Я вздрогнула, но голос звучал так непривычно, так непохоже на него, что я подчинилась, даже не спросив, какая лошадь его лягнула за последние два часа. Хотя, видит Светлейший — хотелось. Рэйнер замер, глубоко вздохнул, растёр виски, а потом сказал:

— Наши взаимоотношения с самого начала сложились неправильно, и это необходимо срочно исправить. Я договаривался с твоим отцом, чтобы продолжить род Геллерхольцев, и он знал, ради чего всё это затевается. Помолвка, срочная свадьба. Это не прихоть, а необходимость.

Я понимала, что не понимаю ничего. Каких-то несколько часов назад мы… подтвердили брак, так, кажется, говорят. Он рассказывал, как восхищается мной, как дорожит. И теперь — это?! Если бы не характерные жесты, и то, как дрожали его руки, я решила бы, что Рэйнера как-то подменил Стефан. Но теперь у меня не было ни единой мысли, что творится в герцогской голове. Оставалось лишь спросить прямо:

— Что ты имеешь ввиду?! Объяснись, будь так любезен! — в голос снова проникли истеричные нотки, но уж это ему придётся как-то пережить.

Он дёрнулся, как будто пытаясь отвести взгляд, но потом посмотрел прямо на меня:

— Не смей говорить со мной таким тоном, — голос Рэя чуть-чуть дрожал, но всё, чего мне сейчас хотелось — это зашвырнуть в него тарелку. — Ты здесь не гостья, Коринна. И если ты хочешь остаться хозяйкой, а не вернуться к любимой матушке или отправиться в монастырь, в течение этого года ты должна забеременеть.

В глаза он мне не смотрел. Лживая тварь… неужели тебе стыдно за всё, что ты говорил до этого, а теперь, когда я сама… поэтому именно сейчас, да? Или потому что магический выброс уже был, и второго подряд не будет? А может потому что совпало?

Я задыхалась, не в силах вымолвить ни слова. Всё это время, выходит, Анна говорила мне правду. А я оправдывала этого… герцога, когда стоило расцарапать ему лицо. В висках стучала кровь, я тяжело дышала, но глаза были даже слишком сухими — до боли. Как будто сквозь толщу воды, я слышала голос дарэ Геллерхольца:

— Тебе невыгодно отказываться. Здесь ты сможешь получить образование, научиться владеть магией полноценно, познакомиться с важными людьми. Боюсь, в монастыре тебя ждёт лишь келья, вода и хлеб. Ты никогда не была добросовестной последовательницей Светлейшего.

Тон, которым он говорил, был удивительно безжизненным. Словно Его Светлость не приговор мне подписывал, а рассказывал об особенностях разведения неттальских вороных жеребцов. Я не могла больше этого терпеть. И слушать — тоже не могла. Пусть я родилась вне брака, пусть моя мать никому, кроме отца, неизвестна. Пусть я для всех дворняжка, которую взяли в благородный дом. Но чувство собственного достоинства никто у меня забрать не посмеет.

Я всё-таки швырнула серебряный поднос в него, и от взмаха руки в столовой поднялся ветер, хотя все окна были закрыты. От его порыва, Рэйнер Геллерхольц едва не упал с кресла во главе стола. К несчастью, поднос в него из-за этого не попал.

— Да подавись ты своим обучением. Лучше уж монастырь, чем лицемерная лживая мразь, — процедила, и вышла. И крикнула:

— Летиция, подготовь мне покои в дальнем крыле замка. Как можно быстрее!

Пока я ещё была женой этого… герцога, я имела полное право распоряжаться теми, кого он же ко мне и приставил. Тем более, что Летти ни в чём не виновата. Светлость что-то сказал мне вслед, но я уже не хотела слушать его слова. Хватит. Достаточно. И так наслушалась столько красивых словесных кружев, что, если бы из них можно было что-то сшить, хватило бы на скатерти для всей даланнской аристократии. Останавливать меня он не стал.

Зачем были эти красивые слова, зачем рассказы про то, что Анна раньше была другой. Зачем вообще я?! Можно подумать, угрозами можно ускорить беременность. Можно подумать, это вообще зависит от воли женщины, хочет — зачинает дитя, а не хочет — так и ходит пустобрюхой. Смешно же, разве нет?

Но тем не менее, он это сказал. И ещё упирал на выгоду!.. Я ходила по коридору, не желая возвращаться в те покои, где жил этот человек. Нет, он безусловно мог бы приказать мне вернуться, но даже если он это сделает — ноги моей в его спальне не будет. Хватит. Сначала матушка, потом Стефан, теперь этот… мужчина.

Не знаю уж, как Летиция меня нашла, но я не успела даже хоть немного остыть, когда она вышла в тот же коридор левого крыла, где я мрачно бродила туда-сюда, и сказала:

— Даэ фир Геллерхольц, ваши новые покои готовы. Позвольте, я провожу вас.

Я только кивнула. Не хотелось разговаривать. Я уже успела наговориться с Рэйнером, и мне этого в общем-то более чем хватало. К счастью, Летти просто повела меня в комнаты. Почти такие же покои, как те, в которых я жила первые дни в поместье. Только в более тёмных, синих тонах. По общему тону украшений и даже балдахина над кроватью показалось, что когда-то эти комнаты принадлежали кому-то другому. Кому-то, кто с любовью выбирал интерьер. Но всматриваться и обживаться не хотелось.

Я заглянула в гардеробную, обнаружила, что мои вещи уже перенесли. Хотела было просто махнуть Летиции рукой, но поняла, что этого недостаточно. И всё же заставила себя открыть рот и сказать:

— Благодарю. Проследи, пожалуйста, чтобы хотя бы до утра меня никто не беспокоил, хорошо?

— Даэ фир Геллерхольц, но вы же так и не поели. Нельзя даже принести вам ужин в покои? — она казалась искренне расстроенной, и в другое время я сочла бы это милым.

Но сейчас при мысли о еде я ощутила легкую тошноту. Какой уж тут ужин, когда всё настолько перевернулось в очередной раз. Да и какой в этом ужине смысл? Наесться вволю перед пожизненной монастырской кельей? Нет уж, благодарю покорно.

— Я не голодна, — и кажется, что-то в моём тоне заставило её, наконец, просто выполнить приказ.

— Слушаюсь, даэ фир Геллерхольц. До утра мы никого к вам не пустим, даже самого герцога! — и скрылась за дверью со странным выражением лица.

То ли торжественным, то ли исполнительным. Я совершенно потеряла способность нормально распознавать чужие эмоции. Точнее… просто не хотелось в этом разбираться. И как только за служанкой закрылась дверь, я заперла её. А потом просто подошла к ближайшей драпированной синим бархатом стене, сползла по ней на пол, и дала себе волю.

Теперь слёзы не просто жгли глаза. Они текли, как струи какого-то водопада, а грудь сотрясали рыдания. И в то же время я как будто наблюдала за собой со стороны. Кажется, какой-то тихий добрый голос, который я толком и не помнила, когда-то говорил мне, что свою боль нужно выпустить. И видит Светлейший, я пыталась. Но слёзы не приносили облегчения, от них только больше жгло лицо и грудь, и казалось, что солёная влага так и будет течь по щекам.

В голове было совершенно пусто. Точно также, как и на душе. Никому я толком не была нужна в этом мире. Альрику и Грегеру разве что, самую малость. Но сводные братья были заняты собственной жизнью, и о замужней сестре наверняка со временем просто позабудут, уйдя с головой в свои семьи и свою работу. А кроме них? Отец? Он легко верил любым наветам Белинды, и любил, кажется, только её, а вовсе не нас. Моя мама? Скорее всего была мертва. В противном случае какой смысл был отцу меня забирать?

Если кто и вспомнит, так только слуги. Или враги, которых я всё же умудрилась нажить. Наверное, кто-то на моём месте решил бы, что такая жизнь ему не нужна. Я же… я чувствовала холод. Он рождался где-то в самой глубине существа, сменяя тупую ноющую боль на месте вырванного сердца.

Не нужна? Неудобна? Сами виноваты. Если уж сложилось так, что у меня никого нет — буду сама у себя, какая б ни была. И если Его Светлость надеется, что я буду рожать никому не нужных детей, которые повторят мою судьбу — он зря так думает. И если эта сволочь Стефан рассчитывает, что я буду поступать так, как он хочет — он зря в этом уверен. Да и его подколодная жёнушка тоже напрасно уверена, что так уж легко возьмёт и меня раздавит, пусть она хоть десять раз говорила правду. Хватит с меня их всех! Просто хватит.