— Да, собираемся наведаться в замок, — ответил я. — Николас арестован, и, возможно, он по-прежнему в тюремной камере. К тому же я хочу навестить Джона Болейна.

— Мастер Николас арестован? — воскликнула Джозефина. — Но почему?

— Его оклеветали, — угрюмо бросил я и рассказал о гнусном навете Тоби. — Я пытался открыть глаза капитану Кетту, но у него слишком много других забот, и он попросту не стал меня слушать. Эдвард, может, ты при случае поговоришь с ним? — Мышка упорно теребила мою пуговицу, явно намереваясь ее оторвать. Я шутливо нахмурился, и девчушка засмеялась. — У меня к тебе еще одна просьба, — продолжил я. — Конечно, с моей стороны не слишком любезно беспокоить тебя сейчас, когда ты только что пришел домой. Но боюсь, без тебя нас не пустят в Нориджский замок. Может, ты проводишь нас и замолвишь словечко перед караульными?

— Конечно провожу, — кивнул Эдвард. — Капитан Кетт выписал мне пропуск, позволяющий беспрепятственно передвигаться по городу. Замок сейчас охраняют наши люди, но констебль Фордхилл остается комендантом. Он выразил желание помогать нам, предоставил камеры и охрану для наших пленников. Так что пока он по-прежнему исполняет свои обязанности. Думаю, боится, что, если его пост займет кто-нибудь из наших, арестантам-дворянам придет конец. Что касается Николаса, — произнес Браун, глядя мне прямо в глаза, — если он действительно провинился, его должны были судить под Дубом реформации.

— Однако никакого суда не было, — пожал я плечами.

— Хорошо, посмотрим, чем ему можно помочь, — вздохнул Эдвард. — А сейчас идемте в замок. Вы правы: без меня вам лучше по городу не разгуливать. В центре сейчас неспокойно. Богатые семьи бегут из Нориджа прочь, и мы им не мешаем — разумеется, в том случае, если они не пытаются захватить с собой слишком много ценного барахла, — ухмыльнулся Эдвард — Некоторые удирают в одном нижнем белье: боятся, что богатая одежда их выдаст. Конечно, всех мы не выпустим: те, кто притеснял бедняков, должны за это ответить. Думаю, городские джентльмены до сей поры даже не представляли, как сильно неимущие их ненавидят, — со смехом добавил Браун. — Но теперь мы, простые люди, взяли власть в свои руки и больше не отдадим ее. Сегодня граница между лагерем и городом исчезла. Вскоре многие нориджские дворяне предстанут перед судом. — Мой собеседник нахмурился. — После того как протектор предал нас, людские сердца исполнены гнева.

— Сегодняшнюю ночь ты проведешь дома, Эдвард? — спросила Джозефина.

— Да, — кивнул он, устремив на нее взгляд, исполненный неподдельной заботы. — Но завтра я вновь отправлюсь на Маусхолдский холм. На утро назначено важное совещание. Любовь моя, почему бы тебе не пойти в лагерь вместе со мной? Поверь, там живут добрые люди. Тебе лучше находиться среди них, чем сидеть дома в одиночестве.

— О чем вы снова собираетесь совещаться? — не сводя с мужа глаз, спросила Джозефина. — Вы боитесь, что протектор бросит против вас войско?

— Все может быть, — вздохнул Эдвард. — Но я думаю, теперь, когда город в наших руках, Тайный совет поймет, что нас на испуг не возьмешь и наши требования стоит выполнить. Возможно, даже эта чертова комиссия наконец прибудет.

— Комиссия! — с внезапной злобой воскликнула Джозефина. — Лучше вам не ждать ее попусту!

— После того как мы с легкостью захватили второй по величине город в Англии, протектор увидел, насколько мы сильны, — спокойно произнес Эдвард. — Теперь он знает: с нами шутки плохи. Возможно, сам король вмешается в ситуацию и прикажет протектору выполнить наши требования.

— Если ты веришь в это, то попросту глуп! — не унималась Джозефина. — Король Эдуард — мальчонка двенадцати лет от роду! Как он может во что-то вмешиваться и принимать решения?

В ответ Браун лишь осуждающе покачал головой. Мышка, к тому времени бросившая пуговицу и занявшаяся моей бородой, расплакалась, испуганная резкими голосами родителей. Мать схватила дочурку на руки и прижала к себе; горький плач вскоре сменился обиженными всхлипываниями.

— Прости, Эдвард, — прошептала Джозефина, протягивая мужу руку. — Я знаю, вы хотите добра для всех бедных людей. Но я провела детские годы в военном лагере и совершенно не желаю туда возвращаться.

— Джозефина, полагаю, твой муж прав, — подал я голос. — В лагере вам с Мышкой будет безопаснее — по крайней мере, до той поры, пока жизнь в Норидже не войдет в спокойную колею. Мы уже успели обзавестись там друзьями.

— Да, там полно отличных парней! — подхватил Барак. — И кстати, женщины тоже есть.

— Прости, Эдвард, но я останусь дома, — пробормотала Джозефина, закрыв лицо руками.

Испустив тяжкий вздох, Браун повернулся ко мне:

— Видите сами, ее не переспоришь. Что ж, идемте в замок. Боюсь, сегодня вечером в городе будет слишком много пьяных, — добавил Эдвард вполголоса. — Наши уже вовсю празднуют победу по тавернам. Так что вам стоит пораньше вернуться в лагерь.

— Да, но до этого мне просто необходимо увидеться с женой Болейна.

Мы направились в замок по Конисфорд-стрит, длинной улице, дальний конец которой был застроен богатыми домами. День уже клонился к вечеру, жара начала спадать. Проходя мимо особняка состоятельной семьи Пастон, мы увидели, что двери дома взломаны. Повстанцы выносили оттуда оружие, в основном мечи и пики. Городские зеваки приветствовали их одобрительными криками, хотя некоторые наблюдали за происходящим с откровенным осуждением. Какой-то краснорожий детина с перевязанной рукой, успевший уже, как и многие другие, изрядно набраться, крикнул:

— Завтра пойдем в лагерь и купим за пенни голову трески! Ну да всего за пенни голову трески!

Эдвард расхохотался.

— В чем тут соль? — недоуменно спросил Барак.

— Мэр Кодд[8] арестован и заперт во дворце графа Суррея!

— Надеюсь, никто не собирается отрубать ему голову, ибо…

— Разумеется, нет! — нетерпеливо перебил Браун. — Его, как и всех прочих, будут судить под Дубом реформации. А этот парень просто залил глаза пивом и решил пошутить!

Мы свернули налево, и я увидел знакомую фигуру с большим мешком за плечами. Навстречу нам шел Питер Боун, брат покойной горничной Эдит Болейн. Его каштановые волосы и борода были коротко подстрижены, как и у большинства обитателей лагеря, а на исхудалом лице застыло напряженное выражение. Никогда прежде я не видел, как он передвигается, и теперь убедился, что ходьба представляет для него определенную трудность. Шел бедняга медленно, с усилием переставляя ноги. Заметив нас, Боун остановился. Судя по всему, он собирался отвернуться, однако Эдвард окликнул его:

— Питер! Ты тоже спустился в город?

— Как видишь. Драться я не могу из-за больных ног. — Он сухо кивнул мне. — Добрый день, мастер Шардлейк.

— Что это у тебя? — Браун указал на мешок.

— Мои пожитки, — угрюмо бросил Боун. — Когда я ушел из дома, хозяин забрал их себе. Сегодня я заглянул к нему в компании нескольких верных друзей и попросил отдать мои вещи назад. — Он невесело рассмеялся. — Господи Исусе, думал ли я, что доживу до такого?! Этот важный джентльмен забился в угол и на коленях умолял нас не убивать его. Конечно, убивать его мы не стали, но я не отказал себе в удовольствии дать негодяю хорошую звонкую оплеуху. Потом забрал свою одежду, башмаки и некоторые семейные реликвии. Говорят, в центре города неспокойно, вот я и решил сделать крюк. — Поколебавшись, Боун добавил: — Простите, что я был с вами не слишком любезен, мастер Шардлейк. Но ваш визит заставил меня вспомнить о моих бедных сестрах, с которыми мне уже не суждено увидеться в этом мире. — Глаза его увлажнились слезами.

— Сочувствую вам, — пробормотал я.

Питер кивнул и поправил мешок у себя на спине:

— Что ж, мне пора. Иду я медленно, дай бог, доберусь в лагерь к вечеру. До встречи.

— До встречи, — ответил Эдвард. — Значит, вы все-таки побывали у него? — спросил он, когда Питер заковылял прочь.