— И ее саму, — сказал я.
— Да.
— А что случилось со стариком Тони Варгасси? — поинтересовался я.
Марконе блеснул зубами.
— Его настоящее местонахождение неизвестно. Равно как и Марко.
— Когда вы узнали о девушке?
— Спустя два года, — ответил он. — Все было устроено через подставной фонд. Она могла просто… — он отвернулся от меня. — Просто лежать там. Анонимно. Никто бы не знал, кто она такая.
— А Хелен знает? — спросил я.
Он мотнул головой. Потом помолчал еще немного.
— Я не могу вернуть Персефону из Гадеса. Смерть дочери почти уничтожила Хелен — и ее мир до сих пор скован льдом. Если она узнает, что дочь ее… просто лежит, не живая и не мертвая… — он тряхнул головой. — Это ее окончательно добьет, Дрезден. А мне бы этого не хотелось.
— Я обратил внимание, — тихо сказал я, — что большинство юных леди, работающих здесь, ровесницы ее дочери.
— Да, — кивнул Марконе.
— Не могу назвать это здоровым исцелением.
— Нет, — согласился Марконе. — Но она такова, какая есть.
Я обдумал это, продолжая читать. Возможно, Хелен имела право знать правду о дочери. Черт, да наверняка имела. Но как ни относиться к Марконе, он не дурак. Если он считает, что правда о судьбе дочери сокрушит Хелен, возможно, так оно и есть. Ну да, ей стоит это знать. Но есть ли у меня право принимать такое решение?
Возможно, нет — даже если бы Марконе не приложил все усилия к тому, чтобы убить меня, попытайся я сделать это. Он вложил в девушку и ее судьбу гораздо больше, чем я.
Потому что именно эту тайну я увидел, заглянув в душу Джентльмена Джонни Марконе много лет назад. Тайну, которая давала ему силу и волю править его преступной империей.
Он чувствовал себя ответственным перед девочкой, которая приняла предназначенную для него пулю.
Он правил чикагским преступным миром беззастенчиво и эффективно. Он всегда пресекал на корню любые проявления насилия. Двое-трое людей пострадали в разборках. О виновных в этом гангстерах никто больше не слышал. Я всегда считал, что Марконе просто хочет выступать в роле предпочтительной альтернативы менее разборчивым конкурентам, которые заняли бы его место, убери его полиция.
Я даже не рассматривал возможности того, что он действительно переживает за боль, причиненную невинным людям.
Конечно, это не меняло ровным счетом ничего. Он продолжал заправлять бизнесом, который убивал больше людей, чем все шальные пули вместе взятые. Он был и оставался преступником. Нехорошим парнем.
Но…
Он оставался дьяволом, но дьяволом, которого я знаю. И ведь он мог быть куда хуже.
Я дочитал контракт до последней страницы и обнаружил на ней места для трех подписей. Две подписи уже стояли.
— Донар Ваддерунг? — спросил я у Марконе.
— Исполнительный директор «Монок-Секьюритиз», — ответил тот. — Осло.
— И Лара Рейт, — пробормотал я.
— Поставившая свою подпись от имени отца, Белого Короля, правителя Белой Коллегии, — в голосе его прозвучали легкие нотки иронии. Кукольное представление ни в коем случае не обмануло его.
Я посмотрел на третью, пустую строчку.
И без лишних слов поставил свою подпись.
Наш мир не идеален. Я делаю все, что могу.
* * *
— Гммммм, — протянул Боб-Череп, глядя на мою левую руку. — Похоже, что…
Я сидел у себя в лаборатории, положив руки на стол. Череп обследовал мою ладонь.
Отметину на ней я носил уже несколько лет — маленький клочок неповрежденной кожи на изуродованной жуткими ожогами ладони. Клочок, в точности воспроизводящий по форме древний знак — имя Ласкиэли.
Отметина исчезла.
На ее месте светлело бесформенное пятнышко розовой кожи.
— Похоже, что знака там больше нет, — сообщил Боб.
Я вздохнул.
— Спасибо, Боб, — сказал я. — Всегда приятно выслушать мнение профессионала.
— А что ты хотел? — обиделся Боб. Череп повернулся на столе и чуть наклонился, заглядывая мне в лицо. — Гмммм. И, говоришь, ее отражение тебе больше не отвечает?
— Нет. А она всегда выпрыгивала, стоило мне сказать «оп!».
— Любопытно, — сказал Боб.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, судя по тому, что ты мне рассказывал, психическое давление на твое сознание, блокированное отражением, было довольно жестким.
Я поежился при одном воспоминании об этом.
— Угу.
— И процесс, который она использовала для ускорения твоего мозга и блокирования воздействия извне, тоже носил травматический характер.
— Верно. Она сказала, это может привести к повреждению мозга.
— Так-так, — произнес Боб. — Я думаю, к нему и привело.
— Чего-о?
— Видишь, что я имел в виду? — радостно спросил Боб. — Ты уже тупеешь.
— У Гарри иметь молоток, — сказал я. — Гарри разбивать глупый болтливый черепа.
Для парня, лишенного ног, Боб сдал назад быстро и даже, я бы сказал, изящно.
— Полегче, шеф, не возбуждайся. Но про мозговую травму я серьезно.
Я нахмурился.
— Будь добр, объясни.
— Ну, я говорил тебе, что отражение в твоем сознании было вроде как записью настоящей Ласкиэли, так?
— Угу.
— И эта запись хранилась у тебя в мозгу, в той его части, которую ты обычно не использовал.
— Верно.
— Я думаю, эта часть и травмирована. То есть, вот я смотрю сейчас на тебя, босс, и вся твоя голова испещрена крошечными отверстиями.
Я зажмурился и ощупал голову пальцами.
— Ничего такого не чувствую.
— Это потому, что твой мозг не ощущает повреждений. Ему удается ощущать повреждения остальной части тела. Но поверь мне, повреждения есть. Мне кажется, они и стерли отражение.
— Стерли… ты хочешь сказать, как…
— Убили его, — сказал Боб. — То есть, с технической точки зрения его и не существовало — в реальности. Как его записали, так и стерли, и…
Я нахмурился еще сильнее.
— И что?
— И еще… исчезла часть тебя самого.
— Уверен, это я бы заметил, — хмыкнул я.
— Не тела, — терпеливо, как слабоумному объяснил Боб. — Твоих жизненных сил. Твоего чи. Твоей души.
— Подожди, подожди. Часть моей души пропала?
Боб вздохнул.
— Люди почему-то очень возбуждаются, когда слышат это слово. Та часть тебя, которая менее материальна, но от этого не менее существенна. Называй ее как хочешь. Так вот, части ее недостает, и совершенно не обязательно ударяться по этому поводу в панику.
— Часть моей души пропала, и мне не стоит из-за этого волноваться? — возмутился я.
— Такое случается сплошь да рядом, — утешил меня Боб. — Скажем, ты поделился частью своей души с Сьюзен, а она с тобой. Именно это защитило тебя от Лары Рейт. Вы с Мёрфи тоже, сдается мне, недавно обменялись — должно быть, ты добился-таки от нее объятия или чего такого. Право же, Гарри, тебе давно пора трахнуть ее и покончить с…
Я дотянулся до рабочего стола, взял молоток и выразительно посмотрел на Боба.
— Э… да, — спохватился он. — Так, о чем это мы… Да, твоя душа. Ты все время отдаешь немножко себя. Все это делают. Магия тоже забирает некоторое ее количество. Она отрастает заново. Расслабься, босс.
— Если в этом нету ничего особенного, — спросил я, — что тогда в этом такого интересного?
— Ох, ну да, — ответил Боб. — Пойми, это ведь все энергия. И я думаю, возможно… возможно… подумай, Гарри. В тебе имелось некоторое, очень небольшое количество энергии Ласкиэли, поддерживавшее отражение, открывавшее тебе доступ к Адскому Огню. Теперь этого нет, но пока было, отражение использовало часть энергии для того, чтобы действовать вопреки источника этого отражения.
— То есть, оно питалось моей душой? Словно я батарейка какая, или аккумулятор?
— Эй, — одернул меня Боб. — Не строй из себя невинно оскорбленного. Ты сам дал это ей. Ты поощрял ее собственный выбор, ее бунтарство, ты провоцировал свободу ее воли, — Боб покачал верхней частью черепа. — Страшная это штука — свобода воли, поверь мне, Гарри. Я рад, что у меня ее нет. Ох, нет, спасибо, не надо. Но ей ты немного дал. Ты дал ей имя. Воля приходит с этим.
