Может, и я сумею выбраться из передряги? А что?! Спасем с Мёрфи гангстера, догоним Сьюзен, ребятишек и навсегда забудем об этой истории.

Ага. Забудем. Вот прямо сейчас и начнем забывать. Выкинем из головы глупые фантазии. Ну, выберусь я цел и невредим, а как жить дальше? Как ужиться с мыслью, что Луп-Гару резвится на воле и убивает, убивает, убивает?… Оборотня надо остановить.

К тому же я сыт по горло угрызениями совести.

Узел-то завязывали второпях, ослабить его — раз плюнуть. Я принялся распутывать, а сам то и дело озирался по сторонам, прислушивался, присматривался в надежде засечь оборотня. Не мог же он махнуть на нас лапой? Или все-таки махнул?

Я спустился, используя веревку словно противовес, и теперь аккуратно, чтобы не перетрудить раненое плечо, опускал Марконе. План такой: вытягиваю веревку, раскачиваю «груз», ловлю, удерживаю — и вуаля, бандит на свободе… Была бы здесь Мёрфи, мы бы в два счета управились, но Кэррин куда-то запропастилась.

Меня обожгла ужасная догадка. Неужели Мёрфи, пока я тут вожусь, схлестнулась с Луп-Гару? Тот ее тихомолком прикончил и подбирается к нам?

Я закрепил веревку и пошел к западне. Марконе уже не висел тряпичной куклой. Он раскачивался взад и вперед, чтобы скорее перепрыгнуть. Я припал к земле у края западни, приготовившись, если что, удержать его и не упасть самому.

Внезапно, на одном из подлетов, Марконе зашипел:

— Дрезден! Яма!

Я глянул вниз. В чернильной темноте сверкали зрачки. Я не успел испугаться. Луп-Гару просто не дал на это времени. С оглушительным ревом он рванул наверх, всаживая когти в стену и подтягиваясь, как заправский альпинист. Я отшатнулся. Вскинул руку и завизжал:

— Fuego!

Безрезультатно. Легкое облачко пара, словно я дохнул в морозильнике, да приступ слепящей боли в висках. Луп-Гару выбросил вперед лапу. Я плюхнулся на землю, увернувшись от страшного удара. Когтистая лапа рассекла воздух и пригвоздила к земле полу моего новенького плаща.

Я привязался к этому плащу, но не до такой же степени. Недолго думая я оставил подарок Сьюзен на растерзание Луп-Гару, получив тем самым крошечную фору. Пока он кромсал плащ и выбирался из ловушки, я уже мчался прочь. Счет шел на доли секунды. Мгновением позже оборотень понял свою ошибку. Он взвыл от разочарования, засек меня и бросился следом.

Всё. Я пропал. Детишек вызволил, Сьюзен уберег, с Дентоном и его приятелями расправился. За битую посуду платить тоже мне. Я пронесся сквозь елки и вылетел на лужайку. Жаль плащик. Хороший был, теплый. Бег не согревает, он намертво «сажает» дыхание. Да и раненое плечо разболелось несусветно. Про ступню вообще молчу. Скажу лишь, что бежать я больше не мог. Чисто физически. Ноги сами замедлили шаг. Плевать им на окрики мозга. Устоять бы… Я заплакал от обиды.

Сколько веревочке не виться, а концу быть. Трепыхайся не трепыхайся — масло сбивается только в сказках. Я повернулся к ельнику, чтобы видеть оборотня. Если мне суждено умереть, я хочу встретить свою гибель с высоко поднятой головой. Позволю себе напоследок немножко достоинства.

В чаще загорелись две алые точки. Готовый к любым неожиданностям оборотень шел не спеша, приникнув к земле и явно осторожничая. Помнит, что не раз обжигался со мной. Судя по всему, теперь он собрался действовать наверняка, не желая вновь упустить прыткую жертву.

Я глубоко вздохнул и приосанился. Поднял подбородок. Умру, как и положено настоящему чародею, с гордо поднятой головой. Смело загляну на ту сторону. В моем резерве еще право на предсмертное проклятие. Мощная штуковина, знаете ли. Надеюсь, минутка на тронную речь найдется. Может, я сумею обратить проклятие Макфинна и таким образом избавлю парня от жутких превращений, на которые его якобы обрек святой Патрик? Или лучше отправить в тартарары преступную империю Марконе?

Размышляя над нелегким выбором, я вытащил из-за пазухи серебряную пентаграмму, доставшуюся от матери, и задумчиво теребил ее пальцами.

Постойте-ка…

Серебряный талисман?!

Перешедший по наследству?!

Фамильное серебро?!!

Я даже вспотел. Тонущий человек хватается за соломинку, а эта идея лучше соломинки. Только бы снова не облажаться. Только бы сработало, пока не поздно.

Я снял с шеи талисман, порвав второпях цепочку, зажал сломанные звенья в кулаке и принялся раскручивать над головой. Здоровой рукой, разумеется. Когда в ночном воздухе возникло тоненькое сияющее кольцо, я вложил в него чуточку Силы. В висках застучало, но Круг замкнулся.

Я измотан и ранен. Я чувствую, что предал сам себя, поддавшись Тьме, которой прежде сопротивлялся с таким упорством. Я говорю о поясе, о зачарованном Черной магией куске волчьей шкуры. Пустив в ход пояс, я не просто ошибся; я позволил воплотиться чистому Злу. Сила подобной мощи, причем Сила практически неуправляемая, подкрепленная абсолютным равнодушием к кому-либо, кроме себя, любимого, и есть истинное Зло. Свершившись, оно полностью меня опустошило. Выжгло изнутри.

И все же я должен найти хотя бы малую крупицу и остановить кровопролитие. Остановить раз и навсегда.

Я искал эту крупицу в ледяной пустыне.

Источник магии — в человеческом сердце, в чувствах, в глубочайших проявлениях подлинной страсти. Черная магия рождается легко. Ее питают низменные эмоции — похоть, страх, злоба, а этого «добра» хоть отбавляй. К тому же низменные эмоции имеют милое свойство расти и множиться, поэтому для Черной магии «топлива» в избытке. Я заливал в бак нечто совершенно иное, до чего труднее добраться, сложнее удержать и почти невозможно сохранить, однако мой источник и совершеннее, и чище.

Моя магия — моя суть, вера, все, чем я дышу. Моя магия рождается от неизбывного желания видеть, что между людьми и Тьмой, стремящейся их поглотить, существует нерушимая преграда. Я черпаю магию в простых, если хотите, житейских вещах. В своей любви к отлично прожаренному бифштексу, в душевном волнении, которое появляется, когда смотришь хороший фильм или наслаждаешься прекрасной музыкой. Я черпаю магию в собственной жизни и в бессмертной надежде сделать чью-нибудь жизнь лучше.

И я нащупал в слое остывшего пепла крупицу тепла. Едва различимую, уцелевшую назло страшным событиям последних дней. Я бережно зажал ее в ладони, как ребенок зажимает в кулачке светляка, и выпустил в кольцо, созданное амулетом.

«Светлячок» лазурно засиял, будто пламя свечи, стек по пальцам в цепочку и весело побежал в пентакль. Коснувшись серебряной звезды, мой посланец ослепительно вспыхнул. Амулет добела раскалился. Теперь надо мной описывала круг за кругом сверкающая звездочка. На осеннюю траву посыпались искры, и я стоял, словно под сказочным звездопадом.

— Vento, — шепнул я. Потом громче: — Vento servitas. Ventas, vento servitas.

Оборотень утробно заурчал. В его зрачках полыхнул рубиновый отблеск, и зверь пошел на меня.

Мёрфи возникла как из-под земли. Откуда ни возьмись, без предупреждения, без поворотников и сигнальных огней. Она встала между мной и оборотнем в классическую стойку для стрельбы и двумя руками подняла револьвер. Гипс здорово ей мешал, и тем не менее револьверное дуло было направлено мне прямо в лоб.

— Гарри, — невозмутимо сказала она, — на землю, немедленно.

Я обалдел. Поверх ее головы я увидел, что Луп-Гару сменил цель и на реактивной скорости мчится к Мёрфи. Я видел взгляд, сосредоточенный на ней, чувствовал гигантскую волну бешеной злобы, которая катится перед ним и уже обволакивает хрупкую фигурку жертвы.

Я не мог ответить. Не мог прервать пение или остановить свою руку. Любое из этих действий раньше времени освободило бы накопленную энергию. Последнюю энергию… Мозг почти разрывался от адской боли. Я стиснул зубы. Амулет крутился все быстрее. Искры падали все гуще. Раскаленная звездочка превратилась в сверхновую…

— Гарри, я серьезно, — сказала Мёрфи. — Не знаю, что ты делаешь, но говорю тебе, живо ложись на землю.