Ощутив на себе ледяной взгляд Саутвелла, я подумал о том, что у столь богатого и влиятельного человека имелось множество способов заставить клерка Ардена действовать так, как ему нужно. Впрочем, то же самое можно было сказать и про Джона Фловердью.

— Однако повсеместное внедрение новой «Книги общих молитв» может дать повод для очередной вспышки недовольства, — заявила леди Мария.

Саутвелл бросил на свою госпожу предостерегающий взгляд, однако на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Разумеется, любая попытка низвергнуть существующий порядок является изменой королю, моему брату, — проронила она, пристально глядя на меня. — Все мятежники без исключения должны понести суровое наказание.

Я склонил голову в знак согласия.

— Как вы и предполагали, Шардлейку ничего не известно, — неожиданно резким тоном обратилась леди Мария к Саутвеллу. — Впрочем, я намерена расспросить его о другом. — Выражение ее лица изменилось, теперь оно дышало холодом и суровостью. — Сержант Шардлейк, я пригласила вас сюда, ибо желаю узнать: какие соображения двигали моей сестрой, когда она приказала вам воспрепятствовать свершению правосудия над своим родственником Болейном, который был призван виновным в жестоком и отвратительном преступлении? Насколько мне известно, вы взобрались на помост, где стояли виселицы, дабы помешать казни.

Глаза леди Марии готовы были просверлить меня насквозь, а тонкие губы сжались в жесткую линию.

— Леди Елизавета всего лишь приказала мне самым тщательным образом расследовать это запутанное дело, — произнес я. — В случае если Болейн будет признан виновным, я, следуя ее распоряжению, должен был подать просьбу о помиловании. Именно так я и поступил, никоим образом не нарушив закона. — Переведя дух, я продолжал: — Просьба о помиловании была принята судом, однако констебль тюремного замка не получил приказа об отсрочке казни. Будь Болейн повешен, казнь его явилась бы незаконной, поэтому я и позволил себе вмешаться.

Леди Мария хрипло рассмеялась.

— Видите, когда дело касается представителей семейства Болейн, даже вердикт присяжных может оказаться незаконным, — обратилась она к Саутвеллу.

Глядя на Саутвелла, я вспомнил о том, что этот человек и сам совершил убийство, однако избежал казни, ибо был помилован королем.

— Ни одно из моих действий никоим образом не нарушало закона, — веско произнес я.

По губам леди Марии скользнула кислая улыбка.

— Сэр Ричард Саутвелл сообщил лорду-протектору Сомерсету, какого мнения я придерживаюсь относительно этого дела. В ближайшее время он поставит протектора в известность, что к прошению о помиловании я отношусь до крайности неодобрительно. Возможно, из уважения ко мне он даст отрицательный ответ. — Голос ее стал более глубоким и звучным. — Анна Болейн сделала несчастным моего отца и стала причиной смуты в этой стране. Избавившись от нее, отец женился на Джейн Сеймур — сестре протектора. Полагаю, Елизавете не следует об этом забывать.

— Вне всякого сомнения, вы сообщите об этой беседе мастеру Пэрри, — обратился ко мне Саутвелл. — Мы ничего не имеем против.

Неожиданно губы его расплылись в широкой улыбке, обнажившей крепкие белые зубы.

Судя по всему, Мария хочет напомнить Елизавете, что силы их далеко не равны, догадался я. Сейчас положение у Марии не слишком завидное, но тем не менее она является наследницей престола и пользуется покровительством Габсбургов.

— Простите, миледи, что я имел несчастье стать причиной вашего неудовольствия, — сказал я. — Смею вас уверить, в мои намерения входило лишь должным образом исполнить обязанности законника.

Мария сидела в своем кресле, прямая как струна.

— Да, когда вы служили другой покровительнице религиозных нововведений, Екатерине Парр, вы тоже всего лишь выполняли свои обязанности законника, — ледяным тоном отчеканила она. — Эта женщина пыталась отвратить от истинной веры всех детей короля. Лишь со мной она не преуспела. Ее низменная природа была для меня очевидна. Как называлась книга, которую написала Екатерина? «Стенание грешницы», если мне не изменяет память. Там она сокрушается о том, что многократно впадала в плотский грех, прежде чем открыла для себя Библию. Однако и после этого она продолжала предаваться плотскому греху. Какого еще названия заслуживает ее брак с предателем и изменником Томасом Сеймуром, с которым Екатерина поспешно обвенчалась, в то время как тело ее супруга, моего отца, едва успело остыть?

Вне всякого сомнения, леди Марии было известно, что я служил Екатерине Парр в течение нескольких лет и всегда питал к покойной королеве глубокое уважение. Но, глядя в сверкающие глаза Марии, я понимал, что ее устами говорят не только ненависть и желание меня уязвить. Судя по искрам праведного гнева, полыхавшим в ее взоре, она искренне верила во все свои обличения.

— Полагаю, миледи, аудиенция окончена? — обратился к ней Саутвелл.

Мария кивнула в знак согласия:

— Я выяснила все, что хотела. Желаю вам удачного дня, сержант Шардлейк.

Я вновь отвесил самый низкий из всех доступных мне поклонов и, пятясь, вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, несколько мгновений не двигался с места и, задыхаясь от злобы, таращился на открытую дверь. Поймав на себе вопросительный взгляд дворецкого, кивнул и вслед за ним двинулся прочь.

На обратном пути в Ваймондхем я вряд ли был для Николаса приятным спутником: вкратце сообщил содержание беседы с леди Марией и погрузился в угрюмое молчание. Сложившаяся ситуация до крайности тревожила меня. Если леди Мария исполнит свою угрозу и выразит неудовольствие протектору, шансы на успех, которые имеет просьба о помиловании, существенно понизятся. Фраза Саутвелла о том, что в стране действуют заговорщики, которые занимаются тем, что разжигают мятежи и подбивают народ на бунт, непрестанно вертелась у меня в голове. Судя по разговору, который я нечаянно подслушал в «Голубом кабане», управляющий леди Марии был недалек от истины. Саутвелл упомянул также о своих тайных осведомителях. Значит, существуют люди, которые ведут двойную игру и, объявляя себя бунтовщиками, служат правительству? После долгих размышлений я пришел к единственному выводу: чем скорее мы вернемся в Лондон, тем лучше.

В Ваймондхем мы прибыли уже в сумерках. Я был чуть жив от усталости, спина мучительно ныла. Николас тоже выглядел утомленным, лицо его покраснело от солнечного ожога, полученного в пути. На улицах царило оживление, ведь завтра, в субботу, должно было состояться театральное представление. Окна домов были ярко освещены, люди с мешками на спине спешили к ярмарочным палаткам, раскинувшимся за городом. Казалось, даже воздух в городе пронизан весельем, отовсюду доносились смех и пение. Мы с Николасом поспешно поужинали и отправились спать. Я вручил своему помощнику банку с лавандовым маслом, посоветовав смазать обожженное солнцем лицо. Опасения относительно того, что беспрестанный поток тревожных мыслей не даст мне уснуть, оказались напрасными; усталость взяла свое, и я провалился в сон, едва коснувшись головой подушки. Однако посреди ночи меня разбудил крик, долетевший с улицы:

— Комиссия по незаконным огораживаниям уже в пути! На следующей неделе ждите новое воззвание протектора!

Новость была встречена радостными возгласами. Голос глашатая, повторявшего ее вновь и вновь, доносился до меня еще долго.

На следующий день, вскоре после полудня, мы вернулись в Норидж. Была суббота, шестое июля. Несмотря на то что в самом скором времени мы намерены были возвратиться в Лондон, я полагал необходимым написать Пэрри и сообщить ему о своей встрече с леди Марией. День вновь был базарным, продвигаться верхом по многолюдным улицам оказалось весьма затруднительно, и я вздохнул с облегчением, когда мы наконец прибыли на площадь Тумлэнд и перед нами возникли величественные очертания собора.

— Вот мы и дома, — изрек я, подъехав к воротам «Девичьей головы».