Читать

Содержание

Сохранить

Настройки

...

104

Шарль-Юбер Мильвуа

184. Падение листьев

С дерев на поздний злак полей

Листы поблеклые опали,

Дубравы без теней стояли,

Молчал пустынный соловей.

Недугом и тоской томимый,

Тех мест страдалец молодой

В последний раз стране родимой

Вверял печальный голос свей.

«Простите, холмы и долины,

Прости, шумливая река,

Я слышу весть моей кончины

В паденьи каждого листка.

О роковое прорицанье!

Я не забыл твой страшный глас:

„Узришь ты рощей увяданье,

Но их узришь в последний раз.

Трепещет кипарис священный!

Уже над головой твоей,

Суровой смерти обреченной,

Склонил он сень своих ветвей.

Твой краткий век — был сон лукавый:

Увянешь ты во цвете дней,

Скорей, чем лист твоей дубравы,

Скорей, чем злак твоих полей“.

Сбылось! своим дыханьем хладным

Болезнь подула на меня,

И сном неясным, безотрадным

Промчалась молодость моя.

Шуми, валися, лист минутный,

Шуми, вались с родных ветвей,

Засыпь, сокрой мой холм приютный

От взоров матери моей.

Но если дева, мне драгая,

Под покрывалом, в тишине,

Как призрак из-за древ мелькая,

На грустный холм придет ко мне,

И плакать простодушно будет

И робко вымолвит: люблю! —

Пусть легкий шорох твой пробудит

Тень благодарную мою…»

Сказал — и тихо удалился,

Наутро юноша погас;

Но холм заветный в тихий час

От нежной матери не скрылся:

Напрасен был страдальца глас!

И часто зрелась там у древа

Мать безутешная в слезах;

А с милой лаской на устах

Туда не приходила дева.

1823

М. Д. Деларю

Виктор Гюго

185.

Когда б я был царем всему земному миру,

Волшебница! тогда б поверг я пред тобой

Всё то, что власть дает народному кумиру:

Державу, скипетр, трон, корону и порфиру

За взор, за взгляд единый твой!

И если б богом был — селеньями святыми

Клянусь, — я отдал бы прохладу райских струй,

И сонмы ангелов с их песнями живыми,

Гармонию миров и власть мою над ними

За твой единый поцелуй!

<1834>

Фридрих Шиллер

186. К музе

Чем бы я был без тебя, не знаю; но видеть ужасно,

Как миллионы людей здесь прозябают без муз!

187. Младенец в колыбели

Крошка! теперь для тебя колыбель как небо просторна;

Но возмужай — целый мир будет тесен тебе!

<1835>

Овидий

188. Четыре века

Перворожденный был век золотой; не из страха к отмщенью,

Доброю волею он без законов блюл честность и правду.

Казни и страха в нем не было; знаков угрозных закона

Медь не носила еще, и просителей сонм не страшился

Уст судии: без охраны в тот век безопасны все были.

С горной своей высоты, к посещению чуждых пределов,

Сóсна еще не сходила тогда на кристальные волны:

Кроме своих берегов, иного не ведали люди.

Рвом крутым города опоясывать не было нужды;

Труб из меди прямой, и рогов из согнутой меди,

Ни шишаков, ни мечей не имелось. С войной незнакомы,

Мысли спокойные всюду рождали покой безмятежный.

Девственной груди земли не терзали ни грабли, ни рало:

Нужное всё сама по себе она приносила.

Пищей, без всяких усилий рожденной, довольные люди

То с деревьев плоды, то с гор землянику сбирали,

Также и корн, и прильнувшую к диким кустам шелковицу;

Брали и желудь, с ветвистого древа Зевеса спадавший.

Вечной весной наслаждалась земля, и зефир тиховейный

Теплым дыханьем ласкался к цветам, не из семени росшим.

Быстро земля, не распахана быв, плоды приносила,

И без возделки поля белели богатою жатвой.

Реки иные млеко, другие же нéктар струили,

И из зеленого ясеня капали желтые соты.

После, когда был Сатурн во мрачный Тартар низвержен,

Миром Юпитер владел; серебряный век наступил с ним,

Худший златого, но драгоценнейший медного века.

В оный Юпитером прежнее время весны сократилось:

На зиму, лето, неравные осени, краткие весны —

Так на четыре пространства разбил он течение года.

Тут впервые зноем сухим распалившийся воздух

Вспыхнул: впервые вода сгустилась от ветров холодных.

Люди в жилища вошли: жилищем же были пещеры,

Или густые кусты и лозы, скрепленные лыком.

В век тот впервые Церерино семя в браздах протяженных

Было зарыто, и под ярмом волы застонали.

Первым истекшим векам последовал третий — из меди,

Духом свирепый и более склонный ко браням ужасным,

Но не злодейский еще. Последний был твердый железный.

В век сей, из худшей руды сотворенный, ворвались незапно

Все беззакония; стыд же и правда и честность исчезли.

Место их заступили тогда и обман и коварство,

Разные козни, насильство и гнусная склонность к стяжанью.

Парус по ветрам простер хорошо их доселе не знавший

Кормчий; и сосны, стоявшие долго на горных вершинах,

С них низошли, и корабль полетел по волнам незнакомым.

Землю, всем общую прежде, как ныне свет солнца и воздух,

Долгою гранью означил тогда межевщик осторожный.

Уж не одних только жатв, не одной только пищи обильной

Требовал смертный в тот век от земли, но проник в ее недра:

То, что сокрыла она и к Стигийским приблизила теням,

Было отрыто людьми, и богатствами зло поощрилось.

Вдруг вредоносная сталь и ее вредоноснее — злато

Вышли: родилась война, губящая сталью и златом,

И в окровавленной длани ее зазвенело оружье.

Стали хищеньями жить; скиталец врага зрел в скитальце,

Тесть в своем зяте; и братьев любовь почиталась за редкость.

Смертью грозили жене своей муж, супруга супругу;

Бледные яды суровые мачехи смешивать стали;

Сын преждевременно начал считать родителя годы;

В прах благочестье легло, и от стран, дымящихся кровью,

Из небожителей дева Астрея последняя скрылась.

<1835>

Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница

Войти на сайт

Регистрация