Золий мимоходом удивился, отчего не погибла вся нелюдь. Но потом понял: мир очищался, но закона никто не отменял. Все начиналось сначала, так и не завершившись; будут новые люди, будут новые отражения… И так до следующего очищения.

«А что же будет со мной?!!»

Он неподвижно стоял посреди мертвого города и сквозь слезы смотрел в нестерпимо яркое небо.

Врата… То, чем он был, и то, что столько декад носил в себе…

И сердце легко забилось в груди, словно сняли с него груз, к которому оно успело привыкнуть.

Теперь врата Отражений были далеко. И он, Золий, больше не нес их в себе…

– Пойдем, – вдруг сказал голубоглазый мальчишка, протягивая руку, – мы здесь больше не нужны. Пойдем домой, а?

Магистр улыбнулся. Предложение выглядело очень, очень заманчивым, особенно, если учесть, как давно он не был в домике на берегу Эйкарнаса… Он бросил последний взгляд на черную башню, а затем протянул мальчишке руку.

– Да, пожалуй…

Прикосновение детских пальцев на миг обожгло ладонь, но потом все стало так, как и должно было быть.

… Сквозь рваные облака на землю смотрело Большое Око Хаттара. Звезды – низкие, крупные, сверкали на лоскутах черного неба, словно нашитые бусины. В воздухе, примешиваясь к запаху сырой земли и трав, плавал странный, щекочущий аромат.

Гиллард вдохнул всей грудью, и сомнения исчезли, истаяли в ночной свежести: не было больше ни страшных, булькающих звуков в покалеченных зазря легких, ни раздражающей немочи. Казалось, он снова здоров – самый обычный молодой маг, перед которым расстилается бесконечная дорога жизни… Гил осторожно пошевелился, боясь разбудить внезапную боль; вне всяких сомнений, он был совершенно здоров. Только вот у основания шеи неприятно саднило.

И вдруг Гиллард вспомнил. И расхохотался в разочарованно-вытянутый лик луны. В нем ведь не осталось больше ничего человеческого! Он ступил на путь темной нелюди, добровольно, потому как только ночная дорога могла подарить ему хоть какую-нибудь жизнь.

– Миртс! Миртс, где ты?

Он сел на траве и огляделся: оказывается, темная нелюдь перетащила его на маленькую, уютную полянку среди поросли молоденьких осинок. Тут же терпеливо дожидался Гилларда его вещевой мешок. Тлели алыми искрами угли потухшего костра. И – ни малейших следов Миртс.

«Куда это она запропастилась?»

Гил поднялся, потянулся, хрустя суставами; ему казалось, что тело его осталось точно таким же, как и было раньше. Взгляд невольно остановился на руках: вот они, пожалуй, изменились. Длинные белые пальцы, перевитые синими прожилками, и ногти, заострившиеся наподобие звериных когтей.

– И что теперь?

Гиллард резко обернулся, дивясь тому, как это он не расслышал приближения Миртс, и немного раздосадованный тем, что она застала его за созерцанием собственных пальцев. Она стояла в двух шагах, зябко обхватив себя руками за плечи, и в сапфировых глазах замерла грусть. Невольно он задался вопросом – а какими стали его собственные глаза? Но – все это он узнает чуть позже…

– Спасибо тебе, – пробормотал Гиллард, – ты меня спасла.

– Ты ошибаешься, – Миртс рубанула воздух ребром ладони, – это не спасение. Впрочем, теперь все это неважно. Скажи, что ты собираешься делать дальше? Орда подобных нам с тобой никуда не делась. Все гибнет, и твои сородичи в том числе.

– Эээ…

И тут Гиллард поймал себя на том, что ему глубочайшим образом наплевать на то, что происходит с людьми. Он-то уже человеком не был!

– Я понимаю, – сухо обронила Миртс. Похоже, вампиресса превосходно разбиралась в его мыслях. – и ни в чем тебя не виню, Гил. Но – пока мы помним, кем были…

Ему стало стыдно. И одновременно пришло чувство непонимания Миртс. Она-то, урожденная дэйлор, чего так трясется за род людской?

– Пророчество должно сбыться, – зло процедила вампиресса, – мне на самом деле все равно, что станется с людьми. Меня заботят только дэйлор. Но ты-то еще вчера был человеком! Как же ты можешь… так?..

И Гиллард не нашел ничего лучше, как промямлить:

– Может быть, нам следует встретиться с моей матерью?

Миртс пожала плечами, легко подхватила дорожный мешок.

– Наверное, это и в самом деле лучший выход, Гил. До Алларена семь-восемь ночей пути… Наверное, они с Гором еще там.

– Разве мы не полетим?

Она с усмешкой смотрела на него, и Гилу в сапфировых глазах померещилось легкое презрение.

– Но ты же пока не умеешь летать? А спешить нам некуда… Ты все равно уже не сможешь остановить орду.

И вампиресса легко зашагала прочь с полянки. Гилу не оставалось ничего, как спешно подхватить свои вещи и догонять.

… Долгое время они молчали. Лес закончился, и впереди – насколько хватало взгляда, простирался луг. В лунном свете тусклыми гнилушками светились яйца нелюди, отложенные в глубокие борозды; Гил поначалу их давил, но потом пришел к выводу, что это занятие – совершенно бесполезно. Не так нужно бороться с тварями, совсем не так…

Та радость, что захлестнула его от осознания возможности жить дальше, как-то незаметно схлынула. Может быть, виновато в этом было упорное молчание Миртс. А может, и вид истерзанной земли. Но, что бы там ни было, Гиллард почувствовал печаль – безысходную, рвущую сердце. Вспомнив чучело несчастного оборотня в Закрытом городе, Гиллард подумал, что и ему самому впору тоскливо завыть на луну.

Стоило коснуться воспоминаний, как они, разбив плотину, обрушились на Гила. Он плелся за Миртс, ее гибкая, хрупкая фигурка расплывалась перед глазами. А сам вспоминал то, как жил в семье портного: и маленькую спальню, пропахшую лавандой, и теплый огонек свечи, и старую грушу в саду… все это принадлежало ему, и все это он променял на глупое желание быть отважным рыцарем в глазах девчонки. Где они сейчас, его приемные отец и мать, вырастившие его, как собственного сына? Вероятно, их уже нет: орда не щадит никого. И где тот, далекий и уютный мир, в который уже никогда не вернуться?..

Близился рассвет. Миртс, наконец, остановилась и, внимательно поглядев на Гила, объявила привал.

– Можешь начинать рыть нору, – просто сказала она, – тебе, наверное, еще не стоит лезть на солнце. Хотя, уж конечно, я дала тебе немало силы. Древняя кровь Старшего, от этого никуда не денешься.

– Нору? – Гиллард недоуменно уставился себе под ноги. Не укладывалось в голове, как он будет лежать целый день под землей.

– А ты чего ожидал? – в голосе Миртс заскрежетала неприкрытая ирония, – ты ведь сам это выбрал! Мы – отражение, Гил. Отражения того зла, что в людских душах, тебе-то надо это знать и понимать…

Гил не стал больше препираться. Бросив на траву мешок, стал на колени и начал разгребать влажную, твердую землю.

Небо светлело с каждой минутой, и в душе заскребся необъяснимый страх перед надвигающимся днем.

«Ну да. Видимо, так чует приближение света темная нелюдь».

Гиллард вздохнул. И, сам не зная почему, тихонько пробормотал:

«И ночь – мое время…»

Сейчас он выроет эту треклятую нору, заберется в прохладный мрак и будет спать, спать… До заката.

Миртс, которая просто сидела на земле, вскочила на ноги.

– Ты… ты чувствуешь? Слышишь это?!!

– Что?

Ее голос звенел тревогой, как натянутая струна. Губы задрожали, словно вампиресса собиралась разреветься.

– Как же так?..

Она в страхе озиралась по сторонам, сжала дрожащими руками голову.

– Что такое? – Гиллард оставил рытье норы, огляделся… Вокруг никого не было.

Прошло еще мгновение. Еще один удар теперь бессмертного сердца.

И он вдруг услышал.

Низкий гул шел, казалось, из-под земли, катился волной. Взгляд Гила случайно упал на кладку нелюди – яйца почернели, растрескались… внутри они были совершенно пустыми.

– Что… это? – прошептал он.

В глаза ударил слепящий свет. Казалось, он шел отовсюду; и не было возможности укрыться. Свет обжигал, причиняя боль, кожа вздыбилась пузырями, обугливаясь. Казалось, тело плавится, как воск над огнем, оплывает, теряет очертания…