, не обременяли бы их домашние заботы и хозяйственные дела, учение не отнимало бы у них столько сил и давало бы лучший результат. Да и опыта у меня было маловато для такого трудного дела. Но я не отступал от поставленной цели.

Значительно веселее и легче проходили уроки арифметики. Здесь сказывался жизненный опыт большинства, смекалка, давнее умение подсчитывать в уме траты и заработанные деньги.

Однажды мы получили книги, и занятия пошли успешнее. Вначале было оговорено, что уроки будут продолжаться по четыре часа три раза в неделю. Но я условился с учениками и приходил в школу еще дважды на три часа. Уже в марте ученики порадовали меня первыми настоящими успехами: я был счастлив, что они без ошибок пишут целые фразы!..

Приближалась четвертая годовщина установления Советской власти в Азербайджане. Слушатели второго курса рассказывали, что в прошлом году в этот день школа выезжала за город на маевку. Мы готовились провести и нынешний майский праздник за городом.

В эти же дни вошла в строй трамвайная линия. Вагон звонко бегал по первой бакинской линии. Его украшали красные транспаранты!

Город готовился к празднику. В газетах печатались отчеты об успехах на нефтяных промыслах, страна с каждым днем получала все больше нефти.

Погода заметно потеплела. По вечерам все больше людей гуляло по Приморскому бульвару. Сюда доносились песни с пароходов, совершавших прогулочные рейсы вдоль берега. В Черном городе, в Белом городе, на Баилове, в Биби-Эйбате, Бинагади и Сабунчах проводились торжественные собрания, и везде перед трудящимися выступали секретари Центрального Комитета и Бакинского горкома.

Двадцать седьмого апреля в клубе партшколы состоялось торжественное собрание, на котором с речью выступил секретарь ЦК Коммунистической партии Азербайджана Рухулла Ахундов. Его выступление было интересным и касалось разных сторон нашей жизни.

Второго мая партшкола в полном составе выехала на маевку в сад рабочего поселка неподалеку от Бинагади. Ради маевки вместо обычной обеденной кюфты нам приготовили шашлык. Слушателей даже угостили вином. Савалан и Джабир уговаривали меня попробовать вина, но я наотрез отказался. Ребята подшучивали надо мной, но я не взял в рот ни капли: не лежала у меня душа к спиртному.

Еще не улеглись разговоры по поводу маевки, как меня неожиданно вызвали к директору партшколы. Я помнил об условии, которое он мне поставил. Но в том, что я нагнал своих товарищей, ни я, ни другие не сомневались, поэтому меня удивило приглашение директора. Но с первых слов я понял, что речь идет о другом.

— Товарищ Будаг, ты не только смог догнать своих товарищей в установленные сроки, но за эти месяцы одолел всю двухлетнюю программу нашей школы. Она была, конечно, рассчитана на людей с меньшей подготовкой, чем у тебя. Да к тому же твое усердие и способности сыграли немаловажную роль в твоих успехах. — Он улыбнулся и помолчал, я не прерывал его. — Центральный Комитет принял постановление лучших выпускников нашей школы направить на трехмесячные курсы по подготовке лекторов для уездных партийных школ. Я думаю, ты вполне отвечаешь всем требованиям, поставленным отборочной комиссией, и на эти курсы решено отправить в числе других и тебя. Как ты на это смотришь?

Я был счастлив и сказал, что постараюсь оправдать доверие, оказанное мне. Вскоре были объявлены имена всех, кого посылают на курсы, в том числе и мое.

А в конце мая специальная комиссия бакинского политпросвета подвела итоги кампании по ликвидации неграмотности. Все мои сорок учеников выдержали испытания. Моя педагогическая работа была отмечена грамотой ЦК комсомола Азербайджана, а также партийной, профсоюзной и комсомольской организаций фабрики имени Ленина.

В первых числах июня начали работу курсы, на которые был послан я вместе с лучшими выпускниками нашей партшколы. Для слушателей наступили каникулы, а у нас продолжались занятия.

Курсы размещались в районе пригородных бакинских дач — на северном берегу Апшеронского полуострова, в селении Мардакяны. Просторный дом бывшего миллионера-нефтепромышленника Мухтарова ждал курсантов.

Мы поездом приехали в Сураханы, а там пересели на старенькую «кукушку» и доехали до Мардакян.

Дом нефтепромышленника был хорошо приспособлен для отдыха в жаркие летние месяцы. В нескольких местах в саду были разбиты цветники вокруг фонтанов; струи, вздымаясь вверх, разбивались на тысячи переливающихся на солнце радуг. Мраморный бассейн, наполненный голубоватой морской водой, был предназначен для плавания. За большим просторным домом тянулись виноградники, а за ними — инжировый сад, окаймленный низкорослыми гранатовыми деревцами.

Здесь нет прохлады тенистых карабахских садов, где алыча чередуется с черешней, вишня с яблонями и грушами, персики с абрикосами. Нет и журчащих источников с хрустальной водой, зеленых лугов. Вокруг лежали пески, днем и ночью дули резкие ветры, поднимавшие тучи пыли. Я долго не мог понять, почему богатые люди приезжали на отдых сюда, в выжженную солнцем и зноем пустыню? Но, пожив здесь некоторое время, я ощутил необыкновенное удовольствие от чуть солоноватого морского ветерка, прохлады напоенных ароматами моря вечеров, прикосновения к телу ласковых волн, всепроникающего жара песка, который был приятен после остужающей свежести морской воды. И еще удовольствие от ощущения мягкости мелкого, словно пудра, белого песка под ногами.

Да, здесь нет фруктов карабахских садов, но зато с чем сравнить нежный и необыкновенно сладкий виноград шаны или плод инжира, прозрачно-медовый, сочащийся соком…

Занятия шли в доме при закрытых ставнях, поэтому жара не ощущалась, а все свободное время курсанты проводили в саду, под редкой тенью инжировых деревьев с большими резными листьями, или загорали на прибрежном песке, купались в море.