По толпе прокатился злобный ропот. Кетт вскинул руку, требуя тишины, и повернулся к Николасу:

— Что вы на это скажете?

Николас смело взглянул в искаженные злобой лица зрителей. Мысленно я восхитился его самообладанием.

— Скажу, что не произносил ни единого из этих слов. Тоби Локвуд оклеветал меня из личной неприязни. Когда мы с ним работали вместе, он проникся ко мне ненавистью и ныне решил свести со мной счеты.

— Речь идет не о ваших с Локвудом отношениях! — резко перебил его Роберт. — Отвечайте: вы говорили то, в чем вас обвиняют?

— Повторяю: я не произнес ни единого из этих слов. Готов принести присягу на Библии.

— Могу я пригласить свидетелей, которые подтвердят истинность моих обвинений? — с легким поклоном осведомился Тоби.

Мы с Бараком обменялись взглядами. Джек многозначительно подмигнул мне; пока Николас находился в тюрьме, он провел в лагере свое расследование и узнал нечто важное.

Первым свидетелем, вышедшим к помосту, оказался некий мастер Ходж, пожилой бродячий торговец. Он частенько приезжал в лагерь на своем ослике и, подобно прочим коммерсантам, являлся неиссякаемым источником слухов и сплетен. Сделав шаг вперед, Ходж несколько мгновений молчал, переводя взгляд с Николаса на Кетта, и неловко переминался с ноги на ногу.

— Я стоял рядом с обвиняемым и все слышал, — пробормотал он наконец. — Мастер Локвуд говорит правду.

— Мастер Ходж, вы утверждаете, что своими ушами слышали, как я произнес все те оскорбления, которые приписывает мне мастер Локвуд? — вежливо осведомился Николас.

Торговец бросил взгляд на Кетта, от которого не ускользнуло смущение свидетеля.

— Да, — выдавил из себя Ходж. — Я и впрямь слышал все эти подлые оскорбления.

— Вы помните, что случилось в лагере в тот день?

— Конечно. Этого крючкотвора, Уортона, под конвоем отправили в город. Вы с Тоби Локвудом стояли у дороги под деревом, в тени. День выдался ужасно жаркий.

— А где находились вы?

— Шел по дороге, вел своего осла под уздцы. Он здорово устал, бедняга.

— Полагаю, всем известно, что деревья на склоне у дороги срублены, дабы обеспечить жителей лагеря дровами и открыть вид на Норидж, — столь же вежливым и невозмутимым тоном сообщил Николас. — Там осталось одно-единственное дерево, под которым, по словам свидетеля, и находился я. Так?

— Да, — растерянно кивнул Ходж.

— Расстояние между этим деревом и дорогой составляет не менее ста футов. Капитан Кетт, если ему угодно, может приказать произвести измерения. Так что ваши слова о том, что вы находились со мной рядом, не соответствуют истине. На таком расстоянии вы никак не могли услышать наш разговор!

— Вы говорили громко…

— У меня не настолько сильный голос, — усмехнулся Николас. — Учитывая, какой шум стоял тогда на дороге, для того чтобы быть услышанным вами, я должен обладать медной трубой вместо глотки.

Некоторые зрители засмеялись: повстанцы ценили юмор.

Ходж растерянно молчал. Николас, выждав несколько минут, спросил, можно ли отпустить свидетеля. Кетт кивнул, и Ходж поспешно растворился в толпе. Тоби обжег нас исполненным ярости взглядом.

Второй свидетель, мужчина средних лет по имени Уоллис, совсем не походил на первого. Этот крепкий, широкоплечий человек держался солидно и уверенно. Скрестив руки на груди, он заявил, что находился поблизости и слышал, как Овертон произнес все те оскорбительные вещи, о которых сообщил мастер Локвуд.

— Что именно я сказал? — уточнил Николас.

— Сказали, что Роберта Уортона нужно освободить, — не моргнув глазом ответил свидетель. — Я стоял примерно в десяти футах от вас, так что слышал каждое слово. Заявили, что капитана Кетта нужно посадить в тюрьму как изменника. А еще добавили, что наш лагерь — сборище хамов и быдла.

Толпа разразилась злобным улюлюканьем. Николас повернулся к Роберту и негромко произнес:

— Капитан Кетт, могу я попросить, чтобы мастер Уоллис остался здесь, когда я приглашу своих собственных свидетелей, Эдварда Бишопа и Томаса Смита?

Кетт кивнул. Свидетели, вызванные Овертоном, приблизились к помосту. Стоило Уоллису увидеть их, как уверенность его сразу улетучилась.

— Насколько мне известно, вы принадлежите к тому же приходу, что и мастер Уоллис? — спросил Николас.

— Да, это так.

— Вы помните, чем занимались восемнадцатого июля?

— Конечно, — кивнул мастер Бишоп. — Мы работали неподалеку от опушки леса, строили новый загон для свиней. День запомнился мне потому, что вечером, за ужином, только и разговоров было что об этом самом Уортоне.

Смит кивнул в знак согласия и указал пальцем на Уоллиса:

— Этот человек был вместе с нами весь день. Хотя никак не скажешь, что он трудился не покладая рук. В нашем приходе нет второго такого лентяя, как Билл Уоллис. Пока мы вкалывали до седьмого пота, он чесал языком. Но у дороги он в тот день не был, это точно. Уж не знаю, может, уши у него такие, что слышат за милю.

По толпе прокатился смех. Показания двух свидетелей неопровержимо доказывали, что Уоллис лжет. Сжав кулаки, он завертелся как уж на сковородке.

— Эти олухи все перепутали! Мы строили загон для свиней не восемнадцатого июля, а накануне.

— Но если это было на день раньше, то почему мастер Бишоп и мастер Смит утверждают, что за ужином велись разговоры об Уортоне? — с трудом сдерживая возмущение, спросил Николас.

— Откуда мне знать, — с вызовом бросил Уоллис. — Этим болванам и не то еще взбредет в голову. У Эда Бишопа ума не больше, чем у гусенка, да и Том Смит недалеко от него ушел!

Зрители снова расхохотались; было понятно, что настроение их изменилось в благоприятную для Николаса сторону. То обстоятельство, что он говорил с простолюдинами уважительно и вежливо, тоже помогло ему завоевать симпатии. Тоби аж побагровел от ярости. Больше всего на свете этот человек боится быть смешным, догадался я.

Николас повернулся и поклонился Кетту:

— У меня более нет свидетелей, капитан. Вверяю себя вашему правосудию.

В этот момент Локвуду окончательно изменила выдержка. Наставив на Николаса палец, он завопил:

— Работая с Овертоном, я много раз слышал, как он презрительно отзывается о простых людях и отвергает идеи всеобщего благоденствия! Он оказался в лагере лишь из-за того, что является помощником адвоката Шардлейка! Овертон — джентльмен до мозга костей, а таким самое место в тюрьме!

Некоторые сочувственно захлопали в ладоши, но в большинстве своем зрители хранили молчание.

Николас сначала побледнел как полотно, а потом покраснел так, что кожа его почти слилась с огненно-рыжими волосами.

— Да, по рождению я джентльмен! — воскликнул он. — Но отец лишил меня наследства, и я ничуть не богаче, чем любой из вас. У меня нет ни земли, ни дома, ни арендаторов. Я всего лишь помощник адвоката и зарабатываю на жизнь своим трудом. Да, это правда, прежде я верил в то, что право управлять и властвовать принадлежит джентльменам. Но жизнь в лагере заставила меня изменить взгляды. Я лично убедился в том, какой порядок здесь царит. Своими глазами видел, как королевская армия, позабыв о достоинстве и чести, улепетывала от вас, словно стадо баранов. Честно признаюсь: теперь я сам не знаю, что и думать. Но так или иначе, я поклялся мастеру Шардлейку, что не буду выступать против вас, и ни разу не нарушил своей клятвы. Вы можете заключить меня в тюрьму лишь за то, что я родился в семье джентльмена и получил приличествующее джентльмену образование. — Николас смолк, перевел дух и наставил палец на Локвуда. — Одно могу сказать: в отличие от этого человека, я не запятнал себя ложью! Я ни к кому не испытываю ненависти и ни с кем не свожу счетов! Тоби Локвуд любит порассуждать о всеобщем благе. Но похоже, он уверен: тот, кто получил власть, имеет право притеснять всех прочих. Разве не против этого вы подняли восстание?

На мгновение толпа затихла. Тишину разбил истошный крик Локвуда:

— Мы подняли восстание, чтобы покончить с такими людьми, как ты!