К радости Вадима выяснилось, что во всепланетном параде почти все шагали не в ногу со славной губернией. Более того, её обособленная колонна давно отделилась от общего строя и теперь маршировала в неизвестность, удивляя прочих необъяснимой слаженностью, как будто действительно состояла из особенного люда. Оказывается, не один Вадим ломал голову над живучестью местных порядков – впрочем, снаружи о них знали ещё меньше, так что и здесь нечего было рассчитывать на подсказку. Выходит, одними наблюдениями не обойтись? Господи, куда же копать, в какую сторону? О вдохновение, приди!..

Чёрта с два оно придёт, угрюмо ответил себе Вадим. Это как в анекдоте: «Уехала навсегда. Твоя „крыша”». Толку с того, что когда-то ты видел людей и события насквозь! Теперь всё заволокло туманом, дар утерян, а ты даже не успел обзавестись достаточным авторитетом, чтобы податься в управители или крутари. Впрочем, сейчас это непросто и для авторитетных. И слава богу, что меня туда не тянет, – значит, не безнадёжен. А куда? Господи, чего ж я спал столько времени!..

«Это только кажется много: двенадцать лет, – подумал Вадим. – На самом деле пролетает со скоростью турбореактива».

Со вздохом он прикрыл шкаф, как и всегда решив с этим повременить. Затем накинул на плечи рубашку и обречённо направился к выходу. Двухтысячное искушение святого Вадима. Колобок, колобок, куда ж ты катишься?..

Верхний этаж отделялся от прочих добротной дверью, вдобавок обитой дерматином, но для Вадима это не стало препятствием: сегодняшний код замка был указан в записке. А следующая дверь, в квартиру, оказалась и вовсе не запертой: видимо, его засекли ещё на подходе к дому, – трогательная деталь. Старая дружба не ржавеет?

Вадим вступил в просторную сумеречную прихожую, у порога сбросил шлёпанцы и по ворсистому покрытию неслышно прошёл в гостиную. Здесь уже всё было готово к приёму: свет приглушён, музыка запущена, столик уставлен деликатесами – вплоть до забугорных. А возле камина, на шикарной медвежьей шкуре, возлежала красивая женщина в лакированных туфельках и цветастом халатике, почти целиком открывавшем её длинные гладкие ноги и поразительно пышную грудь. Золотистые кудри рассыпались по белым плечам, на щеках играл лёгкий румянец, в ложбинку между грудей стекали каскады сверкающих ожерелий. Подобные же каменья мерцали всюду – в ушах, на пальцах и запястьях, даже на лодыжках, а обрамлявший их металл тихонько звенел при движениях. К несчастью, Вадим слишком хорошо знал, что и шкура, и драгоценности, и пышная грудь, и роскошные волосы, и даже румянец – сплошная подделка. Ноги, впрочем, настоящие, как и то, что между. Насторожённо он повёл чуткими ноздрями и покачал головой. Как сказано в одном давнем фильме: «здесь пахнет развратом». Точней, его предвкушением.

– Ва-адик, – пропела женщина, – сладкий мой!

Голос у неё был глубокий, бархатистый, богатый модуляциями, но тоже слегка фальшивый, словно и здесь она не переставала играть.

– Ты сохранил для меня немножко сил – а, котик? – с улыбкой спросила женщина, рассеянно дёргая поясок, и без того едва выдерживавший напор грудей. «И тогда он сказал: нет», – вспомнился Вадиму другой фильм. И вправду бы отказать: сразу и навсегда, – поставить условие наконец! Куда она денется?

– Там видно будет, – отозвался он. – Да сядь ты нормально, Алиска, не буди зверя, – что за манера?

Кстати, имя вполне подходило хозяйке, ибо лицом она напоминала юную Серебрякову, прославленную автопортретами. Разве только рот великоват – зато чувственней!..

Непроизвольно Вадим покосился на стену. Великолепная старинная гитара висела на прежнем месте, и, судя по всему, с последнего визита никто её не трогал. Чёрт бы побрал нынешнюю моду на антиквариат! Раньше хоть что-то можно было достать.

Хозяйка понимающе хмыкнула и, не вставая, протянула в сторону ногу – выключить каблучком магнитофон. Вадим прищурился: халатик оказался единственной её одеждой, если не считать украшений. Впрочем, разве могло быть иначе? Ещё не худший вариант, учитывая, что среди домашних униформ у неё числилась ремённая сбруя, утыканная по узлам стальными шипами. И понимай это, как хочешь.

– Потренькай малость, – предложила Алиса с той же двусмысленной улыбкой. – Ну ple-ease, honey!

– Sunny, – буркнул он. – Не в свои – не садись.

Продолжалась их старая игра в совращение. Пока Вадим ускользал: роль приходящего любовника его не прельщала, – но часто на грани фола, уж очень заманчиво умела подать себя Алиса. И даже сейчас, после тяжёлого дня, Вадим ощутил в ладонях зуд: захотелось рвануть края халата, чтобы лопнул наконец поясок и заколыхалась, вырвавшись на оперативный простор, обильная жадная плоть.

– С огнём балуешь, – предупредил он. – Смотри – допрыгаешься!

Засмеявшись, Алиса живо села, подтянув колени к груди, и раздвинула ступни – ну, это уж чересчур!.. Поёжась, Вадим снял со стены драгоценный инструмент, предусмотрительно отступил к креслу и тихонько заиграл, лаская пальцами струны.

– Как твои дела? – поинтересовалась Алиса. – Всё так же?

Он рассеянно кивнул, слушая гитару. Конечно, нынешняя электроника – это ух! – но ведь и предки понимали толк в красоте, разве нет? Какие тона, господи…

– Не надоело? – спросила Алиса. Он помотал головой, не отвечая, взволнованный встречей с гитарой, словно с прошлым. Странно, я ещё не разучился быть сентиментальным.

– Помнишь о моём предложении? Пора решаться, Вадик!

Так же молча Вадим усмехнулся. Алиса работала на Студии всего лишь диктором, но имела влияние до самых верхов – не хотелось думать, за какие заслуги. Но вот с чего ей вздумалось перетаскивать туда Вадима?

– И блат здесь ни при чём, не выдумывай! – добавила женщина, будто подслушав его мысли. – Просто Студия наконец отстроена и готова принять под крыло всех, в ком тлеет божия искра.

– «Алло, мы ищем таланты»? – хмыкнул он. – Будете пестовать и ростить их с пелёнок?

– Это грандиозная общегубернская программа, поддержанная всеми Главами, вплоть до Первого, – с гордостью подтвердила Алиса. – Ты бы видел Студию – это такая громада, такое великолепие, такой храм искусств!..

– Ну, лично мне он больше напоминает всегубернского спрута, изготовившегося разбросать щупальца от Центра «до самых до окраин», чтобы придушить ростки, хоть сколько-нибудь взошедшие над «грязью».

– Что за чушь, Вадичек? У нас такие люди – раньше они по всему Союзу гремели!..

– Раньше-то – да, а теперь один гром и остался. И что может зародиться в пустоте – чудовища? Хуже нет, когда уходит талант. Зато как они теперь любят прописные буквы и восклицательные знаки!

– Думаешь, выдохлись? Вот и неправда. Взять хотя бы нашего Режиссёра…

– Ну как же: сам Банджура, Вениамин Аликперович, – главный громовержец! – Вадим рассмеялся. – Уж он приголубит!..

Старичок сей и впрямь прославился неуёмной эрекцией, словно бы разжившись болезнью незабвенного Распутина, и теперь благоволил к молодёжи с особенной теплотой.

– Не понимаю твоего упрямства, – с досадой сказала Алиса. – Экий гордец выискался! Тебе на роду написано быть с нами – чего ж ты кочевряжишься?

На минуту женщина забыла о своей роли совратительницы и заговорила от души. Вот такой она нравилась Вадиму куда больше, к такой Алисе он и приходил – с такой даже можно было дружить.

– Мне – с вами? – удивился он. – Алисочка, окстись! Чтобы я вместе с вами тянул эту мякину? Да я смотреть на неё не могу, не то что делать!

– Во-первых, это не мякина, – возразила Алиса. – По крайней мере, не всё. Во-вторых, никто не собирается навязывать тебе… – Она осеклась, сообразив, что перегибает. Неуверенно добавила:

– Но ведь попробовать можно?

– Зачем? Ты не хуже меня знаешь, что никто в Студии не захочет подставляться – даже за твои прекрасные глаза. Меня либо вышвырнут, либо попытаются причесать подо всех и по-своему будут правы, потому что за последние годы публика настолько привыкла к этой жвачке, что любое отклонение посчитает за оскорбление. Они выросли на этом, понимаешь? Целое поколение! А ведь когда-то…