— Да, во времена прежнего короля, — кивнул я. — Как бы кто ни относился к архиепископу Кранмеру, вне всякого сомнения, человек он искренний и честный.

Этельреда, просияв, подхватила:

— На прошлой неделе мы всей семьей ходили слушать проповедь епископа Латимера. Он говорил о том, что наше государство поражено тяжелым недугом и единственное средство, которое может ему помочь, — стремление ко всеобщему благу и справедливости.

— Ты все перепутала, Этельреда! — раздался скрипучий голос Маргарет Коулсвин. — Поистине, мозгов у тебя не больше, чем у блохи. Мастер Латимер сказал, что нам нужны реформы, это верно. Но этой теме он посвятил десять минут, а проповедь его длилась два часа. Больше всего он говорил об истинных бедах Англии: о приверженности людей плотскому греху, распутству и азартным играм. О том, что нам никак не удается вырвать с корнем остатки папизма. А в заключение он предал проклятию всех мятежников, которые восстают против своих землевладельцев.

Старуха обвела сидевших за столом горящим взглядом, словно бы приглашая к жаркой схватке.

Этельреда залилась краской.

— Матушка… — предостерегающе начал Филипп.

— Сторонники идей всеобщего благоденствия и сочинители памфлетов, разумеется, станут цитировать только то, что епископ Латимер сказал о земельных реформах, — откашлявшись, произнес Эдвард Кензи. — И уж конечно, при этом изрядно исказят смысл его слов. Надеюсь, епископ Латимер не предавал проклятию вкусные ужины, иначе все мы, собравшиеся здесь, обречены гореть в адском пламени. Впрочем, по мнению этого достойного проповедника, большинству из нас так или иначе предстоят адские муки, причем обстоятельство сие, судя по всему, его только радует. Яичный соус просто восхитителен, Филипп.

Дамы напряженно захихикали, только старая миссис Коулсвин сидела с каменным лицом.

— Хотя, по моему мнению, Латимер совершенно прав, осуждая тех крестьян, которым вздумалось устраивать мятежи, — продолжал Эдвард Кензи уже другим, более серьезным тоном. — Я слышал, недавно беспорядки вспыхнули в Уилтшире. Крестьяне попытались разобрать ограду, которую сэр Уильям Герберт возвел вокруг своего нового парка. Пришлось вызвать более двух сотен солдат, чтобы обратить бунтовщиков в бегство. Как вы понимаете, без кровопролития не обошлось. — Он вновь встретился со мной взглядом. — Кстати, супруга Герберта — родная сестра покойной королевы Екатерины. Вы что-нибудь слышали об этом мятеже?

— Нет. И с семейством Герберт мне довелось встретиться всего один раз в жизни, — осторожно заметил я. — Полагаю, возмущение, которое испытывают крестьяне, вполне понятно. Простым людям трудно смириться с тем, что огромный участок плодородной земли зарастает лесом, где высокородный лорд и его гости развлекаются охотой. Страсть землевладельцев к паркам оборачивается для арендаторов новой бедой. Мы, сторонники государства общего блага, считаем подобное положение вещей недопустимым.

— Я постоянно слышу об этом пресловутом общем благе, но никак не могу взять в толк, что, собственно, означают эти слова, — завил Кензи, в упор глядя на меня.

— Единство нации, экономическое равновесие, предполагающее, что даже самые бедные слои населения будут иметь достаточные средства к существованию.

— В апреле лорд-протектор издал указ, запрещающий незаконные огораживания пахотных земель, — вступил в разговор Филипп. — Насколько мне известно, он поручил Джону Хейлзу создать специальную комиссию, которая этим летом проедет по всей Англии и уничтожит все незаконные пастбища, огороженные с тысяча четыреста восемьдесят пятого года. Наконец-то будут ликвидированы многие застарелые злоупотребления.

Поразмыслив, я произнес:

— Да, злоупотреблений в прошлом творилось немало, но еще больше их сейчас, когда общинные земли превращаются в пастбища. — Я невольно вспомнил о том, что происходило в Бриквелле. — Что касается того, возможно ли уничтожить все незаконные пастбища, устроенные аж с тысяча четыреста восемьдесят пятого года… — я сокрушенно покачал головой, — то для подобной работы потребуется сотня законников, которые посвятят этому несколько лет. К тому же крупные землевладельцы вряд ли легко смирятся с тем, что участки, которые они привыкли считать своими, будут возращены в общинное пользование. Полагаю, вскоре после отъезда комиссии они с помощью магистратов вернут себе утраченные земли. Увы, благой замысел лорда-протектора не назовешь досконально продуманным. Его стремление к серьезным реформам не может не радовать, но в подобных вопросах необходимо действовать согласно тщательно разработанному плану.

— Любопытно, как члены комиссии узнают, какие земли принадлежали общине пятьдесят лет назад, если все документы утрачены? — спросил Кензи.

— Возможно, они будут опираться на свидетельства пожилых людей, которые помнят прежние времена, — предположил Коулсвин.

— Человеку, который был взрослым в тысяча четыреста восемьдесят пятом году, сейчас должно быть около восьмидесяти лет. Если он вообще дожил до наших дней, — усмехнулся Эдвард.

— Но дети наверняка помнят рассказы своих родителей и…

— Ерунда, Филипп! — нетерпеливо махнул рукой Кензи. — Вы сами понимаете, что суд не может опираться на подобные свидетельства. И кто они, эти люди, которых будут опрашивать члены комиссии? Мелкие арендаторы и наемные работники! Неужели им решать, кому должны принадлежать земли в Англии? Неужели их мнение важнее мнения крупных землевладельцев? Лорд-протектор Сомерсет хочет, чтобы политические дела вершили руки и ноги, а вовсе не голова. Но это противоречит всем законам, природным и Божеским!

— Единственное, к чему стремится лорд-протектор, — это быть справедливым, — веско произнес Филипп.

— Он желает сохранить свою репутацию Доброго Герцога, друга и защитника бедняков! — возразил Кензи. — Но уверен, в действительности его волнует лишь завоевание Шотландии.

— Порой мне кажется, что, если руки и ноги принимают участие в политических делах, это не так уж и плохо, — позволил себе заметить я. — И в любом случае голове следует заботиться о том, чтобы руки и ноги были здоровы и невредимы.

Старую Маргарет Коулсвин мое заявление привело в ужас.

— Вы что, отрицаете общественный порядок, заведенный Господом? — проскрипела она. — Подобно вам, сэр, рассуждали анабаптисты, которые хотели низвергнуть весь мир в пучину анархии и разрушения!

— Помню, года три назад религиозные консерваторы называли анабаптистами всех без исключения протестантов, — изрек я с ледяной улыбкой. — Странно, что ныне обвинения в анабаптизме в ходу у убежденных реформаторов. Насколько мне известно, миссис Джоан Бошер обвинили в анабаптистской ереси. Думаю, сейчас ею занимается лорд-канцлер Рич, тот самый, что подверг пыткам Энн Аскью. Возможно, миссис Бошер тоже отправят на костер. Удивительно, как повернулось колесо судьбы.

Старуха ничего не ответила, лишь метнула в меня злобный взгляд. В комнате повисло напряженное молчание. Тут, к великому нашему облегчению, подали вторую перемену блюд: ростбиф с пряными травами и цыпленка в лимонном соусе. Все с оживлением принялись за еду.

— Благодарю вас за прекрасный ужин, миссис Коулсвин! — провозгласил Эдвард Кензи. — Угощение удалось на славу.

— Рада слышать. Сейчас так трудно достать необходимую провизию, все невероятно дорого, да и прилавки опустели. Говорят, купцы намеренно придерживают товары, чтобы продать их, когда цены взлетят еще выше.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — кивнул Кензи. — Думаю, каждый сидящий за этим столом согласен с тем, что рост цен — это весьма серьезная проблема. — Он обвел всех взглядом. — Но в чем корень этой проблемы, вот вопрос? Да, конечно, торговцы придерживают товары, и это влечет за собой их дальнейшее подорожание. Но главная причина роста цен — снижение реальной стоимости денег. Не случайно в этом году, когда государство два раза чеканило новые монеты, цены взлетели, как никогда прежде. Война с Шотландией — это настоящая пропасть, в которую улетают все государственные деньги. И ведь всякому здравомыслящему человеку ясно: никаких шансов на победу у Англии нет. Шестилетняя Мария, королева Шотландская, сейчас во Франции. Она никогда не станет супругой короля Эдуарда. Французские войска уже в Шотландии и готовы защищать ее границы. Но лорд-протектор намерен продолжать эту обреченную на провал войну, невзирая на все невзгоды, которыми сие чревато для Англии.