Вновь раздался хор одобрительных возгласов, к которому присоединились Нетти и Гектор Джонсон. После того как Майлс закончил свое выступление, люди принялись расходиться. Мы с Бараком думали вернуться к себе в жилище, но до меня долетел резкий окрик капитана Кетта:
— Адвокат Шардлейк! Прошу, идемте со мной!
Недоуменно переглянувшись с Бараком, я послушно направился в сторону церкви. Туда же двигались и многие другие: Майкл Воувелл, Гектор Джонсон, Эдвард Браун, Питер Боун и Тоби Локвуд, старательно избегавший встречаться со мной глазами. Возглавляли шествие братья Кетт и капитан Майлс. Я вспомнил, что именно эти люди были на совещании у капитана накануне захвата Нориджа.
Войдя в церковь, Кетт сделал нам знак занять места у стола. Когда мы расселись, он задернул занавес, отделявший алтарную часть от зала, где скрипели перьями клерки.
Обведя нас глазами, Роберт произнес:
— Жена и дети капитана Майлса, обретшие приют в доме своих друзей в Лондоне, схвачены и брошены в тюрьму. Это известие вчера сообщил нам гонец, посланный Королевским советом. Он умолчал о том, каким образом была найдена семья капитана Майлса, однако заявил, что его родным будет дарована свобода в случае, если сам Майлс незамедлительно покинет лагерь и сдастся врагам.
Пристально взглянув на Джона, я заметил, что он выглядит измученным; сквозь загар, покрывавший щеки, проступала бледность.
— Я ответил решительным отказом, — отчеканил он, вскинув голову. — Еще до того, как я покинул Лондон, моя горячо любимая жена просила меня не покупаться на посулы врагов, как бы ни складывались обстоятельства.
— О том, где находятся супруга и дети Майлса, было упомянуто вслух лишь один-единственный раз! — грохнул кулаком по столу Кетт. — Это случилось здесь, на совещании, которое я созвал накануне прибытия королевского посланника. На этом собрании присутствовали все вы, и более ни одной живой души! — процедил он, вновь обводя нас пронзительным взглядом.
На несколько мгновений повисла тишина, которую нарушил Тоби Локвуд:
— Наверняка в Лондоне полно шпионов, которые могли выследить жену и детей капитана. Или гонец сообщил, что их отыскали иным способом?
— Нет. Но отныне на всех вас лежит подозрение. Вспомните, не сообщал ли кто из вас другому лицу о том, где скрывается семья Майлса? — Кетт вперил взгляд в меня. — Вы, случаем, не проговорились своему другу Бараку?
— Я никому ни словом об этом не обмолвился.
— Я тоже, — подхватил Майкл Воувелл. — Какая мне корысть болтать об этом?
— Заявляю, что никому ничего не говорил, — слегка дрожащим голосом произнес Гектор Джонсон. — Я верен нашему делу с самых первых дней. Рисковал жизнью в бою за Норидж. Вам это прекрасно известно, капитан Кетт.
— Среди нас присутствует один-единственный джентльмен — мастер Шардлейк! — обжег меня глазами Локвуд. — Возможно, втайне он хочет, чтобы мы потерпели поражение.
— А мы с братом — единственные здесь йомены! — вновь грохнул кулаком по столу Кетт. — Может, нас ты тоже обвинишь в том, что мы желаем восстанию поражения? Надеюсь, Локвуд прав и предателя надо искать в Лондоне. Но помните: до тех пор пока вопрос не разрешится, на всех вас лежит подозрение, — заявил Роберт, поочередно глядя в глаза каждому из нас; все бестрепетно выдержали его взгляд. — Что ж, приступайте к своим обязанностям, — кивнул он. — Мастер Шардлейк, сегодня под Дубом реформации вновь состоится суд над ворами. Прошу вас, помогите мастеру Доути. Я хочу, чтобы перед боем все запятнавшие себя позором были изгнаны из лагеря.
В угрюмом молчании мы покинули церковь. По лицу Гектора Джонсона текли слезы. Мысль о том, что на него легла тень подозрения, была для старого солдата невыносима.
Понурив голову, я направился к Дубу реформации; сознание того, что я тоже попал в число подозреваемых, камнем лежало у меня на сердце. Не было ничего удивительного в том, что Тоби Локвуд не упустил случая пошатнуть мое положение; я был рад, что Кетт поставил его на место. Но если предатель среди нас, то кто он? Разумеется, братья Кетт и Гектор Джонсон автоматически исключаются. Все остальные — Эдвард Браун, Майкл Воувелл и, надо отдать ему должное, Тоби Локвуд — всецело преданы делу восстания. С Питером Боуном я был знаком мало, но уже при первой нашей встрече он произвел впечатление человека, разделяющего идеи общего блага. В голову мне пришла мысль, которая уже посещала меня прежде: возможно, после потери обоих родителей Локвуд повредился в рассудке. Но, с другой стороны, именно боль утраты привела его в ряды мятежников. Так или иначе, мне трудно было представить, что Тоби из корыстных соображений пособничает нашим врагам. Возможно, теперь за мной вновь будут следить, подумал я. Что ж, скрывать мне нечего — как прежде, так и сейчас.
В то утро мне нелегко было исполнять свои обязанности; необходимость облачиться в мантию, невзирая на жару и духоту, отнюдь не улучшила настроение. Небо было сплошь затянуто серыми тучами, — по всей вероятности, вновь собиралась гроза. В большинстве своем подсудимые были признаны виновными в воровстве, хотя в паре случаев обвинение было отклонено за недостаточностью улик. Нескольких драчунов, в основном молодых парней, тоже приговорили к изгнанию из лагеря. После того как заседание было закончено, Доути сообщил мне, что завтра, во время сражения, он будет одним из командиров.
— Можете не сомневаться, я отправлю в ад немало джентльменов! — заявил он, несколько удивив меня своей свирепостью. — Им известно, что мы хотим мира и справедливости для всех, — продолжил он. — Тем не менее они решили уничтожить нас. Что ж, они за это поплатятся!
К обеду я вернулся в свое жилище. Все мужчины были на военных учениях, и около хижин сидели лишь тетушка Эверник, Барак, Джозефина и Мышка, игравшая куском древесной коры. Джозефина сообщила, что Эдвард ушел в Норидж. Наверняка для того, чтобы собрать наших сторонников, готовых дать отпор неприятелю, догадался я. Когда Джозефине понадобилось отлучиться в отхожее место, она попросила меня подержать Мышку. Малышка, капризничавшая из-за жары, сперва не хотела идти ко мне на руки и начала было хныкать, однако успокоилась, когда я крепче прижал ее к себе. Когда мать девочки вернулась, я заметил, что она выглядит усталой и расстроенной.
— Ты здорова? — спросил я.
— Вполне, — кивнула она и добавила с грустной улыбкой: — Похоже, мы поступили правильно, покинув Норидж.
— В этом нет никаких сомнений.
— Да, но что будет, если мы проиграем? — спросила моя бывшая служанка, глядя мне прямо в глаза. — Что будет, если они ворвутся сюда, в лагерь?
Надеясь успокоиться и воспрянуть духом, после обеда я, несмотря на жару, отправился на прогулку. Дошел до загона, где Саймон и несколько других парней объезжали лошадей, пытаясь усмирить самых норовистых. Скамблер, во всех прочих обстоятельствах неловкий и неуклюжий, буквально преображался, когда пел и скакал верхом, словно был рожден для двух этих занятий. Я долго любовался им, стоя у прочной деревянной загородки. Заметив меня, парнишка подъехал ближе и соскочил на землю.
— Здорово у тебя получается, Саймон, — сказал я. — Завтра ты поведешь коней в Норидж?
— Сегодня днем лошади потащат вниз пушки, а завтра… завтра я буду делать, что прикажут. — Он судорожно вздохнул, и я заметил, что в глазах его мерцают тревожные огоньки.
— Не сомневаюсь, ты справишься.
— Да, но вот только я боюсь… — Скамблер осекся, не договорив.
— Боишься нового кровопролития?
— Знаете, я все думаю: а вдруг меня убьют и я отправлюсь прямиком в ад? Тетя все время говорила, что я безбожник и отвергаю истинную религию, а значит, адского пламени мне не избежать.
— Когда я был таким, как ты, в Англии процветало католичество, и, поверишь ли, в жизни моей был период, когда я считал себя ревностным католиком. Потом наступило время перемен: король Генрих требовал, чтобы один год мы веровали так, а другой иначе. Нынче настала эпоха ревностных протестантов. Твоя тетя уверена, что слово истины можно услышать лишь в церкви, которую она посещает. Но чем эта церковь лучше всех прочих? — улыбнулся я. — Ты обладаешь добрым нравом, Саймон, и сроду никого не обидел. Уверен, это тебе зачтется. Знаешь, даже если адское пламя существует, нет человека, который заслуживает его меньше, чем ты, — добавил я, коснувшись рукой его плеча.
