Вепрь сел на колени. Вынул из внутреннего кармана куртки спутниковый телефон, поднял похожую на маленькую полицейскую дубинку антенну и нажал кнопку быстрого вызова. Из трубки послышались сдвоенные гудки, а потом раздался громкий щелчок, как будто на том конце линии включилось записывающее устройство. Наемник помолчал, собираясь с мыслями. Ему хотелось сказать нечто особенное. Найти такие слова, после которых заказчик поймет, что Вепрь нереально серьезный перец, с которым можно вершить любые дела. Наконец он придумал, что скажет, зажал ладонью микрофон трубки, откашлялся и проговорил, как ему показалось, крутым голосом:

– Бабки на бочку. Клиент мертвее мертвого. Конец связи.

Вепрь нажал кнопку сброса, сложил губы трубочкой и зашипел, как проколотое колесо. Дыхательная гимнастика помогла сдержать в себе рвущийся на волю вопль ликования. Он чувствовал себя победителем. Ему удалось сорвать куш и не испачкаться при этом по уши в дерьме.

Сегодня утром двадцатипятилетний Геннадий Смирнов, более известный широким массам как Гена Мутный, проснулся в прекрасном настроении. Во сне его окружали сплошь герцоги, бароны, графы да всякие принцы с виконтами, одетые в вычурные старинные наряды. Они кланялись перед ним, покачивая плюмажами на широкополых шляпах и выделывая ногами забавные па и фуэте, беспрестанно улыбались и повторяли на все лады: «О, мой король», «Сир», «Ваше величество».

А потом Гена очутился на званом пиру. Он сидел на резном троне во главе длинного, заставленного изысканными кушаньями и заморскими яствами стола. Вино лилось рекой. Гости желали «его величеству Геннадию Великолепному» долгих лет жизни и щелкали пальцами, веля слугам нести богатые дары.

Гену обкладывали подарками со всех сторон. Среди подношений преобладали золотые и серебряные кубки тончайшей работы, бриллианты, самоцветы и сундуки с несметными сокровищами. Были там и картины известных художников, и отрезы дорогих тканей, и мраморные скульптуры, и даже филигранной работы и точности модели парусных кораблей из ценных пород дерева.

Гена ничуть не удивился, когда перед троном в огромной куче подарков вдруг ни с того ни с сего появились яркие коробки со смартфонами, телевизорами, игровыми приставками и прочей техникой. А когда в торжественный зал сквозь распахнутые двери, басовито рокоча двигателем и мигая фарами, вкатился красный гоночный «феррари», Гена засвистел и заулюлюкал от удовольствия.

Он слез с трона, внезапно оказавшегося на вершине высокой горы из подношений. Потревоженное золото и драгоценности звенящими ручьями покатились вниз по крутым склонам. Гена важно вышагивал позади сверкающих потоков, свысока глядя на павшую ниц пред ним знать его могучего королевства. Каждый шаг Гены сопровождали влетающие в открытые стрельчатые окна залы радостные вопли толпы. Чернь тоже хотела выказать любовь и почтение монарху в столь торжественный день и распевала песни на огромной площади перед замком.

Стоило Гене спуститься с горы, к нему подошел первосвященник в золоченых одеждах и с тиарой на голове. В правой руке он сжимал изогнутый сверху полукольцом деревянный посох, а в левой держал украшенную бриллиантами, рубинами, сапфирами, яшмой и изумрудами золотую корону с лепестками в виде дубовых листьев.

Рядом с патриархом семенил служка в плотно облегающей худое тело красно-синей одежке. Бубенчики на шутовском колпаке и загибающихся кверху носах невероятно длинных пуленов тихо позвякивали в такт его мелким шажкам.

Первосвященник отдал посох служке. Тот благоговейно прижал его к себе. На лице мальчишки появилось выражение блаженства, словно он получил самую желанную вещь в жизни. Держа корону обеими руками, патриарх склонился в почтительном поклоне. После чего выпрямился и со словами «ваше величество» водрузил королевскую регалию на голову Гены.

Толпа одобрительно взревела, как будто следила за происходящими в замке событиями через установленные на площади большие экраны. В тот же миг раздался оглушительный перезвон, словно все церкви и храмы в Генкином королевстве разом забили в колокола.

Гена рывком сел в кровати, хлопком ладони выключил дребезжащий на тумбочке будильник и громко зевнул. Ночные видения быстро таяли, как утренний туман. Через минуту он помнил обрывочные фрагменты, а через пять забыл все, что видел и испытал во сне, кроме ощущения собственного величия.

Сон подарил Мутному не только отдых после тяжелого во всех отношениях прошедшего дня и связанные со всеобщим обожанием и почитанием приятные мгновения. Он дал ему возможность примерить на себя личину важного и значимого человека, а главное, наполнил уверенностью в собственных силах и предчувствием успеха. Гена не сомневался, что сегодня затяжная черная полоса в его жизни наконец-то закончится.

Смирнов заправил кровать, умылся, оделся и прямиком из домика для техперсонала парка направился в столовую. Там он еще раз уверился в отличном начале счастливого дня. Мало того что народу в столовой было немного и больше половины столиков оказались свободными, так ему еще и досталась двойная порция так любимых им оладий с черничным вареньем и молочный коктейль с торчащей из шапки воздушной пены полосатой соломинкой. Обычно он долго стоял в очереди, а когда подходил к раздаче, получал соскобленную со дна и стенок огромного котла подгоревшую рисовую кашу и стакан чуть теплого кофейного напитка с плавающими на поверхности паутинками молочных пенок.

Геннадий расценил это как добрый знак и после завтрака прямиком направился к начальнику летного отряда. Последние три недели визиты к Семену Карловичу Быстрицкому заканчивались для парня неудачно. В самый первый раз Карлсон, как за глаза звали Быстрицкого за легкий нрав, выпуклое брюшко, круглое веснушчатое лицо и задорно торчащие в стороны светло-каштановые волосы, отказался рассматривать заявление Мутного на допуск к полетам, сославшись на позднее время и усталость после долгого трудового дня.

– Завтра заходи, – сказал Семен Карлович в тот вечер, легкими хлопками по спине подталкивая визитера к двери.

На следующий день Карлсон с утра умотал по делам и, как потом узнал Гена, вернулся ближе к ночи. Разумеется, ни о каком приеме уже не могло быть и речи. Потом Смирнов не смог попасть к начальнику из-за огромной толпы посетителей. Он неоднократно заглядывал в приемную узнать, есть ли какие подвижки, и всякий раз уходил несолоно хлебавши.

Хотел на днях снова напомнить начальнику о себе, но с понедельника по четверг с раннего утра и до поздних сумерек торчал в ремонтном цеху, куда его определили в помощь механикам до дальнейшего решения его судьбы. Механики оказались не промах и свалили на неожиданного помощника регламентные работы по плановому обслуживанию и текущему ремонту воздушных машин, а сами исчезли в неизвестном направлении.

Гена попал в немилость после аварийной посадки служебного вертолета. Его отстранили от полетов до выяснения причин нештатной ситуации. И хотя комиссия установила, что это не действия пилота привели к выходу двигателя из строя, а халатность технического персонала, Мутного не спешили возвращать в отряд.

Из-за беззлобности, мягкого характера и уникального свойства находить приключения на пятую точку Гена стал идеальным козлом отпущения. Над ним шутили все кому не лень. Нередко подобные приколы и розыгрыши переходили грань приличия.

Однажды в шкафчик Гены засунули привязанную к пакету с нечистотами хлопушку. Причем умудрились сделать это так, что, когда он открыл дверцу, бурая дурно пахнущая жидкость забрызгала его с головы до ног. В другой раз в его летные ботинки насыпали перца. Сразу Гена этого не заметил, а когда ноги вспотели, было уже поздно. Хорошо хоть в тот день его вылет отменили из-за выявленной в последнюю минуту технической неисправности. В противном случае неизвестно, чем бы закончился для Гены и закрепленного за ним вертолета этот далеко не безобидный розыгрыш.