— Я же не мог отказывать Его Святейшеству! — воскликнул лат испуганно. — Разве подчинение приказам — это преступление?!

Заговорил Никлас, и голос его звонко разнесся по всему залу суда.

— Обвиняемый, вас спросили не об этом. Нарушали ли вы тайну исповеди?

Тот потупился и посмотрел на свои стоптанные башмаки.

— Да, нарушал, — коротко ответил он. — Я рассказал о проблеме личного дегустатора Его Святейшеству.

Никлас вышел из-за своей трибуны, и прошёлся перед зрителями. Откуда за его спиной появился Чезаре, я не поняла вовсе, но что-то мне подсказывало, что это такой защитник, без которого защита нужна намного меньше.

— Расскажите, это нарушение было разовым, или запланированным? Дарэ Асмунд знал, чьим исповедником вы являетесь, не так ли?

— Да, знал, — буркнул лат себе под нос.

— Верно ли я понимаю, что, зная об этом, дарэ Асмунд просил вас рассказывать обо всём, что вы услышите на исповеди? — продолжал давить Никлас.

— Не обо всём! — ухватился за лазейку Аккер. — Только о том, что покажется мне подозрительным или нарушающим интересы короны. Я верный слуга Даланны, я ничего не знал о заговоре!

— Знали ли вы о заговоре, вас никто не спрашивал, — одёрнул его дарэ Рантгтмарк.

— По какому признаку вы выбирали информацию, которой делились с дарэ Асмундом? — продолжил забрасывать его вопросами принц.

— Ну, я думал, надо говорить, если он будет ругаться на короля. Или если будет сильно расстроен и хотеть всё бросить. А он только об этом и говорил, и работа ужасная, и живот болит, и язва беспокоит, и вообще так самому до могилы недалеко. Ныл и ныл. Ну я и… — лат вдруг покраснел, и замолчал, отводя взгляд.

Вперёд вышел Чезаре в личине Бальтазара, и ласково сказал:

— Помните о том, что признание вины смягчает любое наказание, дорогой лат Аккер. Просто расскажите нам, как всё было, ничего не утаив, и следствие обязательно пойдёт вам навстречу. Вы ведь и правда не сделали ничего дурного, лишь выполняли приказы, это входит в ваши обязанности.

Да, как я и думала. Этот «защитник» скорее помогал подсудимому быстрее себя утопить. Но нежно. Возможно, нежная рука в бархатной перчатке где-то в районе горла — и есть то, чего заслуживал этот человечек, но мне было его жаль. Вряд ли боязливый лат хоть какие-нибудь решения в своей жизни принимал сам, даже учиться ремеслу священнослужителя его, скорее всего, отправили родители, а он просто смирился с этим, и выполнял свою работу, как мог.

С другой стороны, разве за нежелание принимать решения не всегда наступает какая-нибудь ответственность? У лата точно наступила, хотел он того или нет. И, конечно, мягкий, обволакивающий голос Чезаре, лишь слегка изменённый иллюзией Бальтазара, подействовал и на него.

— Хорошо! Хорошо, я всё расскажу, как помню. Я не хочу, чтобы меня наказывали за то, что я просто выполнял распоряжения Его Святейшества, — быстро выговорил он, и бросил испуганный взгляд сначала на Чезаре, а потом на принца.

— Мы внимательно вас слушаем, и готовы пойти вам навстречу, — тем же елейным тоном вторил ему полуэльф. — Разумеется, если вы пойдёте навстречу нам.

— Я готов! Готов! — снова воскликнул несчастный лат, и действительно начал свой рассказ.

До того, как к нему обратился Первосвященник, лат Аккер был личным исповедником дегустатора Его Величества всего лишь около года. Этот мужчина выбрал Аккера сам, потому что предыдущий исповедник не просто слушал о его беде, а ещё пытался наставить прихожанина на путь истинный, что того заметно раздражало.

Изначально, лат Аккер даже не знал, какая должность у мужчины, зачастившего в его приход, и слушал просто обычные жалобы на жену, детей, и на то, что приятные должности постоянно получает кто-нибудь другой. Но со временем Вегейр — так звали слугу Его Высочества — доверился своему исповеднику, и раскрыл, кем он служит при короле. И, как за ним водилось, начал жаловаться на жизнь и по этому поводу тоже.

В один прекрасный день об этом переходе к другому исповеднику узнал Первосвященник, и обратился к лату Аккеру. С его слов получалось, что душа Вегейра полна тьмы по отношению к Его Величеству, и это значит, что как дегустатор ядов он ненадёжен. Но церковь не имеет права вмешиваться в королевские решения, она может лишь советовать. Поэтому лат Аккер должен проявить гражданскую сознательность и оберечь своего короля от ненадёжного слуги. Предупредить, если тот оступится. И, конечно, в этом готов помочь тот, кто говорит устами Светлейшего на этой стороне Лун.

Всё, что требовалось от Аккера — рассказывать обо всём, что покажется ему подозрительным. Проблема лата оказалась в том, что раньше он мог просто делать вид, что он внимателен, и кивать в такт — и этого хватало, чтобы Вегейр оставлял щедрые пожертвования, и уходил очень довольным. Теперь же приходилось на самом деле его слушать. И при этом сдерживать своё раздражение и никак не комментировать всю ту «чушь», которую прихожанин говорил.

Мне показалось, именно это и нужно было Первосвященнику. Поскольку, когда лат Аккер спустя месяц робко попросил записывающий магический амулет, чтобы «лучше доносить информацию», ему артефакт с готовностью отдали. И больше он мог не вдумываться, что там такое говорит Вегейр. А Первосвященник, в свою очередь, получил возможность полностью воспроизвести несчастного дегустатора.

— Знали ли вы, что произойдёт с Вегейром? Желали ли вы ему зла? — равнодушно уточнил Никлас.

— Нет, никогда! Я никому не хотел ничего плохого! — всплеснул пухлыми ручонками лат.

— И у вас не возникало вопросов, почему Вегейр больше не ходит на исповедь? Или за что Первосвященник оставляет вам пухлые мешочки с золотом? Этого вы, кстати, не упомянули, лат Аккер, — принц нехорошо улыбался, и не по себе стало даже мне, а упитанный лат и вовсе затрясся, и, кажется, даже начал шмыгать носом и украдкой утирать глаза.

— Я п-п-подумал, что это несу… несущественно, — пробормотал он, начав заикаться. — Про зо-зо-золото, — затем закашлялся на некоторое время, и уже более чётко договорил: — Вегейр продолжал ходить на исповедь довольно долго. Правда, ворчал меньше, но это разве ж преступление? А потом сказал, что решил всё-таки оставить свою работу, и больше не вернётся, ездить из дому далеко. Я не думал, что с ним что-то случилось, поверьте мне!

Чезаре елейным голосом проговорил:

— Ну что же, заговорщикам выгодно было, чтобы никто не знал о гибеле подменённых, так что я вам верю, лат Аккер. Садитесь на своё место. Мы опросим свидетелей о вас, и вынесем решение.

Свидетелей оказалось немного, другие прихожане, которые видели, что Вегейр в самом деле продолжал ходить на исповедь ещё какое-то время, да мальчишка-привратник, который отпирал и запирал ворота в храм. Он подтвердил, что Аккер брал монеты у Первосвященника — никто не замечает слуг, особенно тех, которым дают мелкие поручения. Внимательно выслушав их, и задав несколько вопросов, Его Высочество посовещался о чём-то за Пологом Тишины с несколькими благородными дарэ, включая Рангтмарка и самого Чезаре. А затем вышел вперёд и объявил:

— Лат Аккер, по делу о государственной измене вы полностью оправданы. Вы не знали, для чего вас используют, и просто плыли по течению. Однако, как духовный пастырь вы проявили себя очень плохо. Поэтому волей суда и Моего Высочества, вы приговариваетесь к снятию сана и общественно-полезным работам. После суда вам передадут инструкции, чем и где вы будете заниматься в течение ближайшего года. Если вы справитесь с этой работой, вам пожалуют новую должность. Если нет — это будут уже ваши личные трудности. Но носить звание лата вам более не удастся.

Я ожидала, что бывший лат будет возражать, но он только быстро закивал, поблагодарил, и вернулся на своё место. Его освободили от больше символических оков, которые он до этого носил на запястьях, и просто забыли о нём. Мне показалось, что с лата Аккера начали больше ради того, чтобы присутствующим стала очевидна вина Его Святейшества. И я не могла отделаться от ощущения, что суд напоминает представление. Разыгранное, как и всегда, для аристократии. И для самих латов, возможно?