Некоторое время стояла тишина, хотя я была уверена, что он накричит в ответ. Но я слышала лишь собственные всхлипы и почему-то тяжёлое дыхание Рэйнера. А потом кровать скрипнула, и перина промялась под чужим телом. Мой недосостоявшийся супруг лёг рядом, и обнял меня со спины. Я дёрнулась было, отстраняясь, но он удержал меня в объятиях. Я снова почувствовала запах терпкого винограда и нагретой солнцем кожи, а ещё поняла, что вырываться всерьёз мне не хочется. Хотелось — плакать, и стукнуть его чем-нибудь. И чтобы не отпускал.

Рэй продолжал молчать, зато начал медленно гладить меня по волосам, и время от времени утирать слёзы. А я всхлипывала и не могла остановиться. Сама не смогла бы объяснить, почему я плачу именно сейчас, но это были слёзы по всему и сразу. По настоящей маме, которую я никогда не знала. Дому, в котором мне не нужно ни с кем воевать. Взаимной любви. Глупому балу, который нужно было провести. И даже по всякой ерунде, вроде мягкой игрушки, которую даэ Белинда выбросила, когда я посмела прилюдно назвать её по имени, а не матушкой. Словно прочитав мои мысли, Рэйнер тихо спросил:

— Почему ты называешь королевскую кобру — матушкой? Она ведь так и не стала тебе матерью, ни формально, ни фактически.

Я думала, мы продолжим говорить про Анну. Поссоримся. Я наговорю ему ещё больше гадостей. А вместо этого Рэй внезапно задал вопрос обо мне, и я от неожиданности даже перестала плакать. Наверное, он на это и рассчитывал. Но я всё равно ответила:

— Я узнала, что она мне не мать, наверное, раньше, чем научилась ходить. Но когда я однажды назвала её не мамой, а по имени, подражая кому-то — меня сначала выпороли на конюшне, как служанку, а потом три недели держали на хлебе и воде. И при любом удобном и неудобном случае она спрашивала, как я должна к ней обращаться. И если я слишком медленно отвечала, наотмашь била по лицу ладонью. Она всегда любила носить много перстней, так что это было больно. Наш семейный лекарь меня лечил, а потом всё повторялось. Но я так и не смогла после этого называть её мамой. А вот матушкой… ей нравилось. За это она меня не наказывала. Так и прицепилось. Не мама, потому что никогда она ею не была. А своё, отдельное слово. Я, наверное, уже и не смогу называть её иначе.

Пока я говорила, дыхание само по себе выравнивалось, а Рэй продолжал осторожно поглаживать меня по волосам. Парой это нас не делало ни в коей мере, но хотя бы я перестала чувствовать себя чужой и одинокой. Лежать с ним так оказалось… уютно? Другое слово мне в голову просто не приходило.

— Королевскую кобру… это ты её так называешь? — до меня вдруг дошло, что Рэй назвал матушку не по титулу, и не по имени.

— Все её так называют, кто имел несчастье ей не понравиться. Или понравиться. И в принципе пообщаться. Если ты когда-нибудь захочешь, чтобы её перекосило от злости, когда она ничего не может тебе сделать — настоятельно рекомендую об этом вспомнить, — он улыбнулся, судя по голосу, и я не удержалась: развернулась к нему лицом прямо в тёплых объятиях. Рэй прижал меня к себе сильнее, уткнулся носом куда-то в шею, и замолчал.

И я тоже замолчала, боясь спугнуть момент. Так мы и лежали вдвоём, даже не следя за временем. Пока Рэй не провёл рукой осторожно по моим плечам, и не заметил осторожно:

— Кори, я понимаю, что с твоей стороны выгляжу редкостной сволочью. Может, даже тряпкой и идиотом, — это прозвучало ужасно виновато. Я развернулась в его руках, а он прижал меня к груди, и продолжил говорить: — Но я правда пытаюсь сделать твою жизнь лучше, чем она была дома. Просто… многое навалилось. Правда, многое. И я боюсь, если ты будешь об этом знать, а у меня не получится с этим разобраться, это навредит в первую очередь тебе. Даэ фир Даланна и этот бал очень невовремя влезли в нашу жизнь.

— И ты её не звал? И не рад, что она приехала? — я продолжала задавать провокационные вопросы, но остановиться решительно не получалось.

— Я не только её не звал, я просил, чтобы она оставила меня в покое хотя бы на год, говорю же, — в голос впервые проскользнула тень раздражения. — И нет. Поводов радоваться у меня никаких. Врать не стану, будь мы оба свободны, может быть и порадовался бы. Но так, как есть — это фарс, который вызывает только раздражение. Она сделала свой выбор. Я — свой. И мой выбор — сейчас сидит рядом со мной и возмущается на неё, — он вновь погладил меня по волосам. — Понимаю твои эмоции, но, честное слово, будь это в моей власти — не было бы её здесь.

— Но ты ведь ей писал? И всё ещё… — я не договорила, потому что на плечо Рэйнера опустился вестник удивительно яркого лилового цвета. Птица походила на ворону, сотканную из магии, и я не знала никого с таким вестником. Впрочем, маг может их менять хоть каждый день, а «официальный» облик часто держат для официальной же переписки, так что это запросто мог быть и кто-то знакомый.

Важно не это. Важно то, что, увидев этого вестника Рэйнер побледнел, как полотно, тихо выругался себе под нос, и посмотрел на меня. Затем выпустил из своих объятий, и чуть отодвинулся, вчитываясь в текст. И выглядел он так, словно резко постарел на десять лет, не меньше. И без того глубокие круги под глазами стали совсем тёмными и как будто в два раза глубже, губы побелели, а руки, которые он притянул к себе, мелко дрожали. Казалось, он был одновременно и в ужасе, и очень расстроен, и Светлейший знает, что ещё.

Когда он прочёл, видимо, довольно короткое письмо, оно рассыпалось пылью, а сам Рэй, покачнувшись, встал с постели. И явно собрался куда-то убежать из дому.

— Рэй, что случилось? — спросила я, позабыв о первом вопросе.

— Хвостом Монны клянусь, Кори, я всё объясню. Позже. Но сейчас мне нужно бежать, пока не стало слишком поздно, — у него даже голос дрожал.

Но до меня быстро дошло, что если он уезжает, то я останусь с этой женщиной в одном доме, без него! И он, получается, бросит меня здесь одну! Я не хочу так!

— Ты оставишь меня со своей Анной?! Ты не можешь так поступить!

— К сожалению, могу, — он криво усмехнулся, но это был совсем невесёлый смех. — Нет времени объяснять. Я постараюсь вернуться как можно скорее и оставлю… страховку. Никто тебе ничего не сделает в этом доме. Клянусь.

А потом он просто шагнул за дверь, и… исчез. Просто растаял, будто иллюзия. Я слышала, что южные маги умеют создавать такие порталы для одного или двоих, да и драконы тоже могли что-то подобное, но Рэй!.. Он, получается, был намного сильнее, чем считалось. И что я ещё о нём не знаю? И что мне делать-то теперь? Я ведь не справлюсь одна! И что за страховка? О чём он вообще?!

Я задала бы все эти вопросы самому Рэю, но эта бессовестная сволочь просто удрала неизвестно куда, а у меня оставались «гости», которых я не хотела видеть, треклятый бал, и никакого мужа. Одни проблемы. Впрочем, это всё ещё лучше, чем дома у матушки. Здесь, по крайней мере, я была хозяйкой. И Рэйнер, кажется, тоже меня ею считает. Он ведь не ругался на то, что я поступила по-своему? Только считал, что я из-за этого пострадаю, верно?

И вообще он не вёл себя так, словно зол на меня. Просто что-то опять случилось, а он не пожелал нормально объясниться, хотя бы коротко. Но может… может это с его отцом? Если пострадал Железный Ястреб, то ничего удивительного ни в его бледности, ни в том, что он так быстро сорвался. И тогда я совершенно не имею права ни на какие претензии, ему поддержка нужна, когда он вернётся.

Если дело правда в этом. Но даже если нет — там что-то и правда важное. И оно точно никак не связано с Анной, потому что она остаётся здесь. Со мной, что совершенно отвратительно, но без него. А без него — это хорошо. Может, она уже и ему надоела, и он начал видеть, какая она стерва? Так бывает?

Наверное, я долго бы так лежала и гадала, что и как случилось, не желая выходить. Мне повезло, что Летти здесь не было, а остальные слуги были слишком заняты подготовкой к празднику. Да и нанять новых я пока не успела, Йонна только-только организовала набор, и прибывать желающие должны были начать завтра. Поэтому можно было побыть одной, подумать, погадать. Роскошь — и дома её такой не было.