– У тебя сколько зубов, егоза? – поинтересовался я взамен приветствия. – И как умещаются во рту!..

Без церемоний завладев моей рукой, девушка увлекла меня в глубь Лагеря, стараясь ступать в ногу. Все же от вида ее сандалий хотелось плакать. Конечно, в них удобно шагать в будущее – но не по такой дороге.

– Могу сделать тебе подарок? – спросил я.

– Почему нет? – откликнулась Зоя. – Ты же не подаришь плохого?

– Заодно и себе. – Остановившись, я извлек из кармана пару прозрачных босоножек на умеренном каблуке. – Ну-ка примерь.

Она послушно сменила обувь. И сразу ее ступни преобразились: подъемы изящно выгнулись, пальчики напряглись.

– Знаешь, мне нравится, – сообщила девушка, с интересом разглядывая свои ноги. – Но вот ходить в них…

– Привыкнешь. Лишь бы другие не завидовали.

– У нас?

– Мир полон чудес, – сказал я. – И не только радостных. А каждый год – новые открытия. Уж терпи.

Дальше двинулись не быстро, чтобы дать Зое время освоиться с каблуками. Впрочем, я специально подбирал такие, на которых разница не очень заметна. При надобности в этих босоножках можно и бегать. Другой вопрос: захочется ли?

Привели меня в беседку, сколоченную из крашеных досок, а устроенную вблизи Лагерного пляжа, на котором старательно отдыхали люди в забавных нарядах – видимо, отпускники. В беседке, за грубо сработанным столом, восседал неясного возраста субъект в полотняном костюме. Еще издали он одарил нас приветливым взглядом.

– Это наш комиссар! – объявила Зоя с гордостью. – Георгий Викторович.

Я снова вгляделся в типа и пожал плечами: было бы чем гордиться. Эдакий гвоздик с впалой грудью, тощими конечностями и грязными пятками. Или он гигант духа? Судя по скошенному подбородку, вряд ли.

И все-таки в Гоше было что-то: некий магнетизм, свойственным людям одержимым. Он действительно мог увлекать – тех, кто склонен к гонке за лидером. Даже обаяния не лишен, пусть и своеобразного, на любителя. (Ну, не терплю активистов – так это же мои прибамбасы?)

Радушно поднявшись, комиссар протянул ко мне хлипкую кисть. Нехотя я сдавил ее, присел за стол, на который уже водрузили три кружки кваса – широкий жест со стороны хозяев.

– Зоя сказывала, у вас проблемы с окружением, – с большевистской прямотой резанул Георгий. – Что, в самом деле?

– Да развелось, понимаешь, акул! – ответил я. – Так и норовят умыкнуть нажитое непосильным трудом. Настоящие джунгли – не то, что у вас… Хотя у вас и отнимать нечего. Зато голова ни о чем не болит.

И начался разговор.

Собственно, говорил больше комиссар, лишь оставляя место для моих реплик, а Зоя и вовсе помалкивала, приученная уважать старших. И разбег он взял с таких далей, что мне сделалось скучно: эдакий глубинный экскурс в историю коммунаризма. Не забыл ни первых утопистов, ни основоположников, а всем фактам давал трактовку, знакомую до оскомины, – как раз такую и вдалбливали в нас десятилетия назад. Самое смешное, что Георгий гундосил об этом с видом открывателя и такой убежденностью, будто других толкований не знал и даже представить не мог.

Заинтересованный, я стал озорничать, подбрасывая замечания то в струю, то против и регистрируя реакцию. Ей-богу, уникальный экземпляр! Я сам раздражаюсь, когда слышу что-нибудь поперек. Другие идут дальше и до крайности извращают аргументы собеседника, приписывая ему совсем иное, – словно в их головах безостановочно крутится пара мыслей и при ответе они неизбежно съезжают в накатанную колею, забывая вопрос. Но Гоша не слышал возражений вовсе – просто пропускал мимо ушей, словно бы на входе у него поставили цензора. Тут что, специально таких разводят?

Впрочем, сведения, проскальзывающие в его словесном потоке, делались все занятней, и я вылавливал их, точно золотых рыбок из мутных вод, постепенно проявляя картину. Как и подозревал, главный секрет коммунаров хранился в здешнем Храме, куда с первых дней не иссякал поток верующих. Поначалу это смахивало на принудиловку – ибо чем могли тамошние жрецы прельстить посетителей, кроме нескольких мумий и мозаичных икон? Зато в последние месяцы ситуация изменилась, а наплыв желающих приходилось сдерживать, настолько вырос в народе энтузиазм. Коммунарам наконец явили чудо, и случилось это как раз вовремя, чтобы верующие не разбежались по другим конфессиям. Вообще жить надеждой на отдаленное счастье – не для нормальных людей. Но если оно делается близким… как горизонт. Или как клок сена, подвешенный перед ослом.

То, что сквозило за намеками Зои, комиссар высказал напрямик. Лагерники впрямь дождались пришествия, хотя не очень представляли, откуда: из космоса или из будущего. В этих пределах каждому дозволялось строить догадки и принимать те, какие нравились больше. Главное, уверовать в приход мессий, а детали не играли большой роли. Георгий даже запасся снимками, довольно качественными по меркам Лагеря, – видно, полагая их веским подтверждением своих слов. Хотя я больше доверял искренности, звучащей в его сознании.

Пришельцы были великолепны: гиганты за два метра, как на подбор мускулистые, стройные, в легких одеждах. И не сходный с прекрасных лиц улыбки – белозубые, ослепительные. Кто из коммунаров мог встать вровень с ними? Неудивительно, что чужаков возвели в ранг полубогов. Тем более, одаривали они не скупясь – в основном, правда, зрелищами. Захватить с собой желающих, чтобы лагерники воочию убедились в правильности пути, гости не могли, но видами радостного грядущего потчевали без ограничений. В этих пейзажах словно оживала фантастика: живописные, залитые солнцем просторы, нарядные строения, выступающие из сплошных зарослей, точно причудливые скалы из зеленого моря.

Но что-то дергало меня в этих персонажах. Они были не столько красивы, сколько благообразны. Примерно как портреты Шилова, – гладкопись, минимум настоящей жизни, имитация чувств. Удивляло и то, что чужаки являлись прихожанам в разгаре ночи, точно сны, навеянные невесть кем. И вообще ситуация странная. Коммунары ждали Окончательного Доказательства и вот получили его… или же искусно сработанную фальшивку. Бог мой, да покажи этим троглодитам свежий фильм с использованием компографики, они уверуют во что угодно, включая прыжки во времени и нашествие ящеров!..

Улыбнувшись краями губ, я покосился на Зою. Смущенно она потупила взгляд, наверняка вспомнив, что творилось на моих экранах. Выходит, семена все же дали всходы. Что значит молодость!..

А Гоша уже разливался о радужных перспективах, обещанных ночными красавцами. Дескать, не пройдет и года, как прочие останутся в глубоком тылу.

– Лучше скажи вот что, – перебил я. – Кому подчиняется Куприянов, кто спускает ему руководящие указания? Только не ври про коллегиальное управление. Уж ваш централизм демократией не пахнет!

Глаза комиссара остекленели, он смотрел и не видел, словно бы впал в прострацию. И, похоже, в таком состоянии мог пребывать долго – пока не рассеются хмари, а мир вновь не станет прозрачным. Умеют же люди, даже завидно. («А вот тридцать седьмого не было, – вспомнилось вдруг. – Не было, и всё!») Зоя такому еще не научилась. Или дело в ином? Вообще-то эффект знакомый, хотя протекает не как у агитатора-нашиста. Эдакая Лагерная разновидность.

– Ну давай, народный лакей! – подхлестнул я. – Кому ты служишь?

Нет ответа. Тоже мне, «птица-тройка»! Таких птичек хорошо стрелять влет. Если бы не испуганные глаза Зои, я поспрашивал бы комиссара с пристрастием – авось и сыскалась прореха. Неужто этот блок нельзя пробить? Как выразился Гарри: «Да вы просто готовить их не умеете!»

Но тут, пожалуй, мне больше нечего делать. Пора из этого вчерашнего завтра возвращаться в современность.

Ника загорала в странной позе: на четвереньках, подставив солнцу оттопыренный зад, – чтобы «шоколадиться равномерно», по ее выражению. До какой негроидности она хотела себя довести, Влад не представлял, – девушка и так уже смахивала на мулатку. На теле розовели лишь подошвы и ладони, а прочее цветом напоминало какао – если не считать желтой гривы.