Нервно тиская пальцы рук, Геннадий покусал нижнюю губу, глядя по сторонам. Взгляд упал на импровизированный стол с грубо нарезанной закуской. Колбаса и сыр местами покрылись сверху темноватой корочкой, но выглядели по-прежнему аппетитно.

Прежде чем приступить к трапезе, Гена сходил за кувалдой. Механики могли вернуться в любой момент, и он был бы полным дураком, если бы не приготовился к их визиту. Приятная тяжесть кувалды придавала ему смелости и уверенности в собственных силах. Он хорошо запомнил выражение страха в глазах Занозы, надеялся на его здравый смысл и верил, что механик сделает правильные выводы, когда вернется в ангар и увидит Гену во всеоружии.

После обеда пилот почувствовал себя лучше. Он вернулся к вертолету и только хотел возобновить работу, как на улице послышались торопливые шаги. Страх снова оплел его холодными склизкими щупальцами. Гена схватил приставленную к выпуклому боку кабины длинную рукоятку гигантского молотка, резво повернулся лицом к воротам и напрягся в ожидании.

По долговязой фигуре вбежавшего в ангар человека Гена понял, что зря паниковал. Неожиданный визитер какое-то время стоял на пороге, давая глазам привыкнуть к царящей внутри ремонтного цеха полутьме, а когда увидел пилота, приветливо махнул рукой и двинулся прямиком к нему.

– Здорово, Мутный! Карлсон хочет тебя видеть. Велел бросить все дела и срочно идти к нему.

– Чего ему надо? – сердито буркнул Гена. Он злился на себя и на тощего юнца за приступ внезапного страха. – Я утром был у него, он меня куда подальше послал.

– А я почем знаю? – пожал плечами гонец. – Карлсон мне не докладывается. Велел позвать, вот я и зову.

Гена двинулся было к выходу из ангара, но вспомнил о зажатой в руке кувалде и вернулся к вертолету. Стук рукоятки о железо кабины послужил своеобразным спусковым крючком. Глухой звук как будто убрал выросшие внутри пилота преграды. Он снова почувствовал себя отчаянно дерзким и смелым парнем, каким был несколько часов назад, повернулся лицом к посланнику и сказал:

– А знаешь что, передай Карлсону, если он хочет меня видеть, пусть сам идет сюда.

Гонец удивленно вытаращился на Мутного. Еще никто и никогда не позволял себе таких вольностей в отношении человека, от которого напрямую зависела судьба пилотов.

– Так и передать? – неуверенно спросил он. – Слово в слово?

– Ага, – кивнул Смирнов и выставил средний палец в неприличном жесте: – Можешь вот это ему показать с наилучшими пожеланиями от меня.

Начальник летного отряда не поверил ушам, когда долговязый дословно передал послание Гены, правда, без демонстрации пальца. Парнишка благоразумно решил не усугублять ситуацию, прекрасно понимая, что может стать для Карлсона мальчиком для битья. Во все времена доставлявшие плохие новости гонцы огребали ни за что. Их наказывали за грехи других лишь потому, что они оказывались под рукой у тех, кто хотел сорвать злость и хоть как-то компенсировать пережитое потрясение.

– Он так и сказал?! – воскликнул Быстрицкий и засопел носом, сверля худосочного паренька колючим взглядом. – Может, ты это выдумал, ради красного словца?

– Чтоб мне провалиться на месте, Семен Карлович! Ей богу, не вру! – Долговязый поднес сложенные щепоткой пальцы ко лбу, собираясь перекреститься для убедительности, но вовремя вспомнил, что начальник заматерелый атеист, и махнул рукой: дескать, каждое слово – голая правда.

– Что он там о себе возомнил?! – проревел Семен Карлович, багровея лицом. – Да я его, гадину такую, в ремонтном цеху сгною! Он у меня узнает, как начальству хамить! – Быстрицкий посмотрел налитыми кровью глазами на тощего. – Ты все еще здесь?! Вон отсюда!

Парнишку как ветром сдуло. Едва за ним захлопнулась дверь, начальник летного отряда жахнул ладонью по лежащей на краю стола стопке чистой бумаги. Сжал пальцы в кулак, сминая верхние листы, бросил комок на стол перед собой и снова потянулся к стопке. Он в ярости разорвал мятую бумагу на мелкие кусочки.

Только после этого Быстрицкий более-менее пришел в себя. За все время работы в парке никто не смел так открыто дерзить ему, но не это было причиной его злости. Смирнов перешел границы дозволенного. В другое время Семен Карлович не задумываясь уволил бы хама к чертям собачьим, но только не в этот раз. Сегодня, как назло, судьба Быстрицкого напрямую зависела от наглого пилота. Он ничего не мог с ним поделать, и это бесило его больше всего.

Менее получаса назад начальнику летного отряда позвонил Моргенштейн.

– Семен Карлович, – сказал он, – у нас тут возникла небольшая проблемка. Один из посетителей парка пропал с экранов интерактивной карты. Думаю, ничего страшного не произошло. Наверное, маячок вышел из строя. Но ты на всякий случай подними вертолет в небо. Пусть кто-нибудь из твоих ребят поищет пропажу. И, это, держи рот на замке. Никто, кроме тебя и пилота, не должен знать истинную цель задания. Пусть все думают, что это плановый полет. Договорились?

В том, что дело серьезное, Быстрицкий понял с первых слов управляющего. Вряд ли тот стал бы беспокоиться из-за рядового посетителя, коих каждый день в парке было пруд пруди. Скорее всего, речь шла об одном из невероятно богатых любителей приключений или влиятельном иностранном госте, потому и требовалось сохранить неприятный факт в тайне. В столь щепетильных делах лишняя огласка была никому не нужна.

Быстрицкий ни за какие коврижки не стал бы обращаться к Мутному, особенно после утреннего разговора, но так уж вышло, что из троих пилотов тот остался единственным, кто мог выполнить завуалированный под невинную просьбу приказ управляющего. Один из вертолетчиков два дня назад взял отпуск на неделю и укатил в Житомир на свадьбу сестры. Другой – с ночи маялся животом: позвонил Карлсону и сказал, что вечером съел что-то не то, да только вот по невнятной речи было понятно, что дело вовсе не в еде.

Прошло пятнадцать минут, прежде чем начальник летного отряда встал из-за стола и направился к двери. Ему не хотелось идти на поклон к Смирнову. Он считал это выше собственного достоинства, но страх потерять хорошо оплачиваемую работу и нажить врага в лице управляющего пересилил чувство уязвленной в гордости.

– Мутный позже за все мне заплатит, – прошипел Быстрицкий сквозь зубы, выходя из кабинета.

По дороге к ремонтному цеху Семен Карлович мысленно накидал план предстоящего разговора.

– Смирнов! – рявкнул он, войдя в сумеречную прохладу ангара. – Ты почему не на задании?

Гена не ждал визита начальника. Он не думал, что длинный осмелится передать его слова Карлсону. Когда босс переступил порог и гаркнул во всю мощь луженой глотки, Геннадий регулировал тяги механизма перекоса винта и от неожиданности больно стукнулся головой о массивное крепление лопасти. Пилот потрогал набухающую на голове шишку и посмотрел на пальцы. Они были чистыми.

«Ну хоть не до крови, и на том спасибо», – подумал он и спросил:

– Каком задании?

Семен Карлович мысленно порадовался. Выбранная им стратегия приносила плоды. Он не выглядел в глазах Мутного слабохарактерным начальником, который пришел к подчиненному с просьбой сделать необходимую работу. Скорее тот воспринимал его, как радеющего за дело управленца, не понимающего, почему распоряжения начальства до сих пор не выполнены. Пытаясь закрепить достигнутый успех, Быстрицкий громогласно поинтересовался:

– К тебе разве Березкин не приходил?

– Приходил, – кивнул Гена.

– Так почему ты до сих пор здесь, а не в кабине вертолета?

Мутный опешил и едва не упал со стремянки. Повезло, вовремя схватился за основание лопасти.

– А он об этом ничего не говорил. Сказал только, что вы хотите меня видеть.

– Вот балбес, опять все перепутал! Я ж русским языком ему дважды сказал, чтобы он передал тебе приказ лететь на патрулирование на вертолете Каркинитского, раз твоя машина в ремонте. А явиться ко мне ты должен был только в том случае, если бы чего-то не понял из его слов или тебе потребовались бы более подробные указания. – Семен Карлович потряс кулаком перед собой. – Ох и дождется он у меня. Вот влеплю выговор в трудовую, будет знать. Короче, Смирнов, немедленно беги к вертолету, и чтоб через пару минут духу твоего здесь не было. Понял?