Юра сразу заметил, что я ожила и, поскольку мы уже пообедали, попросил Свету сегодня убрать со стола без моей помощи, но стол самой не двигать. Маманя заохала и обрадовалась, уточняя, так ли она поняла, что ожидается пополнение в семье? Светлана засмущалась, подтверждая. А Юра сказал ей, что нам нужно серьезно поговорить и чтобы она придержала деток, чтоб не мешали.

— Юрася, так я потом уберу. А сейчас пойдем на улицу, на площадку, говорите себе.

И меня повели говорить. Сели все в спальне, окно закрыли. Я умостилась на кровати возле Мышки. Братья — на стульях. Маманя вздохнула и стала рассказывать.

— Нет, маманя, пусть она сама. Настя, подробно, спокойно, как ты умеешь. Важно все, каждая деталь.

Я рассказала. Они сидели и думали. Потом Ярослав сказал:

— Нужно было ей еще тогда рассказать о витмаках абсолютно все, что сами знаем. Что ее винить теперь? Бросили, как слепого кутенка. А Святослав предупреждал…

— Да кто же знал? Она смотреть на него не хотела, — встрепенулась Мышка, очевидно, имея в виду Романа.

— Я знал. Видел, что смотрела. И как он смотрел, тоже видел. Вмешиваться не стал. Мог только хуже сделать, там и так искрило — нашла коса на камень, — признался Ярослав.

— Да что такого-то? — недоумевала я. — Ну, опозорилась маленько, так я уже это пережила. Ну, поплачу ночами какое-то время. В чем проблема? И чего ты рычал на меня, вообще?

— Нужно было сказать ему. Обязательно нужно было. Почему ты скрыла?

— Я ему не нужна потому что. Это понятно? Ему дороже все эти их заморочки. И он знал, что все-таки помолвка будет и врал мне, что пытается ее избежать. А я понимаю, что и свадьба тоже будет. Я дурака сваляла…  влюбилась…  доверилась. Я давала ему возможность сделать выбор. Он выбрал.

— Свадьба была бы, безусловно. И он это знал, да. Настя, у них заявление о намерениях уже считается твердым договором. Его отец предложил брак со своим сыном родителям той женщины, и это уже сделало свадьбу неотвратимой. Помолвка — просто дань человеческим традициям.

— Ясно.

— Ничего тебе не ясно. Он не мог отказаться просто так. Это позор и вражда. Война. Нельзя безнаказанно опозорить чужую семью. А у витмаков развод возможен только после того, как появится ребенок, потому что их мало. Или хотя бы женщина станет беременной. Тогда он сразу развелся бы, и это было бы по закону, правильно. Никто ему слова не сказал бы.

— Он знал это?

— Конечно, знал. И постарался бы, чтобы она скорее понесла. Развелся бы. Тогда и женился бы на тебе, как обещал. Или нет — тебе решать. Для них это правильно, пойми. Ты сама виновата. Если бы ты сказала, то дала бы ему возможность расторгнуть помолвку на том основании, что до сих пор являешься его женой.

— Нас развели, — отвечала я заторможено.

— Его отец сделал это, думая, что ты просто человек. Тогда, наверное, можно. Но с тобой — нельзя. Сначала должен был быть зачат ребенок и только потом возможен развод. Он думал, что это никогда не всплывет, сволочь, да он и не думал, что ты — человек, выживешь тогда. Если бы ты сейчас сказала Роману…

— Нет! Это если бы он мне сказал. Если бы я сказала, то так и не узнала бы никогда, что он готов врать мне, не краснея, готов жить с другой, изменяя мне. А так он, конечно же, ухватился бы за возможность иметь золотых девочек, сама я для него ничего…

— Брат, это у нее пунктик такой. Я расскажу потом. Тут, и правда, нужно было осторожно. Святослава отшила только за то, что подмигнул при ней другой. А тут такое. Боюсь, что шансов у него теперь ноль.

— Ярослав, какие шансы? Они ему нужны? Да он окатил меня презрением тогда, даже увидев кто я. Уже обручен, шанс упущен, стоит ли дальше притворяться? Можно выказать и настоящее отношение, своего-то добился, потешил свое эго. А то ему такому-растакому и вдруг отказали, надо же. Ну, мы все решили? Это пройденный этап, так ск…

— Это только начало. Он держал лицо, Настя, как его сейчас пытаешься держать ты. К чему вообще эта глупая бравада? Расслабься, можешь даже поплакать — здесь все свои. Нельзя было допустить скандала, опозорив чужих. Сейчас отец, увидев твои волосы, вынужден был признаться в обмане. Рассказал о заключенном с тобой браке и выплыло то, что расторгнут он был незаконно. И что ты являешься женой до сих пор. Сейчас уже, наверняка, договор разорван, свадьбы не будет…

— Надо же, какое несча-астье…  — мстительно пробормотала я, кипя от возмущения.

— …  и он заявит свои права на тебя. Имеет право, и пока не понесешь от него, будешь женой. А если уже, то ребенок принадлежит семье отца, чтобы ты знала.

Я побледнела, кровь отхлынула от мозга. Или наоборот. В глазах потемнело от злости. Я вскочила с кровати, с губ сорвалось рычание:

— С-сдохнет, пока получит. Или я с-сама сдохну, но не…

Меня взметнуло вверх, зашелестело что-то, защелкало. Я смотрела с высоты, как братья сползают на колени, а Мышка белеет, откинувшись на спину. Подо мной было жарко. Там вместо туловища, ниже пояса было тело огромной змеи с остатками разорванной юбки и трусов на упругих кольцах. Отблескивающее зеленовато-черной чешуей, мерцающее нечто. Я провалилась в обморок.

Сознание возвращалось, а сил открыть глаза еще не было. Но я уже слышала:

— Красота какая все-таки. Это же надо. Мечта, а не волосы, — смешок Ярослава, — точно у всех тиснула? И что ты теперь делать будешь, как выкручиваться? Объяснишь происками соседей? Слушай, ничего с собой поделать не могу — дурацкий какой-то смех разбирает, — он опять хмыкнул и рассмеялся.

— Тебя бы на мое место, я бы посмотрел. Не знаю. Посоветуй что-нибудь. Аномалия там, местный фактор… так грамотные же все. Во всякую чушь не поверят. Ладно…Это сейчас не главное. По плану сейчас будем, по коду — гражданское население из городка — вон. В «Светиху», под охрану, пусть подлечатся. Маманю тоже, пусть Светке с детьми поможет.

— А в округ докладывать будешь?

— Нельзя. Я не объявляя. Поговорю с офицерами, пусть отправят как будто на отдых, по внезапно выделенным бесплатным путевкам. Тревожные чемоданчики у всех наготове. Дело получаса.

— Сам оплатишь?

— Ты оплатишь.

— А Настю? Настя, ты проснулась? Открой глазки, солнышко. Маманя, ты чего встала? Полежи еще, прилично же давонуло.

Моя кровать скрипнула, прогнулась. По волосам прошлась мягкая рука.

— За что бедному ребенку все это? Ей же двадцать пять только будет. Маленькая совсем, а столько навалилось враз…  Как она, Яроня? Ты видишь это? Что это значит? Настенька, ты слышишь меня, деточка?

Меня не боялись, меня жалели. Урода, выродка, гадину с хвостом…Замершую в напряженном ожидании, меня стало отпускать. Я выдохнула, глаза открыла с трудом, сил не было. Заговорил Ярослав:

— Не знаю…  Первый оборот все-таки и женщина…  Если бы у них спросить у кого?

— Ну, ты даешь. Откуда же им знать? Мы, конечно, многого не знаем тоже, но если бы они сохранили способность к обороту, то точно пользовались бы. Где-то проскользнуло бы. Это же силища какая. Как нас с тобой скрутило? А ты ведь не просто сильный мужик, а леший. Про себя-то помнишь, про первый раз?

— Помню. Настя, для тебя рассказываю — я тоже первый раз обернулся, когда здорово психанул. Тогда и поняли, кто у бати наследник. А меня махануло до половины сосны, ветки по дороге башкой посшибал. Маманя перепугалась страшно — с головы всегда крови много. Так что — да, впечатляюще было.

— Слабость у тебя, пройдет это, Настенька. Он тоже тогда, считай, день провалялся, как неживой. Да голова покоцанная. И что мне с вами делать? Зачем нас-то отправляешь? Светланке нельзя нервничать и сумки таскать. Первое время сильно беречься нужно.

— Так я же на отдых вас, в дом отдыха. Поможешь. А Настю здесь оставим — скоро Роговцев объявится. Но я не этого боюсь. Настя, ты точно слышишь?

Я напряженно угукнула. Я монстр, жуткое чудовище. Если разговор пойдет об этом…Ни говорить сейчас, ни даже вспоминать не хотелось.