— А Анна? Только не говори мне, что про твою влюблённость в неё — просто слухи. Я всё равно не поверю.

Рэйнер вздрогнул, но ответил, не отпуская, впрочем, меня.

— Я не стал бы тебе лгать. Ложь в браке — медленный яд. Я правда любил её. И всё ещё грущу по той, кем она уже никогда не будет. Мы поддерживали переписку, потому что она так хотела, но чем дольше я смотрел на эти письма, тем больше понимал, что она неуловимо меняется, и человек, которым она стала… увы, но откровенно недостойный. Ты вправе мне не верить или считать, что я преувеличиваю, или рассмеяться, я не знаю, но… окончательно я понял, что мы не сможем быть даже друзьями, когда увидел то, что показывала Йонна. Кори, мне жаль, что из-за моей мягкотелости и из-за того, что я не мог быть рядом, тебе пришлось с ней столкнуться. Я должен был оборвать переписку и все связи с ней в тот же день, когда твой отец дал согласие на наш брак. Я сначала повёл себя недостойно… а сейчас… я… у меня чуть не остановилось сердце, когда эта тварь появилась. Я бежал и искал тебя. И второй раз оно чуть не остановилось, когда я понял, что щит держишь ты. Не пойми меня неправильно, я восхищен твоим поступком, но это… это могло погубить тебя. По моей вине.

Я слушала и не перебивала. Кажется, я всё же не была ему безразлична, но… мне хотелось знать. И я продолжала ковырять эту общую рану, хотя могла бы оставить Рэйнера в покое.

— Ты ведь совсем не знаешь меня. Да и свою Анну не знаешь тоже. Ты нарисовал себе… что-то. Сейчас, со мной. И в тот день, когда мы поженились тоже — что-то другое. Откуда я могу знать, что ты не нарисуешь еще что-нибудь? Как я могу тебе верить?

Он покачал головой.

— Я знаю, что твоя магия вырвалась на свободу, когда ты хотела защитить людей. Я знаю, что у тебя внутри стальной стержень, который позволил тебе не сломаться ни рядом с Анной, ни рядом с твоей мачехой. Я знаю, что ты умна и любознательна. И ещё знаю, что ты явно разбираешься в людях лучше моего, и умеешь с ними говорить, — он как-то печально, но всё же улыбнулся. — Этого и правда недостаточно, чтобы сказать, что я знаю тебя… я не уверен, что для этого хватит всей жизни бок о бок, если честно. Но этого достаточно, чтобы сказать, что я тобой восхищаюсь. И что ты потрясающая. Я не умею красиво говорить, прости. А что до Анны… когда-то она была другой. А я был слеп, когда не заметил, в какой момент это изменилось. Не хотел замечать, и это правда моя вина.

— Хочешь сказать, что был слеп, и когда забрал меня в свой дом? — я продолжала колоть, хотя, наверное, давно стоило перестать.

Он вздохнул, почему-то ещё крепче прижал меня к себе.

— Был. Я считал тебя ребёнком, которому нужно повзрослеть в нормальных условиях. Но кажется… это скорее тебе стоило меня им считать.

— Если я попрошу оставить меня одну — ты уйдёшь? — поняла, что и правда этого хочу. Слишком мне стало… не по себе. От себя же.

— Если ты этого хочешь — конечно. Если только правда хочешь, — он снова вздохнул. — Я всё время всё порчу, но по крайней мере осознаю это.

— Тогда… пожалуйста, уйди. Только перед этим посмотри, нет ли в комнате бумаг, которые я могла забыть. Я… не уверена, что у меня есть силы искать их самой.

Часть меня надеялась, что он найдёт тот самый список принца Стефана, но я не позволяла себе об этом думать. А Рэй кивнул, и поднялся с постели, спешно одеваясь. Я думала, что мне захочется отвернуться и покраснеть, но отчего-то я просто думала о том, как всё перепуталось в нашей странной жизни, и пристально рассматривала его спину и ниже. Я никогда раньше не видела обнаженного мужчину, до сегодняшней ночи. Но одно могла сказать точно: герцог Геллерхольц очень красивый мужчина. Только почему-то хотелось то ли выгнать его вовсе, то ли запустить в него что-нибудь тяжёлое и потом обнять. А прятать взгляд и смущённо краснеть… нет, не хотелось.

Не сомневаюсь, что близняшки непременно так бы и сделали, и ещё и захихикали бы по-девичьи глупо. Но я ведь совсем недавно касалась его. Целовала. Прижимала к себе. И даже Светлейший не учил, что жена не смеет желать мужа, если подумать. Напротив. Завещал только на него и смотреть, и не видеть никого другого. Правда, в Великой Книге было и о том, что я должна почитать мужа и во всём ему подчиняться, как существо умственно слепое и нуждающееся в пастыре…

Но я никогда не была достаточно праведной, несла грех самим своим рождением. Так стоило ли начинать, если перед ликом богов я и так падшая? Даже меня саму поражало, насколько скачет настроение, и как оно легко может растаять от пары неудачных слов. Я чувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы, и потому молчала. Рэй шуршал в поисках документов, шуршал одеждой, а я старалась на него не смотреть.

Наконец, он сказал:

— Я пойду. Йонна придёт через час. Тебе нужно поесть.

Я только рассеянно кивнула. Не хотелось, чтобы голос выдал слёзы. Ещё не хватало, чтобы он кинулся успокаивать и расспрашивать, отчего я плачу. Особенно сейчас, когда я толком не могла ответить на этот вопрос, и всё равно чувствовала себя несчастной. Ребёнком, значит? Выходило, что мне не казалось всё это время. Ничего не казалось, я кажется удивительно проницательна. И так и не прозвучало тех слов, которые он наверняка не раз писал и говорил этой женщине…

Я восхищаюсь тобой, — вот, что он сказал. Я любил Анну — это он сказал тоже. А кто полюбит меня, сколь угодно восхитительную? Сироту при живом отце. Такие глупые мысли, эгоистичные, жалкие, ядовитые. И совершенно не вовремя. А всё же я ничего не могла с собой поделать. Так и смотрела в потолок, вспоминая нашу ночь, пока по щекам текли прозрачные солоноватые слёзы.

Когда пришла Йонна, я уже успокоилась. Она ничего не спрашивала, только посмотрела сочувственно, и оставила поднос с едой. Я с удивлением обнаружила, что не чувствую той слабости, что была после того, как я лишилась чувств из-за стихийного щита. Значит, Рэй не солгал. Близость между совместимыми супругами и правда позволяет поделиться силой. Правда, кажется обычно это работало наоборот, но у нас и здесь всё пошло не по плану.

Я заставила себя поесть, и решила, что больше не буду разлеживаться. Стефан чего-то добился тем, что сотворил с дарэ Шварцвальдом, и был шанс, что он как-то проявит себя. А раз так, то мне следовало быть недалеко от него. Продолжать толкать к тому, чтобы это заметили и другие. Рано или поздно он ведь должен был допустить ошибку? Да, младший принц оказался умён, намного умнее, чем хотелось бы, но ведь не безупречен же. И я могла что-то сделать! Или просто убеждала себя в том, что могу?

Как бы то ни было, ещё через час я вышла к официальному ужину. И как оказалось, пока я была не в себе, к нам не только успел наведаться королевский дознаватель. Помимо этого, Рэйнер разогнал всех гостей, окончательно закрыл бальный зал, и теперь сидел за столом мрачнее тучи. Когда я выгнала его из спальни, он выглядел тоскливым и виноватым. Сейчас же в его глазах горела какая-то мрачная решимость, и взгляд, который он на меня бросил, мне очень не понравился. Что ты вбил себе в голову, герцог Геллерхольц?!

Рэй ждал в малой столовой именно меня. Не сомневался, что я приду, судя по всему, хотя кто его знает. Его глаза потемнели, руки странно дрожали, и мне хотелось его встряхнуть. Что, демоны его побери, успело случиться за те несколько часов, которые я жалела себя в супружеской спальне?

Я хотела было спросить, где все, когда он успел это устроить, но холодный тон герцога заставил меня замереть, не сказав ни слова:

— Коринна фир Геллерхольц, нам нужно серьёзно поговорить, — произнёс он, и я подумала, что Рэйнер никогда не говорил со мной таким тоном. И никогда не обращался… так. Я всегда была просто Коринна. Кори. Что с ним произошло?!

— Присядь, будь так любезна, — всё тем же тоном продолжил он, и кивнул на кресло по левую руку от себя.