265. Смех 1 Мы всё утратили, всё, даже смех радушный С его веселостью и лаской простодушной, — Тот смех, который встарь, бывало, у отцов, Из сердца вырвавшись, гремел среди пиров. Его уж нет теперь, веселого собрата: Он скрылся от людей, и скрылся без возврата… А был он, этот смех, когда-то добрый кум! Наш смех теперешний — не более как шум, Как вопль, исторгнутый знобящей лихорадкой, Рот искажающий язвительною складкой. Прощайте ж навсегда, и песни, и любовь, Вино и громкий смех, — вы не вернетесь вновь! В наш век нет юношей румяных и веселых, Во славу красоте дурачиться готовых; Нет откровенности, бывалой в старину, — При всех поцеловать не смеет муж жену; Шутливому словцу дивятся, словно чуду; Зато цинизм теперь господствует повсюду, Желчь льется с языка обильною струей, Насмешка подлая шипит над нищетой, Повсюду, как в аду, у нас зубовный скрежет: Смех не смешит людей — нет, он теперь их режет… 2 О смех! Чтоб к нам прийти с наморщенным челом, Каким доселе ты кровавым шел путем? Твой голос издавна там слышался, бывало, Где всё в развалинах дымилось и пылало… Он резко пробегал над нивой золотой, Когда по ней толпу водили на разбой; На стенах городских, нежданно, без причины, Он слышался сквозь стук ударов гильотины; Он часто заглушал и стон и громкий плач, Когда за клок волос тряс голову палач… Вольтер, едва живой, но полный страшной силы, Прощаясь с жизнию, смеялся у могилы, — И этот смех его, как молот роковой, В основах потрясал общественный наш строй. С тех пор под тяжестью язвительного смеха Ничто прекрасное не жди у нас успеха! 3 Увы! беда тому, в ком есть святой огонь, Кто душу положить хотел бы на ладонь! Беда, сто раз беда той музе благородной, Которая, избрав от детства путь свободный, Слепая к призракам мишурной суеты, Полюбит идеал добра и красоты! Смех, безобразный смех, людской руководитель, Всего прекрасного завистливый гонитель, Как язва кинется внезапно на нее, Запутает в сетях, столкнет с пути ее… И тщетно, бедная, сбирала бы усилья Широко развернуть израненные крылья И песнью в небесах подслушанной своей Затронуть заживо больную грудь людей, — Увы, на полпути, лишенная надежды, Поникнув головой, сомкнув печально вежды, Она падет с небес… А там, на краткий срок Забившись где-нибудь в безвестный уголок, Оплакивая жизнь, но с жизнию не споря, — Умрет до времени, с душою, полной горя… 1864 Андре Шенье
266. Неэра Любовью страстною горит во мне душа. Приди ко мне, Хромис, взгляни — я хороша: И прелестью лица, и легкостию стана Равняться я могу с воздушною Дианой. Нередко селянин, вечернею порой, Случайно где-нибудь увидевшись со мной, Бывает поражен какою-то святыней, И я ему кажусь не смертной, а богиней… Он шепчет издали: «Неэра, подожди, На взморье синее купаться не ходи: Пловцы, увидевши твое чело и шею, Сочтут, красавица, тебя за Галатею». 1844 Виктор Гюго 267. Метафора Как на поверхности лазурного пруда, В душевной глубине мы видим иногда И небо, полное блистательных сокровищ, И тинистое дно, где вьется рой чудовищ. 1845 Никола Жильбер 268. Отчаяние Безжалостный отец, безжалостная мать! Затем ли вы мое вскормили детство, Чтоб сыну вашему по смерти передать Один позор и нищету в наследство… О, если б вы оставили мой ум В невежестве коснеть, по крайней мере; Но нет! легко, случайно, наобум Вы дали ход своей безумной вере… Вы сами мне открыли настежь дверь, Толкнули в свет из мирной вашей кельи — И умерли… вы счастливы теперь, Вам, может быть, тепло на новосельи, А я? — а я, подавленный судьбой, Вотще зову на помощь — все безмолвны: Нет отзыва в друзьях на голос мой, Молчат поля, леса, холмы и волны. 1846 Проспер Мериме 269. Морлах в Венеции Когда я последний цехин промотал И мне изменила невеста, — Лукавый далмат мне с усмешкой сказал: «Пойдем-ка в приморское место, Там много красавиц в высоких стенах И более денег, чем камней в горах. Кафтан на солдате из бархата сшит; Не жизнь там солдату, а чудо: Поверь мне, товарищ, и весел и сыт Вернешься ты в горы оттуда… Долман на тебе серебром заблестит, Кинжал на цепи золотой зазвенит. Как только мы в город с тобою войдем, Нас встретят приветные глазки, А если под окнами песню споем, От всех нам посыплются ласки… Пойдем же скорее, товарищ, пойдем! Мы с деньгами в горы оттуда придем». И вот за безумцем безумец побрел Под кров отдаленного неба; Но воздух чужбины для сердца тяжел, Но вчуже — нет вкусного хлеба; В толпе незнакомцев я словно в степи — И плачу и вою, как пес на цепи… Тут не с кем размыкать печали своей И некому в горе признаться; Пришельцы из милой отчизны моей Родимых привычек стыдятся; И я, как былинка под небом чужим. То холодом сдавлен, то зноем палим. Ах, любо мне было средь отческих гор, В кругу моих добрых собратий; Там всюду встречал я приветливый взор И дружеский жар рукожатий; А здесь я как с ветки отпавший листок, Заброшенный ветром в сердитый поток. 1846 |