Читать "Мастера русского стихотворного перевода. Том 1" - Барков Иван Семенович, Пушкин Александр Сергеевич, Лермонтов Михаил Юрьевич, Тургенев Иван Сергеевич, Карамзин Николай Михайлович, Аксаков Константин Сергеевич, Жуковский Василий Андреевич, Тютчев Федор Иванович, Дельвиг Антон Антонович, Крылов Иван Андреевич, Веневитинов Дмитрий Владимирович, Баратынский Евгений Абрамович, Толстой Алексей Константинович, Дмитриев Иван Иванович, Давыдов Денис Васильевич, Батюшков Константин Николаевич, Григорьев Аполлон Александрович, Фет Афанасий Афанасьевич, Воейков Александр Федорович, Дуров Сергей Фёдорович, Катенин Павел Александрович, Павлова Каролина Карловна, Сумароков Александр Петрович, Ломоносов Михаил Васильевич, Кюхельбекер Вильгельм Карлович ""Кюхля"", Михайлов Михаил Михайлович, Плещеев Алексей Николаевич, Майков Аполлон Николаевич, Полонский Яков Петрович, Лебедев Иван Владимирович, Хемницер Иван Иванович, Гнедич Николай Иванович, Мей Лев Александрович, Бенедиктов Владимир Григорьевич, Греков Николай Иванович, Берг Николай Васильевич, Полежаев Александр Иванович, Губер Эдуард Иванович, Туманский Василий Иванович, Деларю Михаил Данилович, Тепляков Виктор Григорьевич, Дружинин Александр Васильевич, Козлов Иван Иванович, Востоков Александр, Мерзляков Алексей Федорович, Костров Ермил Иванович, Нелединский-Мелецкий Юрий Александрович, Милонов Михаил Васильевич, Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич, Раич Семён Егорович, Шевырёв Степан Петрович, Вронченко Михаил Павлович, Струговщиков Александр Николаевич, Миллер Фёдор Богданович, Пальм Александр Иванович, Гербель Николай Васильевич - Страница 62

Содержание

Сохранить

Настройки

...

104

Шарль-Юбер Мильвуа

184. Падение листьев

С дерев на поздний злак полей

Листы поблеклые опали,

Дубравы без теней стояли,

Молчал пустынный соловей.

Недугом и тоской томимый,

Тех мест страдалец молодой

В последний раз стране родимой

Вверял печальный голос свей.

«Простите, холмы и долины,

Прости, шумливая река,

Я слышу весть моей кончины

В паденьи каждого листка.

О роковое прорицанье!

Я не забыл твой страшный глас:

„Узришь ты рощей увяданье,

Но их узришь в последний раз.

Трепещет кипарис священный!

Уже над головой твоей,

Суровой смерти обреченной,

Склонил он сень своих ветвей.

Твой краткий век — был сон лукавый:

Увянешь ты во цвете дней,

Скорей, чем лист твоей дубравы,

Скорей, чем злак твоих полей“.

Сбылось! своим дыханьем хладным

Болезнь подула на меня,

И сном неясным, безотрадным

Промчалась молодость моя.

Шуми, валися, лист минутный,

Шуми, вались с родных ветвей,

Засыпь, сокрой мой холм приютный

От взоров матери моей.

Но если дева, мне драгая,

Под покрывалом, в тишине,

Как призрак из-за древ мелькая,

На грустный холм придет ко мне,

И плакать простодушно будет

И робко вымолвит: люблю! —

Пусть легкий шорох твой пробудит

Тень благодарную мою…»

Сказал — и тихо удалился,

Наутро юноша погас;

Но холм заветный в тихий час

От нежной матери не скрылся:

Напрасен был страдальца глас!

И часто зрелась там у древа

Мать безутешная в слезах;

А с милой лаской на устах

Туда не приходила дева.

1823

М. Д. Деларю

Виктор Гюго

185.

Когда б я был царем всему земному миру,

Волшебница! тогда б поверг я пред тобой

Всё то, что власть дает народному кумиру:

Державу, скипетр, трон, корону и порфиру

За взор, за взгляд единый твой!

И если б богом был — селеньями святыми

Клянусь, — я отдал бы прохладу райских струй,

И сонмы ангелов с их песнями живыми,

Гармонию миров и власть мою над ними

За твой единый поцелуй!

<1834>

Фридрих Шиллер

186. К музе

Чем бы я был без тебя, не знаю; но видеть ужасно,

Как миллионы людей здесь прозябают без муз!

187. Младенец в колыбели

Крошка! теперь для тебя колыбель как небо просторна;

Но возмужай — целый мир будет тесен тебе!

<1835>

Овидий

188. Четыре века

Перворожденный был век золотой; не из страха к отмщенью,

Доброю волею он без законов блюл честность и правду.

Казни и страха в нем не было; знаков угрозных закона

Медь не носила еще, и просителей сонм не страшился

Уст судии: без охраны в тот век безопасны все были.

С горной своей высоты, к посещению чуждых пределов,

Сóсна еще не сходила тогда на кристальные волны:

Кроме своих берегов, иного не ведали люди.

Рвом крутым города опоясывать не было нужды;

Труб из меди прямой, и рогов из согнутой меди,

Ни шишаков, ни мечей не имелось. С войной незнакомы,

Мысли спокойные всюду рождали покой безмятежный.

Девственной груди земли не терзали ни грабли, ни рало:

Нужное всё сама по себе она приносила.

Пищей, без всяких усилий рожденной, довольные люди

То с деревьев плоды, то с гор землянику сбирали,

Также и корн, и прильнувшую к диким кустам шелковицу;

Брали и желудь, с ветвистого древа Зевеса спадавший.

Вечной весной наслаждалась земля, и зефир тиховейный

Теплым дыханьем ласкался к цветам, не из семени росшим.

Быстро земля, не распахана быв, плоды приносила,

И без возделки поля белели богатою жатвой.

Реки иные млеко, другие же нéктар струили,

И из зеленого ясеня капали желтые соты.

После, когда был Сатурн во мрачный Тартар низвержен,

Миром Юпитер владел; серебряный век наступил с ним,

Худший златого, но драгоценнейший медного века.

В оный Юпитером прежнее время весны сократилось:

На зиму, лето, неравные осени, краткие весны —

Так на четыре пространства разбил он течение года.

Тут впервые зноем сухим распалившийся воздух

Вспыхнул: впервые вода сгустилась от ветров холодных.

Люди в жилища вошли: жилищем же были пещеры,

Или густые кусты и лозы, скрепленные лыком.

В век тот впервые Церерино семя в браздах протяженных

Было зарыто, и под ярмом волы застонали.

Первым истекшим векам последовал третий — из меди,

Духом свирепый и более склонный ко браням ужасным,

Но не злодейский еще. Последний был твердый железный.

В век сей, из худшей руды сотворенный, ворвались незапно

Все беззакония; стыд же и правда и честность исчезли.

Место их заступили тогда и обман и коварство,

Разные козни, насильство и гнусная склонность к стяжанью.

Парус по ветрам простер хорошо их доселе не знавший

Кормчий; и сосны, стоявшие долго на горных вершинах,

С них низошли, и корабль полетел по волнам незнакомым.

Землю, всем общую прежде, как ныне свет солнца и воздух,

Долгою гранью означил тогда межевщик осторожный.

Уж не одних только жатв, не одной только пищи обильной

Требовал смертный в тот век от земли, но проник в ее недра:

То, что сокрыла она и к Стигийским приблизила теням,

Было отрыто людьми, и богатствами зло поощрилось.

Вдруг вредоносная сталь и ее вредоноснее — злато

Вышли: родилась война, губящая сталью и златом,

И в окровавленной длани ее зазвенело оружье.

Стали хищеньями жить; скиталец врага зрел в скитальце,

Тесть в своем зяте; и братьев любовь почиталась за редкость.

Смертью грозили жене своей муж, супруга супругу;

Бледные яды суровые мачехи смешивать стали;

Сын преждевременно начал считать родителя годы;

В прах благочестье легло, и от стран, дымящихся кровью,

Из небожителей дева Астрея последняя скрылась.

<1835>

Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница

Войти на сайт

Регистрация