— Мы уже имели удовольствие познакомиться с Джеральдом и Барнабасом, — сообщил Николас.

— Поначалу я только жалела Джона. Я видела, что он достойный человек, который пытается выдержать все удары судьбы. Ну а потом… потом мы полюбили друг друга… — Во взгляде Изабеллы, устремленном на меня, вспыхнули искорки вызова. — Да, полюбили, несмотря на разницу в возрасте и положении. Такое бывает с людьми, знаете ли…

— Знаю! — с жаром ответил я. И спросил: — Вы когда-нибудь встречались с Эдит?

— Никогда. Но я столько слышала об этой женщине — сначала от Джона, потом от слуг и соседей. О ее угрюмом и вздорном нраве, о том, что она совершенно не заботилась о собственных детях. О ее странной привычке время от времени морить себя голодом. Нашлись досужие сплетники, которые рассказали ей о нас с Джоном, и вскоре после этого она исчезла. Когда стало ясно, что Эдит уже не вернется, Джон предложил мне поселиться в его доме. Конечно, он предупреждал, что его сыновья примут меня в штыки, да и соседи, скорее всего, не захотят с нами знаться. Но я любила его и была согласна на все.

Поколебавшись мгновение, я задал следующий вопрос:

— Джон когда-нибудь говорил вам о своем желании иметь еще детей от Эдит?

— Да, говорил, — ответила она, глядя мне прямо в глаза. — Но его жена наотрез отказывалась. Поначалу он пытался ее уломать, но все было напрасно, и он оставил все попытки. А после… Джон признался мне, что еще задолго до нашей встречи проникся к Эдит отвращением. Таким же сильным, какое питала к нему и она сама.

Мы с Николасом обменялись многозначительными взглядами. Очередная версия существенно отличалась от той, что вчера сообщил нам Майкл Воувелл, управляющий старика Рейнольдса.

— Простите за нескромный вопрос, но почему у вас с Джоном нет детей? Вы не хотели их иметь?

— Да, я не хотела иметь детей, пока мы не станем супругами по закону, — вздохнула Изабелла. — А Джон… он мечтал о детях. Мысль о том, что близнецы останутся его единственными наследниками, была для него невыносима. Он пытался переубедить меня, но после… — она покраснела и опустила глаза, — после признал мою правоту. Мы… мы принимали все меры предосторожности, известные сельским жителям. Я всегда говорила Джону, что, если мы поженимся, я буду счастлива родить ему дитя. После того как Эдит официально признали мертвой, мы наконец обвенчались, и тогда все препятствия исчезли. Но увы… Господь не благословил нас потомством. — Изабелла вздохнула и устало покачала головой. — Если бы я только знала, какое горе нас ожидает! Я попыталась бы родить ребенка сразу, как только мы стали жить вместе.

Щеки ее вновь вспыхнули, и она с трудом перевела дух. Я сознавал, как тяжело дается Изабелле подобная откровенность в разговоре с посторонними людьми. Решимость и отвага, свойственные этой женщине, порой граничили с дерзостью.

— Когда вы поселились в Бриквелле, как встретили вас сыновья Джона? — продолжил я свои расспросы.

— Возненавидели лютой ненавистью, — призналась Изабелла. — Скажу откровенно, вскоре я начала платить им той же монетой. Да еще и боялась обоих как огня. Как ни пытался мой муж держать эту парочку в узде, они были совершенно неуправляемы.

— Насколько мне известно, с ними не мог справиться ни один учитель.

— Ох, страшно вспомнить, как доставалось от них несчастным учителям! Помню, одного близнецы связали веревками и спустили вниз по лестнице. Он чудом не сломал шею, бедняга. Другого в классной комнате раздели догола, а потом вытащили наружу и бросили на лужайке. После этого учителя обходили наш дом за несколько миль. Близнецам было тогда по четырнадцать лет. Два молодых жеребца, не дающие проходу служанкам. Они всегда были неразлучны и все безобразия творили вместе. Как, впрочем, и сейчас. Когда Джона арестовали, я боялась оставаться с его сыновьями под одной крышей. Но на мое счастье, они решили прибегнуть к покровительству своего деда. Как видно, опасаются, что их объявят подопечными короля — в случае, если мой муж… — Изабелла осеклась, не договорив; самообладание в конце концов изменило ей; слезы, хлынув из глаз, поползли по щекам. Смахнув их платком, он пробормотала: — Продолжайте, мастер Шардлейк. И не обращайте внимания на проявления моей женской слабости.

— Вы знакомы с дедушкой близнецов, мастером Гэвином Рейнольдсом? Я беседовал с ним вчера. Излишней приветливостью сей пожилой джентльмен не отличается.

— Я его никогда не видела. Он наотрез отказался со мной знакомиться. А вот внуки частенько у него бывали. Думаю, чувствовали в нем родственную душу…

— Мне показалось, он питает к ним привязанность.

— Может быть, — пожала плечами Изабелла. — Могу сказать одно: у меня нет ни малейшего желания водить с ним знакомство.

— Есть еще один, весьма важный вопрос. Из ваших показаний явствует, что в тот вечер, когда была убита Эдит, ваш супруг заявил, что намерен поработать с документами в своем кабинете. Он просил вас проследить, чтобы его никто не беспокоил, и в течение двух часов вы его не видели.

— Да, так оно и было. Вам наверняка известно, что Джон вел давнюю тяжбу с соседом Леонардом Вайтерингтоном. Бедный Джон. Люди словно сговорились отравлять ему жизнь.

— Не скрою: то, что мастера Болейна никто не видел в течение двух часов, дает в руки обвинению сильный козырь.

— Я прекрасно понимаю это, — нахмурилась Изабелла. — Во время первого свидания с Джоном в тюрьме я сказала ему, что готова дать ложные показания. Хотела сказать коронеру, что в тот вечер якобы заходила в кабинет и разговаривала с ним. Но он запретил мне обманывать. Сказал, лжесвидетельство — это преступление и, если меня уличат, у меня будут серьезные неприятности. Вы сами видите, мастер Шардлейк, какой Джон преданный и любящий муж.

— Я вижу, что вы — преданная и любящая жена, — негромко произнес я. — Николас, не надо записывать этот разговор о лжесвидетельстве.

— Лжесвидетельство? Да я и слова такого не слышал! — улыбнулся Овертон, и губы Изабеллы тронула слабая ответная улыбка.

— Как вы полагаете, где ваш муж провел эти два часа? — спросил я.

— В своем кабинете, где же еще, — пристально взглянув на меня, отчеканила она.

— Вы готовы на суде дать показания в защиту своего мужа?

— Разумеется. Я заявлю во всеуслышание, что Джон — лучший из мужей. И что он не мог убить Эдит. Я в это никогда не поверю.

— Еще один, последний вопрос. У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог ее убить?

Изабелла вздохнула:

— Поверьте, я ломаю голову над этим вопросом дни и ночи напролет, но не нахожу ответа. Леонард Вайтерингтон хочет заполучить часть наших земель. Но вряд ли это достаточно веский повод для того, чтобы совершить убийство.

— А близнецы?

— Нет, вряд ли. При всей своей испорченности и жестокости они любили мать.

— Мне не показалось, что они хоть сколько-нибудь опечалены ее смертью, — заметил я.

— Они никогда не станут выказывать своей печали, — возразила Изабелла. — Эти молодчики из тех, кто считает скорбь проявлением слабости.

— Ясно, — кивнул я и добавил с улыбкой: — На прощание позвольте дать вам небольшой совет, миссис Болейн. Откровенность и прямота, с которой вы отвечали на мои вопросы, достойны всяческого восхищения. Но на суде вам следует держаться… как бы это лучше выразиться… несколько более робко, застенчиво, даже слегка приниженно. И не бойтесь дать волю слезам. Женские слезы обычно трогают сердца судей.

— Вы считаете меня излишне самоуверенной? Поверьте, за эти девять лет мне пришлось научиться ставить на место людей, выражающих мне свое презрение.

— Я все понимаю, миссис Болейн. Но суд — это совершенно особый случай. Вы должны думать о том, как произвести наиболее выгодное впечатление.

— Хорошо, я попытаюсь последовать вашему совету. Что касается слез, то за ними дело не станет. Стоит мне подумать об участи, которая ожидает моего мужа, если его признают виновным, и слезы текут сами собой. — Изабелла потупилась, но через мгновение вновь вскинула голову. — Прошу вас, найдите убийцу. Ради спасения Джона и в память о несчастной Эдит.