— Тук, — пробормотал я. — Откуда ты знаешь русский?

Он потрясенно уставился на меня.

— Гарри, — произнес он, словно разговаривая с неразумным дитятей, — на любом языке просто говорят, и все тут. А ты как? Тьфу. — Он спохватился и отвесил мне церемониальный поклон. — Чем могу служить тебе, господин?

Я внимательнее пригляделся к нему.

— Чего это у тебя половина лица выкрашена синим?

— Потому что теперь мы Зимние, господин! — отрапортовал Тук. Взгляд его несколько раз метнулся в сторону и вниз. — И… а скажи, ведь это не значит, что теперь мы должны есть пиццу холодной, ведь нет?

— Разумеется, нет, — заверил я его.

Тук заметно успокоился.

— О. Хорошо. Э… О чем, бишь, мы?

— У меня для тебя работа, — сказал я. — И для всех, кого ты сможешь мобилизовать. — Я мотнул головой в сторону пиццы. — Цены стандартные.

— Отлично, мой господин. — Тук лихо отсалютовал. Взгляд его снова скользнул вбок. — Пожалуй, нужно кому-то проверить пиццу. Ну, понимаешь. На предмет отравы и всего такого. Ведь никуда не годится, если кто-то вдруг поотравляет твоих вассалов, правда?

Он выжидающе парил в воздухе. Я поднял палец и кивнул.

— Ладно. Один кусок. А потом… эк!

Тук налетел на коробку, как белая акула, нападающая на тюленя. Одним взмахом ножа он снес с нее крышку, схватил самый большой кусок и принялся его поглощать.

Мы с Саней завороженно наблюдали. Я бы сравнил это со зрелищем человека, который пытается проглотить кусок пиццы размером с машину. Крошки долетали даже до нас, а уж кетчуп и вовсе заляпал все вокруг, что напомнило мне зловещую поверхность Каменного Стола.

— Гарри? — пробормотал Саня. — Вы в порядке?

— Скоро буду, — сказал я.

— Это создание вам служит? — спросил Саня.

— Это — и еще около сотни помельче. И еще раз в пять больше вольноопределяющихся, услугами которых я пользуюсь изредка. — Я подумал немного. — Ну, не то, чтобы они мне служили, просто у нас с ними соглашение, как у любых других. Они помогают мне время от времени, а я снабжаю их на регулярной основе пиццей.

— Которую они… любят, — кивнул Саня.

Тук довольно крутанулся на каблучке и с блаженным видом повалился на спину. Животик его заметно округлился. Он полежал немного, счастливо рыгая.

— Ну, — согласился я. — Да.

Глаза у Сани искрились, хотя лицо сохраняло серьезное выражение.

— Да вы прямо наркоторговец. У мелких фэйре. Стыд и срам.

Я фыркнул.

— Что это он там сказал про Зиму? — вспомнил Саня.

— Гарри — новый Зимний Рыцарь! — выпалил Тук-Тук. — Это просто фантастика! Прошлый Зимний Рыцарь много лет сидел сиднем, пока его пытали. Никаких приключений, ничего. — Он помолчал. — Ну, конечно, если ты тоже не сойдешь с ума, — добавил он.

— Тук, — вмешался я. — Я бы… ну, типа хотел бы, чтобы обо всей этой истории с Зимним Рыцарем было как можно меньше известно.

— Идет, — согласился Тук. — А почему?

Я перевел взгляд с маленького фэйре на Саню и обратно.

— Послушай, я… это… ну, это очень личное, да? И…

— Потому что все обитатели Феерии собрались поглядеть на церемонию, — гордо сообщил Тук. — Мэб сама приказала! И это отражалось во всех ручьях, прудах и лужах, в каждой капле воды!

Я только смотрел на обжору-фэйре, не находя слов.

— Э… — выдавил я из себя. — Ох. Как… это очень, очень огорчительно.

— А целоваться с Мэб не больно? — поинтересовался Тук. — Вот мне всегда, например, казалось, что у нее губы такие холодные на вид, что должны обжигать. Вроде уличных фонарей зимой! — Тук вдруг сел, широко открыв глаза. — Ох! Слушай, а у тебя язык к ней не примерз, вроде как в том рождественском фильме?

— Ла-а-адно. — Я преувеличенно весело похлопал в ладоши. — Это слишком личное. Гм. Работа. У меня для тебя работа.

Тук-тук вскочил на ноги. Живот его почти вернулся к нормальному размеру.

— Да, мой господин!

Куда, черт подери, это все делось? То есть — съесть такое количество пиццы еще возможно, но… Я тряхнул головой. Не время.

Я достал фотографию Сьюзен.

— Эта смертная сейчас где-то в Чикаго. Мне нужно, чтобы твой народец отыскал ее. Возможно, ее сопровождает мужчина со светлыми волосами, примерно одного с ней роста.

Тук оторвался от земли и подлетел к фотографии. Он взял ее у меня, держа на расстоянии вытянутой руки разглядел как следует и кивнул.

— Могу я взять ее, милорд, показать остальным?

— Угу, — кивнул я. — Только поосторожнее с ней. Потом вернешь.

— Слушаюсь, мой господин! — Он отсалютовал мне своим ножом, сунул его в ножны и свечой ушел в октябрьское небо.

Саня молча смотрел на меня.

Я кашлянул. Я ждал.

— Значит, — сказал он, — Мэб.

Я хмыкнул что-то неопределенное в знак согласия.

— Вы с ней… того.

Я не смотрел на него. Лицо мое горело.

— Вы, — он наморщил нос, подбирая слова, — держали ее за задницу. Ну, надо признать, шикарную.

— Саня!

Он рассмеялся и тряхнул головой.

— Я видел ее раз. Мэб. Неписанная красота.

— Угу, — согласился я.

— И опасная.

— Угу, — еще охотнее согласился я.

— А вы теперь ее правая рука.

— Ну, каждый кем-то работает, верно?

Он кивнул:

— Вы еще шутите над этим. Хорошо. Чувство юмора вам еще пригодится.

— С чего вы мне это говорите?

— Она холодная, Дрезден. Она знает тайны, которые само Время успело позабыть. И если она выбрала своим Рыцарем вас, значит, у нее на вас особые виды. — Он медленно кивнул. — Так что смейтесь, пока получается. Это помогает не наложить на себя руки, когда дела плохи. Это — и водка.

— Это у вас в России такая поговорка? — спросил я.

— Вам приходилось видеть народные танцы? — ответил Саня вопросом на вопрос. — Представьте себе, как их танцуют, приняв бутылку водки. Все вокруг смеются, а там и день позади. — Он пожал плечами. — Ну, если вы при этом не свернули себе шею. Что ж, в любом случае это унимает боль.

Голос его звучал почти весело, хотя предмет разговора мне веселым не показался. Какое уж тут веселье.

Я ожидал, что он попытается отговорить меня. Ну, или как минимум ругать меня за идиотизм. Он не стал делать ни того, ни другого. Наверное, это было частью его натуры: спокойно принимать всякие напасти. Как бы погано ни оборачивались дела, не думаю, чтобы что-нибудь могло по-настоящему вывести его из себя. Саня просто принимал случившееся, каким бы плохим оно ни казалось, и продолжал сражаться в меру сил.

Что ж, этому стоило поучиться.

Некоторое время я молчал, потом решил довериться ему.

— Я договорился, что сначала спасу дочь, — сказал я. — Как условие сделки.

— А, — отозвался он, обдумал услышанное и кивнул. — Это разумно.

— Вы действительно так считаете?

Он вскинул брови.

— Девочка — ваша кровь, так ведь?

Я кивнул.

— Моя, — тихо произнес я.

Он развел руками так, словно это казалось ему настолько очевидным, что не требовало объяснений.

— Из всех видов ужасной судьбы эта еще ничего, — сказал он. — Это достойно. Спасайте свою девочку. — Он хлопнул меня по плечу. — Если вы превратитесь в жуткого монстра, а меня пошлют убить вас, я постараюсь этого не забыть и проделаю все по возможности безболезненно. Из уважения к вам.

Я понимал, что он шутит. Если бы еще понять, что именно из сказанного было шуткой.

— Э… — пробормотал я. — Спасибо.

— Да не за что, — отмахнулся он.

Мы постояли молча еще минут пять, а потом он нахмурился, покосившись на оставшиеся коробки с пиццей.

— А остальные для че…

Тут переулок превратился в сцену из «Птиц». Взвился взбитый крыльями ветер, и сотни крошечных фигурок набросились на пиццу. Там и здесь мелькали гвардейцы Повелителя Пиццы, хорошо отличимые от остальных по оранжевым пластиковым чехлам пристегнутых на спине макетников. Остальные щеголяли всеми цветами радуги, и хотя на дневном свету они смотрелись не так ярко, зрелище все равно вышло красивое. Тук подключил к делу изрядное количество Маленького Народца. Проделай я все это ночью, и случайного зрителя мог бы и удар хватить.