Рэйнер продолжал бросать на меня тревожные взгляды, а потом куда-то ушёл. Я мрачно поковыляла в свои покои, хотя даже там меня ждала встревоженная Летиция. Очевидно, для неё я оставалась герцогиней, что бы там ни стряслось. А я хотела… не знаю, чего я хотела. Наверное, чтобы меня оставили в покое. И когда Летти помогла мне переодеться — к счастью, молча — рухнула, наконец, куда хотела, и позволила слезам беззвучно литься на подушку.

К несчастью, мне не дали побыть наедине с собой. Вернулся Рэйнер, и очень тихо попросил:

— Летиция, оставь нас, пожалуйста, — и я услышала шелест шагов и юбки, а затем хлопок дверью.

Рэйнер сел рядом на постель и погладил меня по голове, отчего слёзы не остановились, а наоборот, полились ещё сильнее, и я начала всхлипывать, теряя лицо. Что ж, если он не желает оставить меня в одиночестве — сам виноват. Пусть слушает рыдания, если ему так хочется.

Не знаю, сколько времени мы так провели некоторым образом вместе. Я плакала в подушку, а Рэй сидел на постели и гладил меня по спине и волосам. Но в конце концов я устала от собственных рыданий, и развернулась к нему. Наверняка лицо было красным и опухшим, и благоразумная даэ никогда бы не показалась так мужу, но… какой он мне муж, по большому-то счёту? И какая из меня благородная даэ?

— Зачем ты здесь? — собственный голос звучал хрипло, и каждое слово царапало горло.

— Потому что тебе плохо, и ты нуждаешься в поддержке, — отозвался Рэй тут же. — Эта глупая и жестокая практика со стороны церкви ничего не значит. Только мы сами решаем, что в нашей жизни и для нас — правильно, а что нет. Но я вижу, что по тебе слова Вистана ударили больше, чем мне бы хотелось. Выговорись, от этого становится легче. И выпей бульона, пожалуйста. Этот суд был безумно выматывающим, и тебе нужно подкрепиться хоть немного.

Только сейчас я заметила поднос с чашей бульона и какими-то булочками, который Рэй оставил на длинном комоде с зеркалом. Там обычно Летти наряжала меня и красила, но видно, он не нашёл более удачного места. Заботливый и благородный Рэйнер фир Геллерхольц… кто бы мог подумать, что можно устать от чужого благородства?

— Уходи. Тебе нет нужды изображать, что я нужна тебе.

Он покачал головой.

— Я ничего не изображаю, Кори. Я понимаю, я всё это время вёл себя как идиот и совершенно заморочил тебе голову, но ты нужна мне! И я не хочу сейчас с тобой ругаться. Выпей лучше бульону.

Я только махнула на него рукой. Но с места не сдвинулась, и Рэй, конечно, притащил бульон ко мне и передал в руки. Вздохнула и отхлебнула. Готовила Йонна вкусно, и от обволакивающего чувства в горле оно переставало так сильно болеть из-за слёз. Я надеялась, мой дорогой герцог оставит меня в покое, когда я выполню его просьбу. Но вместо этого Рэйнер тихо заговорил:

— Я никогда тебе этого не рассказывал, но мои родители поженились, наплевав на все церковные расчёты. Отец должен был выбрать одну невесту из четырёх «подходящих», а он сначала долго тянул с этим, а потом просто тайком сбежал с мамой и обвенчался. Даже среди латов есть приличные люди, которые просто прониклись идеями своего бога. Вот один из таких моих родителей и поженил. Было несколько свидетелей, так что делу пришлось смириться, как и родителям мамы. Но они за неё были рады, маму очень любили.

И они были счастливы. Я всегда мечтал именно о такой семье, как у них. Когда супруга — это твой самый близкий друг, любимая женщина и та, кому ты можешь доверять безоговорочно, а она может доверять тебе. И пусть история родителей кончилась плохо, пусть это была самая безумная боль в моей жизни, когда мама погибла, но… они были друг у друга целых девятнадцать лет. Так много и так мало. И ни одно расплывшееся пятно в белой с золотом рясе, не сумело им помешать.

— Есть одна проблема, Рэйнер, — криво усмехнулась я.

На язык снова просилось что-то злое. Мол, и сам ты остался без матери, и отец твой одинок уже много лет и горе съело его жизнь. Но я не стала опускаться до жестокости, и сказала иное:

— Твой отец любил твою маму, а ты — просто рисуешь себе воображаемые образы. Сначала Анны, теперь, кажется, мой. Была бы рядом с тобой любая другая женщина — и её образ бы нарисовал.

Рэй глубоко вздохнул и покачал головой. А потом вышел, и, наконец, оставил меня одну… хотя, конечно, прислал ко мне Йонну со сладостями и чаем через некоторое время. К счастью, она уже не пыталась со мной говорить, и быстро ушла, бросая сочувственные взгляды. Но больше в этот вечер никто меня не беспокоил.

К счастью, не все дни, пока длился суд, нужна была я. Туда неизменно вызывали Рэйнера, и он возвращался серым от усталости, и очень мрачным. В первый день судов без меня он спросил, хочу ли я знать, что там происходит. Я подумала и ответила:

— Без мелких мерзких деталей, но значимое — хочу. Кого ещё эти люди втянули в свой заговор, как много вы пропустили с Его Высочеством. В общем, если ты собрался пересказывать — я хочу выслушать.

И он пересказывал. Общая картина не сильно менялась, за эти три дня, казалось, допросили всех, кто хоть что-нибудь значил в Даланне. Вызвали отца Рэйнера, как свидетеля. Опросили немало слуг, которые подтверждали странности в поведении девушек, и торчащие куски латовских одеяний из всего этого заговора.

У Стефана были люди везде. Среди стражи королевского дворца, в каждом герцогстве или баронстве, в госпиталях и даже кузницах. Он одинаково ненавидел всех людей и нелюдей, как мне казалось, но никогда не пренебрегал слугами. И отлично понимал, что именно их незначительность в глазах знати, зачастую и помогает им узнавать то, что мало кто может услышать.

У младшего принца были шпионы, была возможность предсказывать дальнейшие шаги брата и отца. Как ни смешно, единственное место, где шпионам Стефана не удалось закрепиться — это дом Рейнера. Потому что его слуги всё подозрительное докладывали Йонне или самому герцогу, к тому же Йонну Стефан боялся. И теперь мы знали, почему. Ему было известно, кто она такая и каков уровень её магической мощи, и он просто понимал, что она способна его вычислить.

Поэтому и избегал всеми возможными силами, кроме бала. Пока Стефан жил в нашем доме, избегать Йонну у него получалось так себе, и, судя по свидетельствам, ему это очень не нравилось. И вот ведь как интересно получалось…

Он рассказывал, как бесполезны женщины, но именно женщину боялся больше всего. И именно молодых девушек использовал для самого сложного шпионажа, подчиняя их с помощью Аролгоса. Да и Анна, при всех её недостатках, была женщиной и мостиком Стефана к церкви. Если бы не она, латы не рискнули бы продвигать младшего принца на трон, считая его неуравновешенным, властолюбивым и озлобленным.

Это меня неизменно восхищало. По сути, принц Стефан сам доказал, насколько сильна была его неправота. А что до наших отношений с Рэйнером… он продолжал пытаться делать вид, что они между нами есть. Довольно старательно, умудряясь уделять мне время, даже проторчав половину дня в суде. Снова притаскивал различные милые мелочи — которые когда-то меня порадовали бы, но не сейчас.

Рассказывал о себе, пытался развеселить, расспрашивал о моей жизни. А я язвила, и не ощущала в себе даже искры желания раскрывать перед ним душу. Не получалось у меня поверить в его искренность. Всё это выглядело так, словно он пытается построить семью из того, что есть, и организовать романтику из того, что есть, тоже. Мне ведь нельзя было выходить из дома никуда, кроме владений дайнеке Алькарро, где я продолжала учиться целительству и боевой магии.

Но наступил последний день суда. Процесс над Стефаном решили, всё же, проводить отдельно, и после того, как принц сможет лично предстать перед братом и перед теми, кто пострадал от его поступков. Поэтому все наиболее высокопоставленные участники заговора должны были получить свои наказания именно сегодня.

И, конечно, я обязана была присутствовать. И как аристократка — Никлас снова собрал всех, кого мог — и как свидетель. И даже как пострадавшая, хотя в этом качестве я предпочла бы никого из этих людей не видеть. Посмертный суд, как с Анной, находящейся в числе обвиняемых, меня бы полностью устроил.