Мы обсудили вопросы, которые надо было поднять на заседании бюро: положение в колхозе «Инглаб» (по результатам работы комиссии), о кандидатуре Бадала Сеидова на должность заведующего орготделом, утверждение Ясемен-ханум заведующей женотделом. Потом Аббасзаде вспомнил, что надо выделить представителей для участия в партийной конференции в Нагорно-Карабахской автономной области. И еще было решено на ближайшем бюро райкома заслушать отчеты заведующих земотделом и отделом водоснабжения района.

Возглавить делегацию в Нагорно-Карабахскую автономную область поручили мне. Со мной ехали заведующая женотделом Ясемен, утвержденная в этом качестве на бюро вместо Кяхрабы, и председатель колхоза имени Карла Маркса.

— Товарищ Будаг, — спросила Ясемен, — как закончилась проверка в колхозе «Инглаб»?

— Виновник всех неприятностей счетовод Авез Шахмаров неожиданно исчез.

— Исчез? — удивился председатель колхоза имени Карла Маркса. — А я его видел вчера в Гарадаглы.

— У кого?

— Он был у родственников своей жены.

В Аскеране я остановил машину около почты и позвонил в Агдам секретарю райкома, чтобы сообщить о счетоводе. Аббасзаде заверил меня, что будут приняты меры для поимки счетовода.

Успокоенный его заверениями, я велел шоферу ехать дальше — в Степанакерт.

Мы ехали по дороге, памятной мне с тех пор, как я гнал по ней рыжую корову Вели-бека вместе с теленком (Вели-бек и Джевдана-ханум пили молоко только этой коровы). По мере того как дорога взбиралась в горы, воздух становился чище и прохладнее, вершины гор были окутаны туманом. Уже совсем не видно было разрушений, оставленных столкновениями между мусульманами и армянами. Новые мосты через Каркар вызвали похвалу нашего шофера.

Мы чуть опоздали к открытию конференции. Народ уже заполнил зал. Меня провели на сцену и усадили в президиум, куда я был избран делегатами конференции.

Я тихо сел с краю, стараясь не мешать соседям слушать доклад, с которым выступал председатель Совнаркома республики Дадаш Буниатзаде (тот самый, который в былые времена, когда я учился в шушинской партийной школе, был инициатором и создателем летних учительских курсов; я вспомнил, как шутливо назывались эти курсы: «Фабрика учителей Дадаша Буниатзаде»).

Раздались аплодисменты, и улыбающийся Буниатзаде пробрался на свое место, совсем недалеко от меня. Секретарь областного комитета партии пригласил меня сесть ближе и познакомил нас. Дадаш Буниатзаде тотчас заинтересовался делами Агдамского района, а потом вдруг неожиданно задал мне вопрос:

— Скажите, почему вы не ладите с председателем райисполкома?

— С бывшим?

— А разве Чеперли снят?

— Да, его отозвали.

И рассказал всю историю своих взаимоотношений с Ясин-беком Гюрзали, который выдавал себя за Чеперли.

— Да, — вздохнул Буниатзаде, — беда наша в том, что те, на кого мы можем опереться, малограмотны, а грамотен… Эх, — махнул он рукой, — когда нация наша придет в себя, чтобы работать честно и на совесть?

Вскоре и мне предоставили слово. Зал дружно аплодировал, и это воодушевило меня.

Я произнес короткую речь о нерушимой дружбе двух братских народов — азербайджанцев и армян.

— Враги наших народов, дашнаки и мусаватисты, не раз пытались натравить один народ на другой, разжечь огонь национальной вражды. Но ничто не может поколебать дружбу наших народов! Мы с радостью женим наших сыновей на армянских девушках и выдаем замуж азербайджанских девушек за армянских парней! Сегодня наша дружба зиждется на могучем гранитном основании Советской власти. Рука об руку мы идем к светлому будущему под алым знаменем партии Ленина!..

Речь моя была встречена горячо. Дадаш Буниатзаде встал, и следом за ним поднялись все.

— Спасибо! — пожал он мне руку, когда я пробирался к своему месту.

После окончания конференции Дадаш Буниатзаде предложил мне пересесть в его машину, обещая доставить вовремя в Агдам и заехать по дороге в Шушу.

Машина Дадаша Буниатзаде мягко катила в Агдам. Я был еще во власти слов, сказанных им мне вчера вечером в Шуше: «Посмотрите! Перед нами раскинулась жемчужина Карабаха, прекрасный, удивительный по своим природным данным и расположению город! Совсем немногое требуется, чтобы превратить его в лучший курорт республики. И все для этого у нас есть. Деньги? Есть! Материалы? Тоже! Рабочая сила? И это есть! Требуется энтузиазм! Работа на совесть! Именно в этом должна проявляться наша национальная гордость и честь!»

Вернувшись домой, я очень разволновался: Кеклик нигде не было. Тут же позвонил матери Нури, тетушке Абыхаят, и она обрадовала меня:

— Дочка у тебя родилась! Поздравляю! Светлая как луна! За Ильгара не волнуйся — мальчик у нас!

Я тут же решил съездить к Кериму. «Отдохну у них, узнаю, как дела, и сообщу радостную весть!» Мне не терпелось поделиться с ним.

Керим лишь в первую минуту был весел и радовался, а потом погрузился в мрачные думы, насупился.

— Не знаю, как выкручусь из беды, в которую попал!

— Что за беда?

— Забыл о счетоводе?

— Не падай духом! Каждый отвечает на свой участок, а побегом он продемонстрировал, что рыльце у него в пуху!

Керим недоуменно вскинул брови:

— Я отвечаю за весь колхоз и за все, что в нем происходит!

И тут вмешалась Мюлькджахан:

— Братец Будаг! Он стал совсем невменяемым! Помоги нам уехать, пусть Керима освободят!

— Это невозможно, Мюлькджахан! На работу его послала партийная организация.

— Тогда я напишу Джафару Джабарлы, пусть он поможет, поговорит с кем-нибудь повыше!

— У Джафара Джабарлы только и дел, что наши с тобой! — усмехнулся Керим.

— Когда надо помочь, — я почувствовал в голосе Мюлькджахан укоризну, — все уходят в сторону! Даже ржавого ружьишка не дали Кериму! Какое дело волку, сколько стоит баран?

— Как? — удивился я. — Ты еще не получил оружия?

— Водит меня Кюран Балаев за нос! Как ни приду к нему, слышу: «Приходи завтра!» И так каждый раз!

— А почему не пожаловался Аббасзаде?

— Неудобно беспокоить.

— А молчать удобно? Завтра с утра приходи и все расскажи Аббасзаде. Заставит Балаева выдать тебе оружие!

— Ладно, — нехотя ответил Керим, — только кого не уговоришь в малом, в большом и подавно не уломаешь.

— Если робеешь, зови меня на помощь.

Немен-муэллим, преподававший когда-то на курсах учителей в Шуше (который помог мне получить свидетельство о среднем образовании), жил теперь в Агдаме: вел математику в педагогическом техникуме, сельскохозяйственном училище и в партийной школе. И везде был на хорошем счету. Встречаясь, мы неизменно вспоминали Шушу, учительские летние курсы и то упорство, с которым я готовился к поступлению в университет. А потом начинались мои вздыхания о прерванной учебе. Немен-муэллим успокаивал меня: мол, жизнь еще впереди, наверстаю упущенное и получу диплом о высшем образовании.

Но последнее время я не встречал старого учителя на улицах Агдама. Стал беспокоиться. Позвонил в партшколу, и мне сказали, что педагог по математике сменился. Когда набрал номер телефона его квартиры, жена учителя горько заплакала, и я толком ничего не узнал. Но понял, что с Немен-муэллимом что-то стряслось. «Болеет?» — спросил я ее. Она не ответила. «Может, неприятности какие-нибудь?» И вновь молчание, только слышны в трубке ее всхлипывания.

Тут же позвонил директору педагогического техникума, с которым у нас была договоренность провести читательскую конференцию (я обязался пригласить самого Джафара Джабарлы). На мой вопрос, не приходил ли к ним на занятия Немен-муэллим, он как-то замялся. Я понял, что не ошибся в своем предположении: действительно произошла какая-то неприятность.

Решил поговорить с директором в райкоме и пригласил его.