Герд вдруг спросил, не открывая глаз:

– Тебе нужна сила?

Дан озадаченно ответил:

– Конечно.

– Зачем?

– Чтобы посылать всех к дьяволу!

Герд кивнул и снова погрузился в молчание. И больше Дан не решился его тревожить, потому что обратил наконец внимание на тени, мелькавшие по лицу Герда едва заметно, но жутко. И пальцы, пальцы – что скрючило их так жестоко?

По сердцу вдруг резануло жалостью. Кого жалеешь, славный Дан, уж не себя ли? Сколько ни упирайся, но ведь и тебе придется пройти этот путь – сквозь боль и страх, через кошмары и сомнения. Собственно, ты уже идешь, хотя Герд и здесь опередил всех, как и подобает разведчику. Да, дружище: Герд – это ты, только чуть позже. Ты уж смирись…

Напротив, в овальной дыре входа, почудилось движение, и Дан рефлекторно вскинул игломет. Из пещеры беззвучно вывалилась мохнатая фигура и, плавно кувыркаясь, полетела к подножию скалы.

– Мешал?! – болезненно вскрикнул Герд, вдруг очнувшись.

– Да противно же смотреть! – отозвался Дан, про себя чертыхнувшись: уж эти мне рефлексы, чтоб им!.. – Тупари! Здешний климат благодатен для человека – голого, разумеется, – так нет, извольте видеть, эти придурки втиснулись в меха и латы, потеют, преют, смердят, но из своих скорлуп – ни ногой!

Но Герд уже снова обмяк, закрыв глаза, и Дан вздохнул с облегчением. Проклятие небесам, да он куда ближе к диланам, чем я думал! Началось с запрета на убийство, а теперь он уже и Псов жалеет. И что дальше? Ох, Герд, Герд, куда мы с тобой катимся!

Вздохнув вторично, Дан опасливо отложил в сторону игломет и посмотрел вниз, где из высокой травы едва виднелась ребристая крыша «единорога», проеденная Лесом почти насквозь. Надо же, кто-то ухитрился добраться и сюда! Где они теперь, живы ли?

Дану вдруг захотелось порыться в чреве вездехода, хотя по опыту он знал, что в таких чащобах не сохраняется ничего: металл ржавеет, остальное гниет. Только в тех редких местах, куда Лес не мог добраться, получалось разжиться чем-нибудь стоящим.

Однако желание помародерствовать не проходило. Ну, хоть взглянуть…

Еще раз обернувшись на Герда, Дан неслышно спустился к «единорогу», заглянул в кабину. По крайней мере трое огров остались здесь навечно: два полуистлевших скелета Дан обнаружил в десантном отсеке, еще один – в кресле водителя.

Ну что, парни, успокоились наконец? А ведь какой порыв был! Казалось, еще чуть – и свершится вековая мечта нации о мировом господстве. И тогда… Что? Ну что? Мы убедимся в своей исключительности? Мы сможем вечно жрать за чужой счет? Великие Духи, ну как, каким образом такая пошлая, примитивная, банальнейшая идея захватила умы миллионов? Десятилетиями мы строили Империю, не замечая, как с каждой завоеванной страной, с каждым этажом здание раскачивается все опаснее, что катастрофа неизбежна. Откуда эта тоска по власти? И чем плюгавей человечишка, тем больше у него амбиций, тем сладостнее он втаптывает в грязь ближних, как будто унижение других возвышает его. А в крайнем случае – можно отыграться и на природе. Ну, допустим, человек – царь природы. Но кто вам сказал, что у царей одни права?..

Забраться внутрь «единорога» Дан не решился: слишком уж ветхим там все выглядело. Мысленно пожелав останкам экипажа вечного покоя и недолгой памяти потомков, он вернулся на свой наблюдательный пункт и огляделся. Но перемен не обнаружил. Похоже, Герд даже не заметил его отсутствия, и такое небрежение показалось Дану обидным, хотя его же самого эта обида насмешила: с каких это пор истинные стали нуждаться в чьем-либо обществе, кроме женского? Всегда мы были одиночками, презирая толпу и стадность, а объединялись только при совпадении интересов…

Погоди, в этом что-то есть! Стадность… стая… Псы! Что с ними-то здесь произошло? Эта растерянность – откуда? Ну, щелкнули по носу – с кем не бывает? В Логове и не такое случалось – и без последствий. Клянусь Горой, там же озверелость всегда на подъеме! Их убиваешь – десятками, а они прут, прут – рожи перекошены, на губах пена…

Эффект толпы, вот что это такое! Но эффект, многократно усиленный Лесом. Как же я этого не видел? Это же очевидно, смотрите! Псы тоже вошли в Лес, пусть на самый примитивный, звериный уровень, – Лес принял их, не смог не принять. И они образовали свою систему, враждебную Лесу, но паразитирующую на нем.

А ведь это зацепка! Почему человек так меняется в толпе? Больше ли – меньше, но меняются все. В чем же дело? Как набор индивидуальностей превращается в безликую массу?

Что же, мысль стоит развить. Итак, сгоняем людей в толпу, и что происходит? Среди множества настроений неминуемо начинает преобладать одно, присущее большинству либо внушенное извне, – мощное, подминающее под себя остальные, задающее РЕЗОНАНСНУЮ эмоцию. Настраиваясь на нее, человек в толпе ощущает прилив энергии, ему легко и радостно поступать в унисон со всеми, не думая и не сомневаясь. Но горе тому, кто попытается бороться за себя! Каждый шаг, каждая мысль будут даваться ему с трудом и болью – многие ли на такое отважатся?

Вот почему Рэй сделал ставку на Псов: их куда легче сплотить в Стаю, они не растеряли первородной стадности, не заиндивидуализировались. И в этом единстве – главная их сила. Но ведь единство можно и нарушить? Кажется, Рэй просчитался, изолировав эту команду Псов от Стаи. Понятно, что он хотел выманить Герда из Леса, но подставился сам. А если попытаться расшатать Стаю через Систему? Но одному мне это дело не поднять. Хотел бы я знать, чем занят сейчас Герд!..

Осторожно Дан вошел в Систему и выстроил в себе крупномасштабную психокарту – все побережье всплыло из тьмы перед его закрытыми глазами. Сейчас его не интересовали Псы – он искал «огоньки» иного рода, искал страдальцев, мучительно и трудно менявших кожу, а затем и плоть, но не уходивших еще дальше в гордый, высокомерный индивидуализм, а пытавшихся, подобно Герду и Дану, понять себя и мир, достичь истины. Их оставалось немного (Рэй и тут постарался себя обезопасить), но они были, и пришла пора собрать их вместе.

Темнело. Как и сутки назад, Герд полулежал в развилке громадного дерева и созерцал, как наползает на скалы густая тень. Ночь не была здесь такой непроглядной, как в глубине Леса, даже звезды начали проступать между несущимися по небу рваными облаками. Но Герд не нуждался уже в этих жалких светильниках, теперь он прекрасно мог ориентироваться и без помощи глаз. Это было странно, но и к этому он успел привыкнуть: одним трюком больше – о чем говорить? Сейчас он мог видеть куда дальше, чем в разгар дня. Стоило чуть сконцентрироваться, и его новый, выносной «глаз» устремлялся в любую сторону и с любой скоростью, высвечивая все подробности Леса, каждую движущуюся или дремлющую тварь. Наверное, так же – не шевелясь и не размыкая век – Герд смог бы путешествовать по всему материку, если не по всей планете, но до того ли ему было сейчас? Внутри зияла такая бездна, что он испугался бы, если б умел. Какие путешествия, о чем вы? Разведчик Герд выжег себя дотла – осталась лишь оболочка, заполненная пеплом… Нет, ложь! Если бы выгорело все, ушла и бы и эта тоска, беспросветная и гнетущая, как перед смертью. Тоска одиночества.

Но почему? Разве я один? Вот сидит Дан, беспечный как на пикнике, развесил по сучьям иглометы и сосредоточенно полирует ногти, аккуратист, – и не лень ему!.. А с каким вожделением разглядывал Дан спину удаляющегося Рэя – прищурясь, выискивал щели в латах, сладостно шевелил пальцами… но ведь не выстрелил, позволил Рэю уйти! Конечно, в честном поединке Дан уложил бы Верховного с превеликой охотой, не колеблясь, – он-то еще не представляет весь ужас смерти…

Проклятие, проклятие воображению! Это оно заставляет примерять на себя судьбы других, против воли впихивает в чужие шкуры. Как убить, если за самой жуткой харей мерещатся десятилетия формирования и бездны возможностей – пусть нереализованных, упущенных, но ведь не умерших! И одним ударом, одним выстрелом – под откос всю эту беспредельность? Ужас, ужас!..