— Кое-что странное в этом парне действительно есть, — заметил Барак. — То проливает слезы, то тараторит как безумный. И тетка жалуется, что он вечно донимает ее своим пением. Похоже, Скамблер совершенно не умеет держать свои чувства в узде.

— И все же чокнутым его назвать никак нельзя, — возразил я. — Кстати, вы обратили внимание, что местный акцент в его речи почти не заметен? И он упомянул, что ходил в школу.

— Наверное, его выгнали оттуда взашей, — предположил Тоби.

— Скорее, у родителей мальчика не было денег, чтобы платить за обучение, — искоса взглянув на Локвуда, процедил Николас. — Если убийство — дело рук близнецов, — продолжил он, — значит им было известно, где находится их мать, вернувшаяся в Норидж. И несмотря на то что все вокруг твердят об их нежной сыновней любви и о том, как они тосковали без мамочки, милые детки хладнокровно прикончили свою обожаемую родительницу. И повесили убийство на отца.

— Вот только вопрос, какая им от этого выгода? — пожал я плечами. — Если их отца казнят, земли отойдут в королевское Ведомство по делам конфискованного имущества. А сами близнецы будут находиться под опекой короля до тех пор, пока им не исполнится двадцать один год.

— Но, как мы выяснили, юнцов собирается взять под опеку родной дед, — напомнил Барак.

— Все, что я пока могу сказать, — завтра нам необходимо отыскать слесаря, которого зовут Снокстоуб.

— Братья Болейн могли обратиться к услугам другого мастера, — возразил Николас.

— Если понадобится, мы обойдем всех слесарей в Норидже. Под предлогом того, что у меня якобы есть дорогой кованый сундук, нуждающийся в починке. А теперь, Тоби, ведите нас в Конисфорд. Настало время повидаться с Джозефиной. Проводив нас, можете возвращаться домой. Завтра ждем вас в «Девичьей голове» в семь утра, как обычно.

Квартал, называемый Конисфордом, раскинулся к югу от замка. На главной улице, Конисфорд-стрит, стояло несколько новых красивых домов, соседствующих с развалинами монастыря, которые окружал поросший сорняками пустырь. По мере того как мы продвигались на юг, дома становились все беднее, а во дворах за ними ютились ветхие деревянные хижины. Тоби провел нас сквозь арку в один из таких дворов, окруженный вонючей сточной канавой. Во дворе, скрытом стенами просторного здания, фасад которого выходил на улицу, теснилось с десяток крохотных лачуг. Несмотря на свой жалкий вид, хижины, судя по всему, были построены недавно; их еще не успели покрасить, ставни на многих окнах отсутствовали, и лишь кое-где их заменяли выцветшие занавески. В грязи разгуливали куры, тут же играли чумазые ребятишки.

— Гляньте-ка, однорукий! — заорал один из них, указывая на протез Барака. — Видать, руку ему оторвали шотландцы!

— Сейчас я не хуже шотландцев отделаю вас, шельмецы! — пообещал Барак, погрозив протезом.

Дети покатились со смеху.

— Вот он, этот двор, — сообщил Тоби. — Теперь вы своими глазами видите, как живут бедняки в Норидже.

— В Лондоне они живут ничуть не лучше, — пожал я плечами.

Впрочем, мысль о том, что нужда загнала сюда Джозефину, привела меня в ужас.

— Спросите у соседей, в каком доме искать Браунов, — посоветовал Локвуд. — Только сразу дайте понять, что вы не имеете никакого отношения к властям. Законников здесь, мягко говоря, не жалуют.

— Я это учту, Тоби. Спасибо, что проводили. Теперь можете быть свободны.

Локвуд, отвесив нам прощальный поклон, поспешил прочь.

— Богом клянусь, паршивое местечко, — пробормотал Барак, озираясь по сторонам.

Как и предупреждал Тоби, наши попытки узнать, где живут мастер Браун и его супруга, встретили у здешних обитателей не слишком доброжелательный отклик. Хозяин первого дома, стоило мне открыть рот, захлопнул дверь перед моим носом. Во втором дверь открыла худенькая молодая женщина с плачущим младенцем на руках. Не успела она и слова сказать, как в проеме возник ее муж.

— Если мастер Рейнольдс послал вас сюда получить у Браунов арендную плату, так прямо и скажите! — процедил он, оттеснив жену в сторону. — Нечего дурить нам голову, иначе мы живо вас вышвырнем!

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что двери нескольких лачуг приоткрылись и оттуда выглядывают люди в залатанных блузах и потертых кожаных куртках без рукавов. Выражение их лиц не предвещало нам ничего хорошего.

— Мастер Рейнольдс — владелец этих домов? — спросил я.

Кто бы мог подумать, что здесь я снова услышу имя отца Эдит Болейн и деда близнецов.

— Да, он построил эти вонючие трущобы и много других таких же, чтобы сосать из бедняков кровь, — раздалось в ответ. — Это он вас послал?

— Мы не имеем к нему никакого отношения. Джозефина Браун когда-то работала в моем доме. Я приехал в Норидж по делам и решил повидаться с ней. Мои друзья тоже хорошо знают Джозефину.

— Она ушла из дома мастера Шардлейка, когда вышла замуж, — добавил Барак.

— Так вы приехали из Лондона, как и Брауны? — спросила женщина с ребенком на руках.

— Вон их дом! — сурово сдвинув брови, указал ее муж. — Только знайте, мастер, мы с вас глаз не спустим. И если что не так, вам не поздоровится!

С этими словами он захлопнул свою дверь.

В последний раз я видел Эдварда Брауна два с половиной года назад, как раз перед тем, как они с Джозефиной уехали в Норидж. Тогда он был крепким и жизнерадостным малым лет под тридцать и держался с уверенностью человека, который знает свое дело и не опасается завтрашнего дня. Когда Эдвард открыл дверь, я увидел, что за это время он похудел по крайней мере на полтора десятка фунтов. Щеки у него ввалились, а тело, казалось, усохло. На нем были поношенная блуза и грязные штаны; судя по всему, Браун давно не умывался и не расчесывал ни бороды, ни волос. Бросив взгляд на его руки, я заметил несколько незаживающих порезов; левый мизинец по какой-то причине скрючился. Глаза его полыхали досадой, которая в следующее мгновение сменилась изумлением.

— Мастер Шардлейк?! Вот уж не ожидал!

Тут появилась Джозефина с ребенком у груди. Некогда пухленькая и круглолицая, сейчас она, как и муж, заметно исхудала. Ее старое серое платье покрывали заплаты, а из-под чепца, тоже знававшего лучшие времена, выбивались сальные белокурые волосы. При виде нас глаза у молодой женщины полезли на лоб, однако она тут же расплылась в радостной улыбке:

— Неужели это мастер Шардлейк? А с ним мастер Николас и Джек Барак! Каким ветром вас занесло в Норидж?

— Мы здесь по делу, — ответил я. — Ты не ответила на мое последнее письмо, Джозефина, и я очень о тебе беспокоился.

— Но как вам удалось отыскать нас?

— В городе у меня есть знакомый, который связался с бывшим управляющим мастера Хеннинга. Он-то и дал нам этот адрес.

— Я говорила тебе: надо написать мастеру Шардлейку и он нам непременно поможет! — воскликнула Джозефина, повернувшись к мужу.

— После смерти мастера Хеннинга и его жены их наследники вышвырнули нас на улицу, — с горечью процедил Браун. — Дом они продали, и им было ровным счетом наплевать, что мы остались без работы и крова. Тогда я решил послать к чертям всех законников на свете. И всех джентльменов тоже.

— Эдвард! — с укором воскликнула Джозефина, готовая вот-вот расплакаться.

— Мы потратили уйму времени, чтобы отыскать вас, — обиженно бросил Николас. — Из вашего последнего письма явствовало, что дела у вас плохи, и мастер Шардлейк очень тревожился. Он всегда был к вам добр. И он не заслуживает подобного отношения.

Эдвард, слегка смутившись, обнял жену за плечи:

— Простите, наверное, я был не прав. — Он испустил сокрушенный вздох. — Милости просим в наш дом, если только можно назвать эту конуру домом.

Мы вошли в комнату с земляным полом, освещенную тусклым светом, падавшим из единственного окна; судя по лужам, натекшим в углах после вчерашнего дождя, крыша в доме была дырявой. У одной из стен стояла грубо сколоченная деревянная кровать, а рядом с ней — самодельная колыбель; на шаткой полке теснилась потрескавшаяся глиняная посуда, на дощатом столе, покрытом многочисленными зазубринами, лежали веретено и куча шерсти. Убогую обстановку дополняли пара ветхих стульев и покосившийся шкаф. Джозефина опустилась на стул, прижимая к груди спящего ребенка — крошечную светловолосую девочку не более трех месяцев от роду.