Гиллард закричал. Ему казалось, что Миртс тоже кричит. И не только Миртс – он вдруг услышал многоголосый рев гибнущей нелюди, и – не увидел, ощутил, как одна за другой падают рожденные отравленной землей Дэйлорона твари, корчась в агонии…

А потом все пропало. Да и сам он перестал сущетвовать.

…Впервые за долгие годы Миртс плакала от радости. Ее кожа, обожженная солнцем, висела лохмотьями, причиняя немыслимую боль, и ее сил хватало ровно настолько, чтобы заманить добычу и ее растерзать. Но – этого вполне достаточно для высшего вампира, чтобы и дальше влачить свое жалкое ночное существование.

Миртс улыбнулась сквозь слезы.

Да, она стала куда слабее, но ведь это правильно, когда в мире больше не было Отражений. Потому как болотная ночница Миральда все-таки добилась своего; Миртс не знала, как ей удалось, но… Похоже, на сей раз все вернулось к началу. Чистый, не запятнанный отражениями мир с надеждой взирал на хрустальный купол неба.

Вампиресса осторожно, стараясь не растревожить ожоги, промакнула слезы. Старший, если он сейчас пребывает в долине Предков, тоже мог все это чувствовать. И наверняка он тоже радовался, так же, как и она.

Что ж… Приятно стоять у начала всего, но надо бы позаботиться и о Гилларде. Он-то был совсем молоденьким, и – невзирая на полученное могущество – будет большой удачей, если оправится от удара.

Впрочем, Гиллард мог и погибнуть, и еще неизвестно, что было бы лучше для него.

Миртс присела над тем, что еще прошлой ночью было молодым вампиром. Теперь… Обугленный череп, покрытый копотью. Обгоревшие до костей руки… И – сияющий изумруд на груди, медальон Шениора д’Амес. Может быть, оставить все, как есть? И Гиллард Накори уже шагает в сады небесные?

Ей было больно смотреть на его глаза, спекшиеся, почерневшие и мертвые. Но она все же назвала его имя.

Останки, лежащие в мягкой траве, судорожно дернулись; челюсти разжались. И Миртс невольно содрогнулась, услышав хриплый стон. Гиллард уже не мог кричать.

– Я тебе помогу, – прошептала она, – помогу… Если уж я дала тебе эту проклятую жизнь.

И решительно прокусила себе запястье. В конце концов, что может быть целебнее, чем кровь темной сестры?

Густая алая капля случайно упала на изумруд; Миртс торопливо стерла ее. И подумала, что позже, когда Гиллард сможет идти, они отправятся в Дэйлорон. К Поющему озеру. Потому как если мир очистился, то наверняка очистился и Дэйлорон, а это означало только одно – пророчество последнего короля сбылось.

…Миральда подползла к краю колодца Памяти и, затаив дыхание, заглянула в темное зеркало воды.

– Почему ты это сделал? Почему? Это было мое место…

Слезинка, задержавшись на реснице, упала вниз.

«Но разве ты так до сих пор и не поняла, почему он это сделал? Признайся хотя бы себе, ночница… Ты ведь знаешь, почему?»

Зажмурившись, Миральда протянула руку, ладонью коснулась холодной глади.

– Прости меня.

Вода дрогнула, и ночнице показалось, что сам колодец вздохнул. Удовлетворенный жертвой.

Она убрала руку.

– Ну, вот и попрощались.

В горле отчаянно запершило, и снова все поплыло перед глазами. Воистину, ее судьба проклята, и несчастен тот, кто соприкоснулся с ней.

Сжав зубы, Миральда последний раз взглянула туда, где нашел вечное прибежище имн из Кайэрских топей; вода еще раз всколыхнулась, и…

Ночница вдруг увидела Магистра.

Он стоял посреди развалин Алларена, перед вратами Закрытого города – уцелевшего по странной прихоти орды. Стоял, раскинув руки и подняв лицо к небу, и на бледных губах блуждала счастливая улыбка.

А потом вдруг подул ветер, и тело магистра Золия начало рассыпаться черной тонкой пылью. Ветер подхватывал ее, уносил в серое предрассветное небо – а там… Миральда очень ясно почувствовала набрякшие Силой створки. Что-то происходило с ними, они пульсировали, словно живые… И – таяли, расплываясь, как масло в кипятке.

… Видение пропало. Ночница, всхлипнув, перекатилась на бок и, превозмогая слабость, начала подниматься на ноги. Последняя жертва, вместе с Отражениями уничтожила и врата. А нет врат – не нужен и тот, кто держал их столько лет закрытыми.

Миральда подумала, что ей во что бы то ни стало нужно разыскать Гила, если он, конечно, не покинул мира живых. А еще… Мир очистился, и последнее пророчество последнего короля должно было сбыться.

… Зима, неслышно ступая на пушистых лапах, входила в Дэйлорон. По ночам подмерзала земля, и лужи покрывались хрусткой корочкой льда. Изредка с темного неба срывались легкие снежинки, но настоящего снега еще не было. Ведь зима только-только вступала в свои права, и до настоящих снегов должен был миновать еще один круг Малой луны.

Миртс уверенно шла вперед, отбрасывая клинком побитые заморозками пухлые листья тамико. Этим растениям была по вкусу земля Дэйлорона, бурные заросли покрывали теперь едва ли не каждый клочок земли, до которого могли дотянуться солнечные лучи.

Гиллард едва поспевал за подругой. Еще давали о себе знать ожоги; каждое неловкое или слишком резкое движение сопровождалось болью. Глаза, хоть и ожили, утратили былую зоркость и слезились. Но – он по-прежнему был жив. И медленно, с помощью Миртс, продолжал восстанавливаться.

– Уже скоро, – вампиресса остановилась, – знаешь, все бы отдала… Чтобы еще раз поесть жаренных тамико.

Гил промолчал. Баюкая ноющую руку, он наконец догнал Миртс и остановился рядом. Вампиресса устало вздохнула.

– Пойдем, Гил. До рассвета недолго, а нам еще нужно подыскать убежище…

Они стояли на заросшей дороге, ведущей в низину. Там их ждали блистательный д’Элома’н’Аинь и Поющее Озеро.

Вампиресса осторожно взяла Гила за руку, он поморщился, но только сжал челюсти. Вся эта боль… когда-нибудь она пройдет. Важно только одно: он не исчез, не рассыпался прахом на траве, и – не одинок в этом странном, чужом и враждебном мире без отражений.

Все осталось по-прежнему: сиял чистотой первого снега королевский дворец, и небо отражалось в застывшем озере. Тишина, в которой вязли звуки, окутала это место былого величия Дэйлорона, бережно храня память об ушедших.

Миртс задержалась на возвышенности, а затем начала быстро спускаться к Поющему озеру; Гиллард снова безнадежно отстал. Он только увидел, как тоненькая черная фигурка упала на колени перед блестящим изгибом, положила ладони на воду… И тишину разбил вопль, полный отчаяния. Гиллард поспешил к Миртс, спотыкаясь и поскуливая от боли. Потом, опустившись на холодный песок рядом с вампирессой, он осторожно прикоснулся к ее тонким пальчикам.

– Оно по-прежнему каменное, – хрипло отозвалась Миртс, – я ничего не понимаю! Неужели… Последнее пророчество так и не исполнилось? Или исполнилось не так, как это видел Шениор?!!

Она растерянно взглянула на Гила, в сапфировых глазах блестели слезы.

– Как же так?..

И он не знал, как утешить это создание, хрупкое и смертоносное. Потрогал черный камень, затем постучал по нему. Поющее Озеро хранило молчание.

– Миртс?!!

Это был голос Миральды, его матери. Странно, что она тоже пришла в эту ночь к озеру… Вампиресса медленно поднялась на ноги и смахнула слезы.

– Миральда.

– Я подозревала, что вы сюда направитесь. А потому решила ждать, пока с вами не повстречаюсь, – просто сказала болотная ночница.

Гиллард не видел ее. Он замер на коленях перед каменной кромкой озера, не решаясь повернуться к матери. Поймет ли она его перерождение? Что скажет, увидев струпья ожогов на лице, сухую, еще не обросшую плотью руку?..

Зашуршали мелкие камешки: мать спускалась к озеру. И снова заговорила.

– А ты, Гиллард? Я хочу знать… Обо всем, что с тобой приключилось. Теперь, когда все закончилось… Гил, это ты?

В голосе Миральды прозвучала тревога.

– Случилось кое-что, о чем тебе следует знать, – жестко сказала Миртс, – Гил, поднимись. Пусть Миральда посмотрит на тебя.