Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Барков Иван СеменовичПушкин Александр Сергеевич
Лермонтов Михаил Юрьевич
Тургенев Иван Сергеевич
Карамзин Николай Михайлович
Аксаков Константин Сергеевич
Жуковский Василий Андреевич
Тютчев Федор Иванович
Дельвиг Антон Антонович
Крылов Иван Андреевич
Веневитинов Дмитрий Владимирович
Баратынский Евгений Абрамович
Толстой Алексей Константинович
Дмитриев Иван Иванович
Давыдов Денис Васильевич
Батюшков Константин Николаевич
Григорьев Аполлон Александрович
Фет Афанасий Афанасьевич
Воейков Александр Федорович
Дуров Сергей Фёдорович
Катенин Павел Александрович
Павлова Каролина Карловна
Сумароков Александр Петрович
Ломоносов Михаил Васильевич
Кюхельбекер Вильгельм Карлович ""Кюхля""
Михайлов Михаил Михайлович
Плещеев Алексей Николаевич
Майков Аполлон Николаевич
Полонский Яков Петрович
Лебедев Иван Владимирович
Хемницер Иван Иванович
Гнедич Николай Иванович
Мей Лев Александрович
Бенедиктов Владимир Григорьевич
Греков Николай Иванович
Берг Николай Васильевич
Полежаев Александр Иванович
Губер Эдуард Иванович
Туманский Василий Иванович
Деларю Михаил Данилович
Тепляков Виктор Григорьевич
Дружинин Александр Васильевич
Козлов Иван Иванович
Востоков Александр
Мерзляков Алексей Федорович
Костров Ермил Иванович
Нелединский-Мелецкий Юрий Александрович
Милонов Михаил Васильевич
Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич
Раич Семён Егорович
Шевырёв Степан Петрович
Вронченко Михаил Павлович
Струговщиков Александр Николаевич
Миллер Фёдор Богданович
Пальм Александр Иванович
Гербель Николай Васильевич
 > Мастера русского стихотворного перевода. Том 1 > Стр.49
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
48
49
50
...
104

П. А. Катенин

Данте

125. Уголин
Подъял уста сей грешник исступленный
От страшных яств, утер их по власам
Главы, им в тыл зубами уязвленной,
И начал так: «Ты хочешь, чтоб я сам
Скорбь растравил, несноснейшее бремя
Душе моей, и сердцу, и уму;
Но коль слова мои должны быть семя,
И плод их — срам злодею моему,
И речь и плач услышишь в то же время.
Не знаю я, кто ты, ни почему
Достиг сюда; звук слов внимая стройный,
Флоренции, я мню, ты гражданин;
Так знай: мой враг епископ недостойный
Рогер, а я несчастный Уголин.
И вот за что сосед я здесь злодею:
Изменою пристав к моим врагам,
Он предал им меня с семьей моею,
И смертию казнен я после там;
Но смерть ничто, когда правдивой вести
Ты не слыхал о том, как умер я;
Узнав о всем, суди — я прав ли в мести.
Сквозь тесных окн темницы моея
(Ее по мне зовут темницей глада,
В ней многих был несчастных слышен стон)
Уж зрелся мне, затворников отрада,
Свет дня, как вдруг мне злой приснился сон:
Судьба моя в нем вся открылась взору.
Приснилось мне, что он расставил сеть
И волка гнал с волчатами на гору,
Претящую от Пизы Лукку зреть.
Псы тощие, сообщники злодея,
Служа ему, гналися за зверьми,
И вскоре, сил для бега не имея,
Им пойманы в сетях отец с детьми;
Набегли псы и, гладом свирепея,
Терзали их зубами и ногтьми.
Испуганный предвестьем страшным неба,
Я слышу, встав, детей моих сквозь сна:
Все плачут, все на пищу просят хлеба…
Жесток же ты, когда и мысль одна
Про скорбь мою тебя не вводит в слезы!
О чем же ввек заплакать можешь ты?
Меж тем приспел обычный час трапезы;
И все, боясь мной виденной мечты,
Мы ждали яств — и слышим стук: железы
Звучат внизу, темничной башни дверь
Вдруг заперлась; я на детей невольно
Взглянул, без слов, недвижим, как теперь;
Не плакал я, но сердцу было больно.
Меньшой из них заплакал и вскричал:
„Что страшно так глядишь на нас, родитель?“
Ни слова я ему не отвечал,
Молчал весь день, всю ночь, доколь обитель
Наутро нам луч солнца осветил.
При свете том, взглянув на дверь темницы
И на детей, моих не стало сил:
Глад исказил прекрасные их лицы,
И руки я, отчаян, укусил.
Сыны же, мня, что глад я свой руками
Хочу питать, все встали, подошли:
„Родитель наш! — сказали, — лучше нами
Насыться; ты сей плотью от земли
Одел нас, ты и снимешь: мы согласны“.
Я смолк опять, и дети-сироты
Два дни, как я, сидели все безгласны:
Сыра земля! не расступилась ты!
Четвертый день мы наконец встречаем;
Мой старший сын упал к моим ногам,
Вскричав: „Отец! дай помощь, умираем…“
И умер с тем. Как зришь меня, так сам
По одному, я зрел, и все другие
Попадали; ослепнув, я блуждал
Три дни по ним, будил тела драгие
И мертвых их три ночи призывал.
Потом и сам я слег между сынами».
Так кончил он, и в бешенстве корысть,
Главу врага, вновь ухватив зубами,
Как алчный пес, стал крепкий череп грызть.
1817
126. Ад
Из песни I
Путь жизненный пройдя до половины,
Опомнился я вдруг в лесу густом,
Уже с прямой в нем сбившися тропины.
Есть что сказать о диком лесе том:
Как в нем трудна дорога и опасна,
Робеет дух при помысле одном,
И малым чем смерть более ужасна.
Что к благу мне снискал я в нем, что зрел —
Всё расскажу, и повесть не напрасна.
Не знаю сам, как я войти успел, —
Так сильно сон клонил меня глубокой,
Что истого пути не усмотрел.
Но у горы подножия высокой,
Где бедственной юдоли сей конец,
Томившей дух боязнию жестокой, —
Взглянул я вверх: и на холме венец
Сиял лучей бессмертного светила,
Вожатая заблудшихся сердец.
Тут начала слабеть испуга сила,
Залегшего души во глубине,
Доколе ночь ее глухая тьмила;
И как пловец, чуть дышащий, но вне
Опасности, взор с брега обращает
К ярящейся пожрать его волне, —
Так дух мой (он еще изнемогает)
Озрелся вспять на поприще взглянуть,
Которым жив никто не протекает.
Усталому дав телу отдохнуть,
Пошел я вновь, одной ноге другою
Творя подпор и облегчая путь.
1828

Винченцо Филикайя

127. Сонет
Италия! Италия! Зачем
Тебя судьба ущедрила красою?
Сей вредный дар неразлучим с тобою,
И корень он твоим несчастьям всем.
Будь менее прекрасна ты собою
Иль более сильна владеть мечем,
Чтоб не пылал к тебе любви огнем,
Чтоб не губил пришлец тебя войною.
Не зрел бы я с Альпийских гор тогда
Сходящих войск и хищного соседа
В кровавом По пиющие стада;
Врагов твоих я не нашел бы слéда,
И налагать не смели бы всегда
Нам равных уз разбитье и победа.
1822
49
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"836585","o":1}