Приехали, поёжился Вадим. Энерго-вампира мне не хватало!.. Судя по массированной подготовке, тут не обойдётся простым выравниванием уровней или оздоравливающими переливаниями. Нет, судари, уж Леда выкачает меня до звона, до гулкой зияющей пустоты – хорошо, если не до смерти. Напрашивается вопрос: куда ей столько? Ведь из ноздрей хлынет, может захлебнуться, взорваться!.. При одном условии, осадил он себя: если в ней нет Силы. И что ж, что не чувствую, – а Текучесть откуда? Понятно, Леда скрывала себя до срока, чтоб не спугнуть жертву, чтобы не исказить вожделенный образ, проступающий из эфирной дымки.

И не самоцель это, иначе замкнётся круг, – тогда для чего? Для омоложения, например, – недаром колдуньи живут так долго!.. Для власти? Ну да, если она вытянет столько жизне-силы, что мои перегородки истончатся на нет, я сделаюсь рабом собственного творения, ибо не смогу противиться эмоциям, – в точности как бедняга Пигмалион. И матрица станет манипулировать своим творцом, словно марионеткой. Даже не сама матрица, а та притаившаяся за ней суть паучихи, что не затрагивается Текучестью. Но опять же, зачем? В конце концов, Леда – секретарка директора, по статусу приравненная к начотделу. Я же – простой горлодёр, ей подчинённый. Зачем такие сложности? Конечно, я привлекаю обилием жизне-силы – у Леды на такое нюх. А нужно это красавице для… для…

– Вперёд, мой конь! – сквозь оскаленные зубы призвала колдунья и своими ступнями-захватами дёрнула его в полную силу. – «Жги, жги, жги!..» – Будто пыталась Вадиму подсказать что-то – собственно, зачем?

Из памяти всплыл образ осатанелого, полубезумного царя, любимца последующих российских тиранов, от Петра до Кобы, и внезапно Вадим понял, что его напугало: он больше не чувствовал будущего! Эта хрупкая длинноножка не просто подстраивалась под жертву – она закрывала все ходы. Кроме одного-единственного – но и его Вадим не ощущал, потому что это было чужой программой, навязанной извне. Куда там вампирам!.. Они могли лишить жизни, но не бессмертия.

Картинка сложилась. Теперь Вадим представлял, что от него хотят, во сколько ему это выйдет и на чью мельницу он льёт… гм, собственно, что? Но какова Леда! Такого ему ещё не встречалось. Сперва снять с Вадима подробнейшую матрицу, воплотив в себе. Затем этот обольстительный отпечаток подсунуть Вадиму, а копию внедрить в его сознание, замкнув колдовское кольцо. А уж потом движениями сластолюбивого поршня раскрутить маховик, словно некое веретено либо – поднимай выше! – прядильно-ткацкую машину, чтобы сплести для Вадима единственную дорожку в будущее, по которой он обречён отныне шагать, не сворачивая и даже не зная про иные пути. И куда б дорога ни вела, хотя бы в рай, – это смерть!..

Леда снова встряхнула Вадима за плечи – уже оскорблённо, готовая разрыдаться или убежать, схватив в охапку одежды. (Это по внешнему, маскировочному слою. А по глубинной сути – раздражённо: ну хватит ломаться, мышка, – иди наконец к маме-кошке!) И как с нею быть? С ними обеими? Ведь в колдунье живут две женщины: уродливая госпожа и прекрасная рабыня, – и неизвестно, которая истинней. Да, рабыня – порождение Вадима. Но кто сказал, что у него не хватит фантазии довести бедняжку до человечьей нормы? И кто сказал, что даже самую простую матрицу обижать легко?.. «Солярис», ну конечно! Если родилась иначе, если выстроена из другого – значит, не человек. Презумпция виновности. А если ей вправду больно?.. Там-то для меня не было бы вопроса. А здесь? Но раз у рабыни нет выбора – значит, она ещё не родилась? Тогда чего ей бояться? Ну, перестанет существовать, как любая неудавшаяся программа…

Новая встряска – возможно, последняя. Сейчас «прекрасной рабыне» самое время сниматься с якоря – чтобы не выйти из образа. И что последует затем, что это значит для неё? Всё-таки смерть? Жестокая хозяйка расправится с нерадивой сироткой… Впрочем, почему сироткой – а я? Разве не я её породил? То-то мы так здорово друг друга дополняем!.. (Ещё и кровосмеситель, надо же!) В конце концов, что я теряю? Ну разойдёмся на исходные позиции, взаимно неудовлетворённые, – а я даже с добычей…

Ещё одна встряска – теперь наверняка последняя. Гибкие ступни стали разочарованно разжиматься, освобождая его плечи. Прощай, незадачливая матрица?

«Just do it!» – вспомнил Вадим. Уместный призыв, замечательный – как раз для самоубийц. Просто вдохни жизнь в эту куклу!..

И всё же последовал ему: плавно двинул поршнем на полную амплитуду, с мучительной остротой ощущая каждый пройденный миллиметр – а ведь это лишь начало «большого пути»!.. Сейчас же захваты на его плечах судорожно защёлкнулись, будто подхватывая едва не выскользнувшую добычу, а через приоткрывшийся шлюз хлынула первая порция жизне-силы.

И закрутилось колдовское веретено!

Словно подлаживаясь под медленный разгон, под эту чудовищную инерцию, Леда нажимом подошв задавала Вадиму ритм, теперь больше озабоченная раскруткой своих чар. Внешне они проявлялись только в нарастающем её возбуждении, в трепете разгорячённой плоти, в непроизвольных вскриках и стонах, в аромате исторгаемых соков – против воли Вадим поглощал эту лавину ошеломляющих впечатлений, уже едва сохраняя отстраненность. И втихаря плёл собственную сеть, через злополучную, достраиваемую на ходу матрицу-Леду (великое дело – обратная связь) пытаясь добраться до Леды-колдуньи.

Пока ничего не предпринимая, Вадим наблюдал – за Ледой, за собой. С каждым оборотом любовного маховика по соединявшим парочку каналам устремлялась новая волна жизне-силы, пытаясь выровнять уровни. Но к следующему циклу перепад восстанавливался как по волшебству, будто энергия просачивалась сквозь Леду, стекая в бездну. Конечно, в тени пленительной красотки притаился паразит, отбиравший излишки. Но удивительно было, что он не просто отбирал, а ещё регулировал, откуда черпать. Вряд ли чудище было гурманом: энергия есть энергия, где её ни бери, – к тому ж по нескольким каналам струились обратные ручейки, хотя не столь бурные. И как это работает на наше «веретено»?

Впрочем, образ веретена, скорее всего заимствованный у Леды, уже не казался Вадиму точным. Может, сама колдунья и полагала, будто плетёт его судьбу, но что под этим разумелось – конкретно? Воздействовать на судьбу надёжней через сознание – известное дело: «посеешь характер…» А как стреножить «бессмертную душу», как наложить на неё заклятие? Довольно просто, даже не надо ничего привносить – достаточно лишь изменить проницаемость перегородок, по-иному распределив жизне-силу. Слегка укрепить стенку между рассудком и блоком Хаоса, а вот стеночку, отделяющую от Зверя, наоборот, ослабить. И готово, осталось внушить жертве страстишку попроще: ненависть, зависть или поклонение, – а уж страсть сама направит разум в нужную сторону!

Вадим всё раскручивал маховик и с беспокойством ощущал, как уже не только энергия, но сама Сила стекает по желобам. Кажется, он недооценил колдунью, на самом деле хотевшую от него большего, чем жизнь или даже свободу… хотя в паучьем хозяйстве и это сгодится. Всё-таки она клюнула на его потайной дар! Собственного, что ли, не хватает?

Ладно, сказал себе Вадим, чёрт с ней, с колдуньей, – вернёмся к красавице. Тем более, о ней трудно не думать – какое полотно, а? Кто из великих мог похвалиться таким же? Ну разве моя Леда не «живее всех живых»? (Тьфу, вот о мумиях не будем!)

Нет, с горечью признал он. Не живее, нет. Я творец, может быть, – но не создатель. Чтоб оживить девицу, требуется чудо – а где его взять?

И сам же ответил: в себе, больше негде. Всё – там, в глубинах сознания. Почему мне не стать создателем? Хотя бы на миг! А когда девочка оживёт, останется ерунда: освободить её от власти колдуньи. Ну-ка, что у нас есть на эту каргу?

Вадим ещё мог себя контролировать, даже сохранял отстраненность – как ни трепал душу вихрь страстей, в центре которого он очутился. Но его перегородки начинали сдавать, а быстрее других – как раз та, разделявшая рассудок и Зверя. Однако вместе с тем он ощущал и другое, прежде переживаемое лишь с Эвой, – как их сдвоенное сознание словно бы устремилось в глубь реальности (или наоборот – воспарило), и там, на самом дне (или в поднебесье) уже маячили чудесные огни, обещая и блаженство, и могущество, и гибель.