Когда я сказала про наследника, он хмыкнул чему-то, но меня не перебил. А когда про сведения — помрачнел. Но как будто бы не на меня? Как правильно понять, и не совершить очередную ошибку? Хотелось есть, если уж честно, но я не смела напомнить о щедром предложении, которое услышала раньше. Понятно, что Релан и его информация важнее, чем всякие мелкие неудобства кого-то вроде меня. Я нервно сглотнула, потому что Рэйнер молчал и явно ждал, пока я договорю.

— Он попросил запомнить его слова. Я не уверена, что передам точь-в-точь, но я попробую. Релан сказал мне: «Бело-золотое ядовито расползается. Береги лесных детей, и не отдавай своей меди. Тот, кому срочно понадобились рудники — не друг тебе». Наверное, я где-то ошиблась, у меня не было возможности прийти раньше. Он правда что-то знает? Он какой-то шпион, да? — и я прикусила язык. Не моё ведь дело. Матушка уже влепила бы по губам.

Но Рэйнер ничего такого не сделал. Только задумчиво пробормотал:

— Шпион? Ну, в каком-то смысле может и так… — потом развернулся ко мне, снова улыбнулся, но уже куда более вымученно. — А почему ты не села за стол, Кори? Безотносительно неприятных новостей, тебе надо поесть. А с тем, что сказал Его… гм, с тем, что сказал Релан, я постараюсь разобраться. Спасибо, что передала. Это правда может помочь.

Итак, я знала, что принесла какие-то неприятные новости. Но меня в этом, кажется, не винили. Уже неплохо. Я покорно села за стол, и обнаружила, что пока мы разговаривали, его успели основательно заставить едой. Простой, не такой изысканной, как была на празднике, но пахло очень вкусно. Чем-то ягодным, сдобой и мясом с овощами. Сразу хотелось впиться во что-нибудь из этого зубами.

— Дорогие благородные господа, вы кушать будете, или только болтать?! Если болтать да секретничать, то моя кухня для этого не предназначена! — услышала я веселый голос дородной женщины с открытым, располагающим лицом. Я даже задумалась, что у нас дома таких приятных лиц ни у кого не было. А вот хмурых и усталых — сколько угодно.

— Прости, Йонна, — тепло улыбнулся ей Рэйнер. — Ты права, мы зря потревожили серьёзными разговорами твою обитель уюта и вкусностей. Но зато ты и твои подопечные первые познакомитесь с Кори. Коринна, ты не против, когда тебя так называют? — это он обратился ко мне, и я опешила, некрасиво открыв рот. С каких пор я вообще могу быть против? Это ведь не мне решать, в любом случае.

— Нет, не против. Спасибо, что спросил, — ответила я. Всё ещё не знаю, правильно ли, но он улыбнулся и кивнул, так что, наверное, я не ошиблась.

— Это Йонна, она нынче главная по кухне, и заведует всем самым вкусным в этом доме. Я вырос с ней, так что она помнит меня совсем мальчишкой. А это, — он кивнул на высыпавших мальчишек и девчонок, самому взрослому из которых было на вид не больше пятнадцати. — Её подопечные. Поварята, служанки и все остальные, в кого она их определит, когда подрастут. На кухне Йонна предпочитает работать с ними, так что у нас тут всегда много молодняка. Ты привыкнешь.

Что означало это «её подопечные» я не знала, но в одном была уверена точно: матушка никогда бы не позволила каким-то детям поварихи заведовать кухней. Впрочем, непохожесть этого дома на мой скорее радовала. По крайней мере, есть шанс, что в других домах всё устроено иначе. Но может у Рэя просто настроение хорошее, несмотря на вынужденный брак. Голова шла кругом. Новых правил мне никто не объяснил, и я пыталась жить по старым, давно привычным. Поэтому ничего не спросила, только кивнула и неловко помахала Йонне ладонью.

— Всё, хватит разговоров, — сказала она с улыбкой. — Ешьте, набирайтесь сил, после вашего праздника еще пару дней отдыхать нужно. И хорошенько выспаться потом.

Ели мы почти молча. Рэй иногда задавал какие-то ничего не значащие вопросы обо мне и погоде, но в целом явно был озабочен тем, что я ему рассказала. Правда, всё равно следил, чтобы я «не скромничала», и ела досыта. Это оказалось неожиданно приятно. Не помню, чтобы мой аппетит когда-то кого-либо волновал.

Даже отец никогда не проявлял столько беспокойства о моём состоянии, а он меня не бросил, и забрал в свой дом. Даже признал. Но ела ли я, и досыта ли — не помню, чтобы он когда-либо вообще интересовался. Какое же Рэй всё-таки солнышко! Я ему не нужна, а он всё равно… вот такой. Даже и не скажешь, что брак ему навязали. Может, всё-таки, у меня есть шанс? Может, он забудет свою Анну, оставшись со мной? Так же бывает, разве нет? Очень хотелось надеяться, но голос матушки где-то внутри шептал, что я никому не нужна. И что бастарды вообще жить недостойны, и я должна быть благодарна, что меня не придушили в колыбели.

Рэй моих метаний, конечно, не заметил. Но дождался, пока я поем, поблагодарил свою повариху, зачем-то тронул нос одного из мальчишек, рыжего и веснушчатого — и тот весело рассмеялся, отчего я невольно вздрогнула. Здесь и так можно? Но зачем? Разве слуги лучше работают, если относиться к ним почти как к равным? Так много вопросов, и совсем нет никаких ответов. Наверное, я слишком быстро хочу их дождаться. Нужно привыкнуть к этому дому, а потом уже пытаться его понять.

Словно в созвучие к тому, что я думала, Рэйнер сказал:

— Ты устала, да и я, сказать по правде, успел позабыть насколько утомительное мероприятие — свадьбы. Последний раз мне доводилось присутствовать на свадьбе двоюродной сестры, и то после неё устал, как свора собак. Своя собственная, признаться, оказалась в этом смысле еще хуже, — он чуть улыбнулся одними уголками губ. — Так что я предлагаю для начала тебе освоиться в своих покоях, и хорошенько выспаться.

— А как же?.. — я даже договорить не сумела, только густо покраснела. Наверное, с моими светлыми-светлыми волосами это смотрелось совсем некрасиво, но не краснеть с такими вопросами не получалось.

Рэйнер поморщился:

— Консумация брака никуда от нас не убежит, Кори. А тебе надо отдохнуть. Я вижу, что ты вымотана, и, насколько я могу судить, никакого опыта даже нормального общения с мужчинами у тебя нет? Или я неправ? До меня доходили слухи о… скажем так, чрезмерно строгом отношении твоей семьи ко всему, что касалось тебя. Особенно к общению с теми, кто этой семье не принадлежал.

Он говорил очень аккуратно, явно не желая меня задеть, но я отчётливо осознала: ему всё известно. И про обвинения матушки, и про то, что чаще всего они обрушивались на меня, когда я говорила с ним. Кроме Ландхольца меня осматривал еще столичный лат, чьё имя не было мне известно, и несколько других священников, согласившихся приехать к матушке и провести проверку конфиденциально. Так что, надеюсь, хотя бы это до Рэя не доходило. Мне и так есть, чего перед ним стыдиться.

Я отвела взгляд, не в силах смотреть на него и отвечать одновременно:

— Матушка заботилась о моей нравственной чистоте, — наконец, подобрала слова я. — Так что я общалась только с отцом и братьями. И… с тобой, иногда. Больше ни с кем.

Рэйнер ожёг меня странным, даже злым взглядом, и глубоко вздохнул. Он явно хотел что-то сказать, резкое и хлёсткое, но взял себя в руки. Морщинки на лбу разгладились, серые глаза перестали странно поблескивать, и даже их цвет, как будто, стал тусклее.

— Ну раз так, то прежде, чем мы перейдём к этой части… — он замялся. — Общения между мужчиной и женщиной, тебе стоит освоить все остальные его формы. Иначе тебе просто будет больно и страшно. Я бы этого не хотел.

Почему должно быть больно — я догадывалась. Точнее, что больно будет. Матушка говорила, что «ноги раздвигать» всегда больно. Но зачем их раздвигать и как это связано… Светлейший, как вообще об этом узнают? Откуда? И, кстати, разве может быть не больно? Ведь если Рэй беспокоится, то, наверное, хочет боль предотвратить? Я всё ещё не знала, что мне можно, а что нельзя, и начинала даже как-то злиться на это. Что я вообще могу у него спросить? Снова, как тогда с матушкой, я услышала свой голос прежде, чем успела подумать: