И потом, если в мозгу у Аристида имелась хоть одна извилина, он не мог не питать хоть какого-то уважения к Серым Плащам. В отличие от знакомого уличного регулировщика Серые Плащи не вызывают у рядовых членов оккультного сообщества дружеских чувств. Их боятся — и, возможно, со времени войны с Красной Коллегией этот страх только усилился. Ведь Стражи делают тебе всего одно предупреждение — еще до того, как ты пересечешь черту, нарушив один из Законов Магии. В следующий раз они встретятся с тобой скорее всего затем, чтобы отсечь тебе голову.

Чего в отношении к ним больше — страха или уважения, зависит преимущественно от точки зрения. Однако никто — никто — не относится к ним легкомысленно.

Поэтому то, что Баттерс воспользовался их наводящей страх репутацией, представлялось вполне логичным. Тем более логичным, что репутация — вещь нематериальная (как и я сам в моем положении), однако повлиять на ход событий вполне в состоянии. Призрак бескомпромиссной жестокости Стражей мог помочь моим спутникам, возможно, даже лучше, чем я, останься я с ними. Поэтому я пожелал им удачи и отправился выполнять отведенную мне часть плана.

Я исчез и возник под самым потолком цеха, стараясь при этом не попасть в один из солнечных лучей, пробивавшихся в помещение сквозь несколько маленьких окошек. С учетом плошади цеха потолок располагался не слишком-то и высоко, так что мне пришлось сделать несколько попыток, прежде чем я обнаружил лагерь. Я устремился туда и нашел фортхилла.

Священник неподвижно лежал на полу, свернувшись калачиком. Я не видел, дышит ли он, а дотронуться, чтобы пощупать пульс, я не мог. Поморщившись, я опустился на колени и сунул руку в его ногу. Я испытал резкое, странное ощущение контакта с живой плотью — примерно так было, когда я касался Морти и моей ученицы. Во всяком случае, это заметно отличалось от того покалывания, которое я испытывал при соприкосновении с чем-то материальным, но неживым. Значит, он жив. Казалось, сердце мое на мгновение застыло и снова пришло в движение.

Я осмотрел его, пытаясь понять, что с ним произошло. Кровь сочилась из ссадин на лице, там, где старческая кожа не выдержала сильного удара: на скулах, бровях, подбородке. Рассеченная губа тоже кровоточила. Кто-то отделал его кулаками — а может, и просто ладонью, но со сверхъестественной скоростью.

Все сходилось. Старый священник — живой символ всего, что Аристид ненавидел, — должно быть, пришел поговорить. Как бы вежливо ни вел себя Фортхилл, одного его присутствия достаточно, чтобы уязвить эго такого человека, как заклинатель. Настолько, что единственным ответом могло стать лишь насилие — пощечины, болезненные и унизительные.

Левую руку Фортхилл прижимал к ребрам. И лежал он так, словно защищал от ударов живот. Значит, заклинатель бил его и ногами. Возможно, сломал несколько ребер, если не хуже. Любая травма на порядок опаснее, если ее получает пожилой человек: кожа тоньше, мышцы слабее, кости более хрупкие, внутренние органы изношены. Старики уязвимы.

Я стиснул зубы и оглядел лагерь. Аристид оставил сторожить Фортхилла часового. Совсем мальчишку, лет десяти, тощего от недоедания. Он сидел рядом с бочкой, в которой горели дрова, дрожа и сжимая в руках ржавый кухонный нож. Взгляд его шарил по сторонам, старательно избегая неподвижного тела священника.

Фортхилл вдруг пошевелился и негромко застонал. Потом снова затих.

Мальчишка с ножом отвернулся и шмыгнул носом. Он зябко охватил колени руками и раскачивался взад-вперед. Не знаю даже, на кого из них было больнее смотреть.

Я стиснул зубы. Какая скотина могла проделать такое со стариком? С ребенком? Мне показалось, что мои щеки начинают пылать от снова забурлившего во мне гнева.

— Не стоит позволять таким мыслям забивать голову, — произнес мягкий, умиротворяющий голос.

Я резко повернулся к говорившему; слова заклинания готовы были сорваться с моего языка, в правой руке закипала призрачная энергия.

Молодая женщина стояла над Фортхиллом, повернувшись ко мне лицом, — прямо в столбе солнечного света, падавшего сквозь разбитое окно. В черном костюме, черной рубашке, с черным галстуком. И кожа ее была темной — не как у афроамериканца, но словно ее окунули в ванну абсолютно черных чернил. Даже белки глаз у нее оказались черными. Собственно, черным у нее было все, кроме зрачков и короткого меча, который она держала в руках клинком вниз. И тот, и другие сияли серебром с вкраплениями чистого золота.

Она спокойно встретила мой взгляд. Потом покосилась на мою правую руку, от которой начали уже подниматься струйки дыма.

— Спокойствие, Гарри Дрезден, — произнесла она. — Я здесь не затем, чтобы причинять кому-либо вред.

Некоторое время я молча смотрел на нее, потом бросил короткий взгляд на часового. Мальчишка никак не реагировал ни на голос незнакомки, ни на ее присутствие, из чего следовало, что она тоже призрак вроде меня. Вообще-то потусторонних созданий, которые могут показаться в чей-то смертный час, довольно много, но очень редкие из них способны стоять в солнечном луче. И мне приходилось видеть меч вроде того, что она держала, — в полицейском управлении Чикаго-чистилища.

— Вы — ангел, — негромко произнес я. — Ангел смерти.

Она кивнула:

— Да.

Я медленно распрямился. Я оказался на голову выше ангела. Я нахмурился:

— Отойдите.

Она выразительно изогнула бровь.

— Ты мне угрожаешь?

— Возможно, мне просто любопытно, кто придет к вам, когда настанет ваш черед.

Она улыбнулась — одними губами.

— Как ты думаешь, чего ты здесь добьешься?

— Я просто искал своего друга, — ответил я. — С ним все должно быть в порядке. Ваших услуг не требуется.

— Это еще неизвестно, — возразила ангел.

— Позвольте мне прояснить ситуацию, — сказал я. — Только прикоснитесь к нему, и я вас уничтожу.

Она выпятила губы, потом покачала головой.

— Одного из нас точно уничтожат, согласна.

— Он хороший человек, — не сдавался я. — Я не позволю вам причинить ему вред.

Ангел снова изогнула бровь.

— Ты полагаешь, я здесь за этим?

— Здрасьте, — хмыкнул я. — Ангел смерти. Мрачный Потрошитель. Вам еще в колокол позвонить?

Ангел снова покачала головой и улыбнулась — на сей раз немного естественнее.

— Ты неверно представляешь себе мои цели.

— Так просветите, — буркнул я.

— Не в моей компетенции определять, когда и чья жизнь должна оборваться. Я всего лишь сопровождающая, охрана, обеспечивающая благополучный переход только что освободившейся души в безопасное место.

Я нахмурился.

— Вы считаете Фортхилла настолько заблудшим, что ему нужен провожатый?

Она снова удивленно посмотрела на меня:

— Нет. Ему нужно... — Она замялась, подбирая подходящее выражение. — Его душе нужен телохранитель. Вот для этого я и здесь.

— Телохранитель? — потрясенно пробормотал я. — Что такого, черт подери, сделал отец Фортхилл, что в загробной жизни ему нужен телохранитель?

Она снова всмотрелась в мое лицо. В этот момент она казалась совсем юной — моложе Молли.

— Он... Он всю свою жизнь сражался с силами тьмы, — ответила ангел мягко и даже чуть замедленно, словно объясняя очевидную истину бестолковому дитяте. — Существуют силы, которым хотелось бы отомстить ему, пока душа его в момент перехода особенно уязвима.

Несколько секунд я пристально смотрел на ангела, но не смог найти ничего, хоть отдаленно смахивающего на ложь. Потом опустил взгляд на свою все еще пышущую жаром руку и вдруг почувствовал себя дурак дураком.

— И вы, значит... Вы — та, кто будет сражаться за него?

Она смотрела на меня своими серебряными глазами, и ноги мои вдруг сделались слегка ватными. Не то чтобы я испытывал страх. Это больше походило на благоговейный ужас — такое чувство я ощущал как-то, наблюдая за торнадо, проносившимся в четверти мили от места, где я стоял. Вихрь вырывал деревья с корнями и отшвыривал их в сторону, словно спички. Так и эти серебряные глаза — они принадлежали не духу, не существу, не личности. Из них смотрела на меня сила самой природы — безличная, непроницаемая, абсолютно неподвластная какому-либо контролю с моей стороны.