– Даррелл, – протянул я ладонь для рукопожатия, чем вызвал замешательство пацана. М-да, от старых привычек трудно избавиться, а в этом мире такой способ приветствия был не принят. – Так, говоришь, боятся они меня?

– Конечно. Ты ж барчук! А у нас тут все простые. Обидишь тебя ненароком, а потом приедет твой папаша и голову снесет, как бабка капусту.

– Так ведь здесь все равны, – вспомнил я слова директора. Все-таки идея классового неравенства еще не устаканилась в моей голове.

– Ты это Ждану расскажи, – усмехнулся Витя, – у него барин отца насмерть зарубил за то, что тот в хозяйском лесу тетерева без разрешения добыл. А чего у тебя рожа такая удивленная?

– Говорю же, память потерял, для меня твои слова как откровения свыше. В доме, где я жил, к слугам вроде как неплохо относились.

– Так это городские, там же культурные все. Образованные. А в деревнях не так. Встанет барин с утра злой, и все, хоть прячься, хоть из дому сбегай – мало никому не покажется.

– И вы терпели все это?

– А куда деваться? Земля-то в аренде, а сбежишь – долг повесят. Слышал я, правда, что в одной деревне решили сжечь барина вместе с имением. Ну так не живет в той деревне больше никто. Против магии особо не повоюешь. Так что приходится терпеть. Ну ничего. Я вот выучусь, на войну схожу, дворянство получу и домой приеду. На коне! Нет. На автомобиле! Я тут один в городе видел, пока сюда ехали, он ведь без лошади! Сам едет!

Восторги Витька я не особо разделял и все еще пытался осмыслить услышанное о жизни в деревнях. Если все сказанное правда, то ненависть, которую я заметил в глазах парней, вполне понятна.

– Вы давно в интернате? – сменил я тему.

– Нет, – махнул рукой парень, – месяц всего. Жрецы всегда, как дороги подсохнут, начинают по деревням ездить. Знаешь, как я обрадовался, когда мне сказали, что во мне дар есть.

– Понятно. И многому вас уже научили?

– Да куда там…

Парень начал рассказывать о том, что собой представляет местная жизнь. Картина рисовалась следующая. Каждый год в интернат прибывало от сорока до шестидесяти подростков. Традиционно мальчиков было больше, и их разбивали на две группы, которые в течение следующих лет соревновались друг с другом. Для удобства каждая группа получала свой цвет, отражаемый в униформе. Девушки шли несколько особняком и зачастую учились отдельно от основной массы курсантов.

Все обучение длилось три года, каждый из которых заканчивался месяцем практических занятий, проводимых чуть ли не в боевых условиях. Выпускники первого года, как правило, помогали ловить контрабандистов, второго – уже участвовали в боевых действиях на наиболее спокойных направлениях. Ну и после третьего года обучения все выжившие шли в регулярную армию. Именно выжившие, зачастую из пятидесяти первогодков до финиша доходила едва ли половина.

Каждый курс жил в отдельном здании, и ученики разных лет почти не пересекались друг с другом, что, как мне кажется, было весьма разумным решением. Причем курсанты второго года обучения переселялись в гораздо более комфортные помещения, чем те, где нам предстояло обитать.

В корпусе, где жили подростки, было две казармы, каждая на двадцать человек. Причем входы для каждой группы имелись отдельные. Душевые, туалеты и даже спортивная комната были общего назначения. Все занятия велись в соседнем здании и на полигоне, где, кстати, и можно было пересечься со старшими курсами, которые, впрочем, сейчас большей частью получали практический опыт на границах княжества.

Обучение в интернате вели сразу по нескольким направлениям – физическая подготовка, владение оружием и, конечно, же магия. Уделялось время и другим дисциплинам, наподобие той же истории, но, как сказал Витек, пока их только учили читать. Да, из всех присутствующих в комнате грамоте обучены были всего двое – я и еще один паренек, прислуживавший жрецам в храме милосердной Матери.

Распорядок дня выстраивался следующим образом: в семь утра звучал гонг, слышимый в любых уголках интерната, затем, после небольшой пробежки, курсантам давался час на все процедуры, связанные с приемом пищи и гигиеной. Следом начинались занятия, длившиеся до двух дня, после чего шел обед, небольшой перерыв, и обучение продолжалось. Около семи вечера курсантов наконец оставляли в покое и предоставляли свободное время; тем, кто провинился, назначалась трудовая повинность или дополнительные занятия. В одиннадцать звучал отбой, и упаси Четверо, если после него курсанта поймают где-нибудь во дворе или в районе женского корпуса.

Плавно мы перешли к системе наказаний, самым безобидным из которых являлась уборка территории. При более серьезных нарушениях курсанта могли, к примеру, избить на поединке или вообще наказать болью, правда, что это такое, Витек не знал, но, по слухам, ничего хорошего ждать не стоило. Для самых отмороженных существовала холодная комната, как я понял, что-то вроде карцера. Ну и в случае совсем уж серьезных проступков следовала смертная казнь.

– Сурово тут, – кивнул я, обдумывая услышанное, – а как насчет побегов? Никто не пытался отсюда сбежать?

– Зачем, – искренне удивился Витек. – О том, чтобы сюда попасть, в нашей деревне все пацаны мечтали, а ты говоришь – сбежать. Да тут и кормят, и работать в поле не заставляют. Тут ведь как у милосердной Матери под крылом.

– А забор двухметровый по периметру тогда зачем?

– Так это чтобы в деревню к девкам не бегали, наверное, – хитро ухмыльнулся Витек.

Пока мы болтали, в казарме (я решил ее так называть) постепенно появились остальные члены группы. Постоянно слышались шепотки. На нас то и дело бросали взгляды, указывали пальцем, кивали, что-то объясняя друг другу. В общем, напряженная была обстановка. Находиться тут было очень некомфортно, так что я попросил Витька провести мне экскурсию по интернату.

– Не боишься, что у тебя будут проблемы из-за меня? – спросил я, когда мы оказались на свежем воздухе.

– Говорю же, я ничего не боюсь. Да и че они мне сделают? Побьют, что ли? Ну так не впервой. Меня батька знаешь как лупил? А на смертоубийство они не пойдут, за это сожгут заживо.

– А за драку что будет?

– Ну, ежели кости целы и без увечий, то обычно схватку с наставником назначают, причем без разницы, кто виноват, все равно Леонид любого побьет.

– И было уже такое?

– Конечно. Первую неделю чуть ли не каждый день, а потом как-то успокоились все. Да и не особо хочется отхватить тумаков от наставника. Он особо силу не сдерживает. Вон Ждан давеча всю арену кровью залил. Лекарь его потом два часа штопал.

– А если с увечьями?

– Тогда в холодную селят. Это каменная кишка возле стены. Там, говорят, за ночь можно так замерзнуть, что потом ноги гнуться перестают.

– Весело, однако.

– Да не то слово! – радостно осклабился Витек.

Бродить по территории интерната после окончания занятий не возбранялось, так что Витёк показал мне все места, более-менее заслуживающие интереса. Особое внимание он уделил полигону, на котором проводились спарринги между учениками второго и третьего года обучения. И глядя на воронки и следы пламени, оставленные на земле, я в это охотно верил. Такое чувство, будто по этому квадрату хорошенько поработала артиллерия, а потом все старательно заровняли гравием и песком.

Неподалеку от полигона имелась и обычная спортивная площадка, заставленная разнообразным снаряжением. Несмотря на вечернее время, на ней находилось несколько человек – пара курсантов в зеленой форме и мужчина лет двадцати. Наверное, я бы и не обратил на этих людей внимания, если бы не Витек.

– Это наставник Алексей. Он всегда тут по вечерам тренируется. Смотри, кстати, сейчас будет интересно.

Пока мой экскурсовод говорил эту фразу, мужчина закончил разминку и начал выполнять комплекс каких-то странных упражнений, очень похожих на отработку ударов в боевых искусствах Земли. В принципе, ничего сверхинтересного в этом я не нашел и уже хотел идти дальше, но Витек ухватился за руку, попросив подождать еще немного.