— Хотел бы я знать, насколько все эти слухи соответствуют истине, — заметил Николас. — Новые крестьянские бунты — это последнее, что сейчас нужно Англии. Заваруха в западных графствах и так создала целую кучу проблем. Сейчас все наши усилия должны быть направлены на войну с Шотландией.

— Николас, все жители Англии, кроме тебя и лорда-протектора, уже поняли, что война проиграна, — усмехнулся я.

— Возможно, вы правы, — согласился Овертон после недолгого молчания. — Но поднимать бунт, когда страна ведет войну, — это государственная измена. Никто не убедит меня в обратном.

— Возможно, слухи о новых бунтах сильно преувеличены.

— Купцы, с которыми мы разговаривали в трактире, не походили на пустых болтунов, — вздохнул Николас и снова погрузился в молчание. — Вам уже доводилось встречаться с леди Марией? — спросил он через пару минут.

— Да, три года назад. Она производит впечатление чрезвычайно умной и расчетливой особы. Сразу видно, что у нее сильный характер.

— О силе ее характере говорит хотя бы тот факт, что она в течение нескольких лет отказывалась признавать старого короля, своего отца, главой Церкви, — заметил Николас.

— И к тому же всегда считала, что развод короля с ее матерью был незаконным, — добавил я.

— Ее мать звали Екатерина Арагонская, верно? Во времена моего детства королевы менялись так часто, что можно было сбиться со счета.

— Да, леди Мария — единственная дочь Екатерины Арагонской. Постулат о главенстве короля над Церковью она приняла только после смерти матери. Анна Болейн, которую она ненавидела, к тому времени тоже была мертва. В течение десяти лет леди Мария воздерживалась от откровенных выступлений против церковной реформы. Но сейчас она отказывается совершать службы по новой «Книге общих молитв».

— Неужели хочет вернуться в католичество?

— Даже если ее желание таково, старшая дочь Генриха не высказывает его открыто. Но в ее домовой церкви по-прежнему служат мессу по латинскому обряду. Думаю, так будет продолжаться и впредь, ведь леди Мария уже доказала, что упрямства ей не занимать. Есть еще одно важное обстоятельство, которое мы не должны упускать из виду ни на минуту: она ненавидит свою сестру Елизавету.

Так как я берег спину, мы ехали неспешной рысцой, позволяя другим всадникам обгонять нас. В Ваймондхем, город с просторной рыночной площадью и главной улицей, застроенной добротными каменными домами, мы прибыли в разгар дня. На равнине, расстилавшейся к югу, уже пестрели палатки, приготовленные для ярмарки. Неподалеку от центра города рабочие рыли огромную яму, а рядом возводили высокую деревянную сцену. Мы миновали рыночную площадь; хотя уже перевалило далеко за полдень, под сводами крытого деревянного рынка все еще царило оживление. Взгляд мой привлекла величественная церковь из белого камня, украшенная двумя башнями. Одна из этих башен пребывала в плачевном состоянии — окна выбиты, крыша снесена; второй башни разрушение, судя по всему, не коснулось. За церковью мы увидели картину, ставшую в Англии привычной: наполовину снесенные монастырские здания.

— Монастырь-то, судя по всему, был не из маленьких, — заметил Николас.

— Похоже на то. Смотри, вон там, за часовней, трактир.

Двери часовни были широко распахнуты; мы увидели, как туда вошли двое мужчин в костюмах средневековых рыцарей. Кольчуги их, однако, были сплетены не из металлических колец, а из суровых ниток.

— Вероятно, это участники представления. Интересно, какая пьеса будет разыграна? — спросил я.

— По словам хозяина «Девичьей головы», это совершенно новая пьеса, посвященная судьбе Томаса Бекета.

Я в изумлении взглянул на Николаса:

— Епископа, который ослушался своего короля? Поверить не могу. В течение десяти лет это имя запрещалось упоминать вслух.

— Уж наверное, автор пьесы сумел представить историю этого епископа так, что она лишилась малейшего намека на крамолу, — пожал плечами Николас.

Мы подъехали к трактиру, просторному зданию, на первом этаже которого располагались многочисленные лавки. Пожилой мясник, рослый и широкоплечий, с помощью мальчика затаскивал в свою лавку свиную тушу. Оставив лошадей в конюшне, мы зашли внутрь. Трактирщик, упитанный коротышка в фартуке, встретил нас с искренним радушием, не имевшим ничего общего с натянутой любезностью хозяина «Девичьей головы». Я спросил, можем ли мы остановиться у него на пару ночей.

— Да, конечно, сэр. Вы прибыли как раз вовремя. Завтра здесь яблоку будет негде упасть. Каждый год на ярмарку и представление приезжает пропасть народу. — В глазах его светилось откровенное любопытство. — Вы, я вижу, законник. Прибыли в Ваймондхем по делу?

— Нет, здесь у нас нет никаких дел. Просто решили сделать небольшую передышку в пути. Кстати, я сержант юриспруденции Мэтью Шардлейк, а спутника моего зовут мастер Овертон.

— Вот как? — настороженно прищурившись, спросил трактирщик. — А вы знакомы с сержантом Джоном Фловердью?

— Знаком, хотя и не близко. Мы встретились в Норидже, на выездной сессии суда присяжных.

— Значит, он не относится к числу ваших друзей? — осторожно осведомился трактирщик.

— Никоим образом.

— В последние десять лет этот человек стал для Ваймондхема сущим бедствием. Живет он в Хетхерсете, к северу отсюда, в прекрасном особняке. Возможно, сейчас он как раз там, огораживает для своих овец новые участки земли.

— Насколько я могу судить, этим занимаются многие землевладельцы в ваших краях.

Трактирщик сердито фыркнул:

— Фловердью не только превращает поля в пастбища. Когда монастырские земли отходили государству, он был представителем Земельной палаты. Мы, горожане, хотели купить монастырские угодья, которые прежде использовали для своих нужд, но он чинил нам всяческие препятствия. Наконец мы написали лорду Кромвелю, и он отдал распоряжение продать земли нам. Фловердью так разозлился, что приказал разорить южный неф собора. Заявил, что там находились монашеские дортуары, и забрал себе свинцовую крышу и камни, из которых были сложены стены. — Трактирщик испустил тяжкий вздох. — Простите, сэр, может, я сболтнул лишнего. Но этот чертов Фловердью для нас как бельмо на глазу.

— Странно, что такой состоятельный человек позарился на груду камней и несколько свинцовых пластин.

— Фловердью не упустит даже малости, — пожал плечами хозяин заведения. — Он из тех, кто сумеет спустить с блохи шкуру и натопить сала. Спросите Уильяма Кетта, мясника, — его лавка как раз под нами. — Мой собеседник сокрушенно покачал головой. — Впрочем, вы наверняка устали. Сейчас позову слугу, он покажет вам комнаты и принесет воды, чтобы вы могли смыть дорожную пыль.

Пообедав в трактире, мы с Николасом решили прогуляться до церкви, тем более что к вечеру стало прохладнее. Несмотря на понесенные утраты, здание церкви сохраняло красоту и величие; оно было сложено из такого же белого камня, что и собор в Норидже. Та часть, что прежде принадлежала монахам, была разрушена почти полностью. Войдя внутрь, мы увидели, что настенные росписи еще не успели закрасить, хотя ниши, где прежде стояли статуи святых, пустовали. Из-за разрушений, произведенных в южном нефе, внутри церковь имела какой-то кособокий вид.

— Похоже, этот Фловердью сам себе вредит, — покачал головой Николас. — Зачем он настраивает горожан против себя? По-моему, в его интересах сохранять с ними добрые отношения.

— Некоторые люди жить не могут без тяжб и распрей. Проработав несколько лет на ниве закона, ты должен это знать.

Миновав развалины монастыря, мы дошли до берега небольшой речушки и повернули назад в город. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, на улицах царило оживление; в тавернах было полно народу; некоторые посетители сидели за столиками на улице, наслаждаясь теплым вечером. Когда мы проходили мимо одной из таких компаний, кто-то крикнул:

— Позор законникам, этим ненасытным пиявкам! Всех, кто противится общему благу, ожидают врата ада!