Что-то ее расстроило. Сильно расстроило.

— Мёрф? — окликнул я ее через дверь. — Скажи, где пришельцы спрятали твою тарелку?

Она приоткрыла дверь и хмуро уставилась на меня.

— О чем это ты?

— Ну, не тарелку… Просто ты — не ты, а какой-то злобный двойник из другого измерения, или откуда там еще.

На скулах ее заиграли желваки; взгляд не обещал ничего хорошего.

Я вздохнул.

— Пойми, ты сама на себя не похожа. Я, конечно, не психоаналитик, но вид у тебя такой, словно тебя что-то беспокоит. Во всяком случае, мне так кажется.

Она махнула рукой.

— Эти бумаги…

— Никакие не бумаги, — возразил я. — Ну же, Мёрф. Это же я.

— Не желаю об этом говорить.

Я пожал плечами.

— А стоило бы. Ты в паре шагов от шизы.

Она взялась за дверную ручку, но дверь не закрыла.

— День просто не задался.

Я ей не поверил, но кивнул.

— Конечно. Извини, если я добавил тебе хлопот с собакой.

Лицо ее сделалось просто усталым. Она прислонилась к косяку.

— Нет. Нет, правда, он просто лапочка. Шума от него почти никакого. Правда, весь день вел себя тихо как мышка. Даже все на бумажку сделал, которую я ему подстелила.

Я снова кивнул.

— Ты уверена, что не хочешь поговорить?

Она поморщилась и окинула взглядом помещение отдела.

— Не здесь. Пошли.

Мы угнездились в углу у кофеварки и автоматов со всякой снедью. Мерфи не произнесла ни слова, пока не купила себе батончик "Сникерс".

— Мама звонила, — сказала она, наконец.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Угу, — она устало зажмурилась и откусила треть батончика. — Вроде того. Ну, не совсем.

— А-а, — произнес я, словно понял, что она имеет в виду. — Так что случилось?

Она откусила еще кусок.

— Моя сестра, Лиза, обручилась.

— А-а, — повторил я. Всегда изъясняйся уклончиво, когда не уверен, в чем дело. — А я и не знал, что у тебя есть сестра.

— Сводная.

— Гм… Мои соболезнования? — предположил я.

Она свирепо посмотрела на меня.

— Она это нарочно сделала. К семейному сборищу в выходные. Совершенно осознанно.

— Это хорошо. В смысле, что хоть кто-то понимает, что делает — лично я ни хрена пока не понимаю.

Мёрфи сунула в рот остаток батончика.

— Моя сводная сестра помолвлена. Она заявится туда в выходные со своим женихом, а я как дура — без жениха, без мужа… даже без сожителя. Мамочка меня с дерьмом смешает.

— Ну… у тебя ведь был муж, верно? Даже два.

Она вспыхнула.

— Ты не понял. Мёрфи — ирландские католики. Мужей-то два, но и разводов не один, а два — не уверена, что это повышает мой семейный рейтинг…

— Мм… Ну, не сомневаюсь, с кем бы ты ни встречалась, он с радостью покажется в обществе вместе с тобой, разве нет?

Она оглянулась в сторону сидевших за своими столами подчиненных. Если взгляды способны убивать, этот смел бы в озеро Мичиган все крыло здания.

— Ты смеешься? Когда? Я уже года два ни с кем не встречалась.

Возможно, мне стоило подать какую-нибудь реплику насчет того, как пуста жизнь без спутника… Вместо этого я решил уколоть ее самолюбие. В прошлом это срабатывало неплохо.

— Непобедимая Мёрфи. Убийца разнообразнейших гадких тварей — оборотней, вампиров, и тэ дэ, и…

— И троллей, — буркнула Мёрфи. — Двоих — летом, когда ты был в отъезде.

— Ну… да… И при всем этом ты позволяешь себе скиснуть из-за какого-то там семейного междусобойчика?

Она мотнула головой.

— Послушай… хотя нет, тебе не понять. Это личное, между мной и мамочкой.

— И твоя мамочка меньше тебя любит оттого, что ты не замужем? Что ты выбрала работу? — я скептически покосился на нее. — Только не говори мне, Мёрф, что под маской пуленепробиваемой героини таится маменькина дочка.

Секунд десять она молча смотрела на меня, и усталость мешалась в ее взгляде с досадой.

— Я ведь старшая дочь, — пояснила она. — Ну и… в общем, все время, пока я росла, считалось, что я… что я… Ну, пойду по ее стопам, что ли. Мы обе так считали. Это нас сближало. Вся семья так считала.

— А теперь вдруг твоя сестра сделалась ближе к матери, чем ты, да? И это угрожает вашим с ней отношениям?

— Да нет, — раздраженно отмахнулась она. — Не так. То есть, не совсем так. Или вроде того. В общем, это все сложно.

— Ясно, — кивнул я.

Она устало прислонилась к торговому автомату.

— Мама — очень славный человек, — сказала она. — Но последние несколько лет мне с ней нелегко. То есть, я здорово занята на работе. Она считает, что мне не стоило разводиться второй раз, и это тоже немного отдалило нас. Ну и еще, я изменилась. Последние года два жутковатенькими вышли — я узнала больше, чем хотелось бы.

Я поморщился.

— Угу… Я ведь пытался предостеречь тебя.

— Пытался, — согласилась она. — Но я ведь сделала выбор. Все эти страсти… ничего, переживу как-нибудь. Только вот так мило побеседовать об этом с мамой я не могу. Вот тебе и еще одно, о чем я не могу с ней говорить. Все мелочи, понимаешь? Только очень их много, этих мелочей. И они нас разводят.

— Так поговори с ней, — посоветовал я. — Попробуй объяснить, что ты не обо всем можешь с ней говорить. Что это не значит, что ты не хочешь с ней общаться.

— Не могу.

Я зажмурился.

— Чего это так?

— Ну, не могу — и все тут, — вздохнула она. — Не получается.

На лице у Мёрфи обозначилось неподдельное огорчение; глаза набухли самыми настоящими слезами, так что мне стало по-настоящему ее жалко. Может, потому что все это касалось семейных отношений. Для меня это совсем чужая жизнь и берег дальний — мне этого не понять.

Мёрфи переживала из-за взаимоотношений с семьей. Так поговорила бы с ней, и делу конец — так ведь? Всем легче. Да она и сама наверняка поступила бы так, если бы это касалось кого угодно другого.

Однако я заметил уже, что люди имеют обыкновение вести себя самым дурацким образом, когда речь идет об их семейных делах — как-то разом они утрачивают способность отличать здравый смысл от полнейшего безумия. Я называю это семейным помрачением.

И все же, пусть я и не понимал, в чем загвоздка, Мёрфи оставалась моим другом. Она совершенно очевидно страдала — и этого более чем хватало, чтобы я сделал еще одну попытку.

— Послушай, Мёрф, может, ты придаешь этому больше значения, чем стоило бы. Я к тому, что если твоя мама действительно переживает за тебя, она не меньше твоего хочет объясниться.

— Она вообще не одобряет моей работы, — устало вздохнула Мёрфи. — И моего решения жить отдельно после развода. Мы уже черт-те сколько говорили с ней об этом, и ни одна из нас ни на дюйм с места не стронулась.

Вот это я очень даже понимал. Мне приходилось иметь дело с Мёрфиным ослиным упрямством — в доказательство могу продемонстрировать обломанный зуб.

— Значит, последние два года ты не ходила на семейные сборища и избегала разговоров на любую опасную тему, да?

— Вроде того, — неохотно согласилась Мёрфи. — Но разговоры-то никуда не делись. А мы все Мёрфи, так что рано или поздно кто-нибудь да начнет давать непрошеные советы, и тут-то кошмар и начнется. И я совсем не знаю, что со всем этим делать. А теперь, с помолвкой сестры, все только и будут разговаривать на темы, которые я умру, а обсуждать с ними, с дядюшками-тетушками своими не буду.

— Так не ходи, — сказал я.

— Ну да, и обижу маму еще сильнее. Черт, да они тогда будут молоть языками сильнее, чем если бы я пришла.

Я покачал головой.

— Да уж. В одном ты, Мёрф, точно права. Ни фига я в этом не понимаю.

— Тебе и не обязательно, — сказала она.

— А жаль, что не понимаю, — возразил я. — И жаль, что мне не приходится переживать из-за мнения моих дядюшек. Что нет проблем, которые мог бы улаживать с мамой. Блин, да меня бы устроило хотя бы знать, на что похож ее голос, — я положил руку ей на плечо. — Банальность, но от этого не менее верная: что имеем, не храним… Люди меняются. Мир меняется. Рано или поздно ты теряешь близких тебе людей. И, если ты не против советов чувака, ни фига не знающего, что такое семья, я тебе вот что скажу: не жди, что все уладится само собой. Тебе может казаться, что твоя родня будет с тобой всегда. А это не так.