Во всех этих случаях мне удалось выжить благодаря везению, помощи друзей и довольно-таки вредной во многих отношениях фее-крестной. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: рано или поздно удача отвернется от меня, и я окажусь в опасной ситуации в одиночку, на пределе своих сил. Тот вечер стал неплохим этому подтверждением.

Хорошо все-таки, что иногда я предусмотрительно заглядываю вперед.

Я коснулся рукой своей новой поясной пряжки с рельефным изображением медведя. Пряжку отлили из цельного серебра, а медведя я вырезал на ней сам. Я возился с этим несколько месяцев; не могу сказать, чтобы результат отличался особенной красотой или вдохновением, но художественная сторона волновала меня не в первую очередь.

Выражаясь словами Ревуна Леггорна, я просто старался подготовиться к такому вот ЧП.

Так вот, я коснулся пряжки левой рукой и прошептал: — Fortius!

Энергия потоком хлынула в мое тело, растекаясь от живота во все стороны — горячая, живительная энергия, топливо для тела, ума, души. Она наполнила жизнью мои усталые мышцы, словно укрепила кости. Смятение, усталость, боль исчезли так же быстро, как тает тьма с восходом солнца.

И я бы не стал сводить это к простому впрыску адреналина, хотя и это сыграло должную роль. Можете называть это чи, или маной, или любым другим из тысячи имеющихся для этого названий — это была настоящая магия, экстракт чистой жизненной энергии. Она вливалась в меня из емкости, которую я смастерил в серебряной пряжке. Сердце мое вдруг переполнилось возбуждением, а мысли — надеждой, уверенностью и нетерпеливым ожиданием, словно какая-то личная моя фонограмма воспроизводит "Оду Радости" на стадионе, полном моих фанатов, и все они ждут моего выхода. Я с трудом удерживался от того, чтобы не запеть или не расхохотаться. Боль никуда не делась, но я словно стряхнул с плеч все последние удары и неприятности и сделался вдруг снова готовым к бою.

Даже в том, что касается магии, ничего не дается даром. Я знал, что боль еще одолеет меня. Но это все фигня: сейчас главное было выжить, а тревожиться из-за похмелья я мог и потом.

— Лара, — сказал я. — Я понимаю, что в ваши планы входит, типа, убить меня, но с моей точки зрения ситуация изменилась.

Суккуб покосилась на вампиров, потом на Инари.

— Согласна, чародей.

— Перестроим ряды, чтобы вызволить девочку?

— Двигаться можешь?

Я оттолкнулся от земли и более-менее благополучно — с учетом обстоятельств — выпрямился. Лара стала спиной ко мне, стараясь держать в поле зрения всех трех вампиров. Те, в свою очередь, стояли, не двигаясь, и только голодный огонь в мертвых глазах позволял отличить их от обычных покойников.

— Ага. Вполне мобилен.

Лара бросила на меня взгляд через плечо, и глаза ее расширились от удивления.

— Впечатляюще. Что ж, перемирие?

Я утвердительно тряхнул подбородком.

— На двадцать четыре часа?

— Идет.

— Клево.

— Их лица! — всхлипнула Инари. — Какие у них лица! Боже, кто они такие?

Я удивленно покосился на перепуганную девочку, потом на Лару.

— Она что, не знает? Вы ей ни о чем таком не рассказывали?

Не спуская взгляда с ближнего к ней вампира, суккуб пожала плечом.

— У отца такая политика.

— Ну и сумасшедшая у вас семейка, Лара. Нет, правда, — я подобрал с земли обломки своего жезла. Резьба по дереву сложностью не уступала наложенным на него заклятиям и требовала долгого времени и денег. За время профессиональной практики мне пришлось раз пять или шесть мастерить себе новые жезлы, и каждый раз у меня уходило на это недели две, не меньше. Чертова девица сломала очередной, что меня огорчало до чертиков, зато продолжавшая бурлить во мне волна позитива подсказала мне и положительную сторону этого: теперь в моем распоряжении оказалось две довольно-таки тяжелых деревяшки с острым, зазубренным изломом. Я шагнул между Инари и ближним от нас вампиром и протянул ей одну из половинок.

— Держи, — сказал я. — Представится шанс — действуй как Баффи.

Инари выпучила на меня глаза.

— Что? Вы что, шутите?

— Делай как сказано! — сказала ей Лара, и в голосе ее зазвенела сталь. — Никаких вопросов, Инари!

Похоже, голос суккуба убедил девчонку. Она без промедления взяла у меня деревяшку, хотя испуга на лице у нее от этого не уменьшилось.

Над головой у нас продолжало клубиться невидимым вихрем проклятие, сдавливая мне виски, путая мысли. Я старался отстроиться от помех, сфокусироваться на проклятии, проследить, откуда и куда оно движется. Мне просто необходимо было понять, на кого оно нацелено — от этого, в конце концов, зависел не только успех расследования, но и моя жизнь.

Проклятие было сложным, многоуровневым. Однако, как я уже говорил, я имею обыкновение держать при себе наготове кое-какие средства для борьбы с самыми разнообразными напастями. Я вытащил из-под рубахи амулет и позволил, наконец, озвучить тревожившую меня мысль:

— Чего это они стоят без движения?

— Может, советуются со своим господином? — предположила Лара.

— Терпеть не могу ждать, пока меня позовут бить по морде, — сообщил я — Не нанести ли нам удар первыми?

— Нет, — отрезала Лара. — Они нас боятся. Не шевелитесь. Это только спустит их с цепи, а время на нашей стороне.

Новая волна почти физически леденящего холода коснулась меня. Волосы мои встали дыбом. Проклятие готово было сработать, а я так и не знал еще, на кого оно нацелено. Я шарил взглядом по сторонам в поисках хоть каких-то физических проявлений.

— Я в этом не уверен, мисс Рейт.

Один из вампиров, меньший из тех двоих, что стояли рядом с одноухим, вдруг пошевелился. Взгляд его мертвых глаз уперся в меня, и он заговорил. Трудно представить себе то, что звуки, издаваемые двумя разными мертвыми, иссохшими глотками могут отличаться друг от друга, но это так, уж поверьте мне на слово. Этот голос струился плавно, и принадлежал вовсе не шевелившему губами вампиру. Этот голос был старше. Старше, холоднее, злобнее, и все же с едва уловимыми нотками женственности.

— Дрезден, — произнес этот голос. — И правая рука Рейта. Рейтов сын-бастард. И его ненаглядная младшенькая. Что ж, вечер удался.

— Привет, Мавра, — отозвался я. — Только тебе ведь все равно, так что прекрати-ка эти кукольные игры в «Носферату» и перейди к делу. У меня завтра хлопотный день, так что мне хотелось бы выспаться.

— Господи, Гарри, — послышался слабый хрип. Я оглянулся и увидел, что лежавший на земле Томас смотрит на меня широко открытыми глазами. Вид у него был похлеще самой смерти, и взгляд его с трудом удерживался на мне, но по крайней мере он проявлял признаки жизни. — Вы что пьяны? Когда успели?

Я подмигнул ему.

— Такова сила позитивного мышления.

Вампир-марионетка зашипел, и голос его сделался глуше, более зловещим.

— Эта ночь многое уравновесит. Сделайте их, ребятки. Убейте всех.

Тут разом произошло много вещей.

Вампиры бросились на нас. Одноухий атаковал Лару, марионетка — меня, а третий устремился на Инари. Тот, что рвался ко мне, похоже, был не мастак драться, но и он двигался с такой скоростью, что я едва отслеживал его перемещения — но тело мое все еще звенело от инъекции позитивной энергии, и я ответил на его атаку так, словно это вступительные па хорошо знакомого мне танца. Я отступил на шаг в сторону, пропуская его мимо себя, и приемом, достойным Баффи, обрушил свою половинку бывшего жезла ему на загривок.

Возможно, на телеэкране это происходит и эффектнее. Зазубренная деревяшка вонзилась в вампира, но не думаю, чтобы она проткнула плащ — тем более, чтобы она вонзилась ему в сердце. Однако удар лишил эту тварь равновесия, и она, пошатнувшись, пролетела куда-то дальше. Может, вампир все-таки получил какие-то повреждения — он испустил пронзительный, закладывающий уши вопль, полный боли и ярости.

Инари тоже взвизгнула и замахнулась своей деревяшкой; впрочем, Баффи из нее вышла не лучше, чем из меня. Вампир перехватил ее руку и, резко повернув, сломал ей запястье. Послышался противный хруст, Инари охнула и рухнула на колени. Вампир навалился на нее сверху, ощерив зубы (не клыки еще, как я успел машинально отметить — просто обыкновенные пожелтелые, как и положено покойнику) и пытаясь впиться ими ей в горло и искупаться в луже крови.