«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,

   В ту бездну прыгнет с вышины?

Бросаю мой кубок туда золотой.

   Кто сыщет во тьме глубины

Мой кубок и с ним возвратится безвредно,

Тому он и будет наградой победной».

Так царь возгласил и с высокой скалы,

   Висевшей над бездной морской,

В пучину бездонной, зияющей мглы

   Он бросил свой кубок златой.

«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?

Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»

Но рыцарь и латник недвижно стоят;

   Молчанье — на вызов ответ;

В молчаньи на грозное море глядят;

   За кубком отважного нет.

И в третий раз царь возгласил громогласно:

«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»

И все безответны… вдруг паж молодой

   Смиренно и дерзко вперед;

Он снял епанчу и снял пояс он свой;

   Их молча на землю кладет…

И дамы и рыцари мыслят, безгласны:

Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?

И он подступает к наклону скалы,

   И взор устремил в глубину…

Из чрева пучины бежали валы,

   Шумя и гремя, в вышину;

И волны спирались, и пена кипела,

Как будто гроза, наступая, ревела.

И воет, и свищет, и бьет, и шипит,

   Как влага, мешаясь с огнем,

Волна за волною; и к небу летит

   Дымящимся пена столбом;

Пучина бунтует, пучина клокочет…

Не море ль из моря извергнуться хочет?

И вдруг, успокоясь, волненье легло;

   И грозно из пены седой

Разинулось черною щелью жерло;

   И воды обратно толпой

Помчались во глубь истощенного чрева;

И глубь застонала от грома и рева.

И он, упредя разъяренный прилив,

   Спасителя-бога призвал…

И дрогнули зрители, все возопив, —

   Уж юноша в бездне пропал.

И бездна таинственно зев свой закрыла —

Его не спасет никакая уж сила.

Над бездной утихло… в ней глухо шумит…

   И каждый, очей отвести

Не смея от бездны, печально твердит:

   «Красавец отважный, прости!»

Всё тише и тише на дне ее воет…

И сердце у всех ожиданием ноет.

«Хоть брось ты туда свой венец золотой,

   Сказав: кто венец возвратит,

Тот с ним и престол мой разделит со мной! —

   Меня твой престол не прельстит.

Того, что скрывает та бездна немая,

Ничья здесь душа не расскажет живая.

Немало судов, закруженных волной,

   Глотала ее глубина;

Все мелкой назад вылетали щепой

   С ее неприступного дна…»

Но слышится снова в пучине глубокой

Как будто роптанье грозы недалекой.

И воет, и свищет, и бьет, и шипит,

   Как влага, мешаясь с огнем,

Волна за волною; и к небу летит

   Дымящимся пена столбом…

И брызнул поток с оглушительным ревом,

Извергнутый бездны зияющим зевом.

Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины

   Мелькнуло живой белизной…

Мелькнула рука и плечо из волны…

   И борется, спорит с волной…

И видят — весь берег потрясся от клича —

Он левою правит, а в правой добыча.

И долго дышал он, и тяжко дышал,

   И божий приветствовал свет…

И каждый с весельем «Он жив! — повторял. —

   Чудеснее подвига нет!

Из темного гроба, из пропасти влажной

Спас душу живую красавец отважный».

Он на берег вышел; он встречен толпой;

   К царевым ногам он упал;

И кубок у ног положил золотой;

   И дочери царь приказал

Дать юноше кубок с струей винограда;

И в сладость была для него та награда.

«Да здравствует царь! Кто живет на земле,

   Тот жизнью земной веселись!

Но страшно в подземной таинственной мгле…

   И смертный пред богом смирись:

И мыслью своей не желай дерзновенно

Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.

Стрелою стремглав полетел я туда…

   И вдруг мне навстречу поток;

Из трещины камня лилася вода;

   И вихорь ужасный повлек

Меня в глубину с непонятною силой…

И страшно меня там кружило и било.

Но богу молитву тогда я принес,

   И он мне спасителем был:

Торчащий из мглы я увидел утес

   И крепко его обхватил;

Висел там и кубок на ветви коралла:

В бездонное влага его не умчала.

И смутно всё было внизу подо мной

   В пурпуровом сумраке там;

Всё спало для слуха в той бездне глухой;

   Но виделось страшно очам,

Как двигались в ней безобразные груды,

Морской глубины несказанные чуды.

Я видел, как в черной пучине кипят,

   В громадный свиваяся клуб,

И млат водяной, и уродливый скат,

   И ужас морей однозуб;

И смертью грозил мне, зубами сверкая,

Мокой ненасытный, гиена морская.

И был я один с неизбежной судьбой,

   От взора людей далеко;

Один меж чудовищ, с любящей душой,

   Во чреве земли, глубоко

Под звуком живым человечьего слова,

Меж страшных жильцов подземелья немого.

И я содрогался… вдруг слышу: ползет

   Стоногое грозно из мглы,

И хочет схватить, и разинулся рот…

   Я в ужасе прочь от скалы!..

То было спасеньем: я схвачен приливом

И выброшен вверх водомета порывом».

Чудесен рассказ показался царю:

   «Мой кубок возьми золотой;

Но с ним я и перстень тебе подарю,

   В котором алмаз дорогой,

Когда ты на подвиг отважишься снова

И тайны все дна перескажешь морского».

То слыша, царевна с волненьем в груди,

   Краснея, царю говорит:

«Довольно, родитель, его пощади!

   Подобное кто совершит?

И если уж должно быть опыту снова,

То рыцаря вышли, не пажа младого».

Но царь, не внимая, свой кубок златой

   В пучину швырнул с высоты:

«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,

   Когда с ним воротишься ты;

И дочь моя, ныне твоя предо мною

Заступница, будет твоею женою».

В нем жизнью небесной душа зажжена;

   Отважность сверкнула в очах;

Он видит: краснеет, бледнеет она;

   Он видит: в ней жалость и страх…

Тогда, неописанной радостью полный,

На жизнь и погибель он кинулся в волны…

Утихнула бездна… и снова шумит…

   И пеною снова полна…

И с трепетом в бездну царевна глядит…

   И бьет за волною волна…

Приходит, уходит волна быстротечно —

А юноши нет и не будет уж вечно.