Господи, но если края этого гигантского круга действительно вздымаются до вертикали, даже и субъективно, логично предположить, что они формируют цилиндр. И куда нацелена эта труба – в какую даль, космическую или временную? Выходит, когда пространство поворачивают на четверть, каждая точка на здешнем колечке расплывается в линию, уводя чёрт-те куда… либо в заданное кем-то место. Стало быть, стоит взобраться по стенке повыше (где вы, альпинисты?), как тебя вознесёт, точно Христа!..

Спокойно, давай по порядку. Что имеем на текущий момент: помехи, ненастья, чудища, – и чем выше по склону, тем этого добра больше. (Или всё-таки зла?) Иная, чуждая среда… И даже мысле-облако, кажется, ведёт себя в ней по-другому, наливаясь новой силой. Как и сознания пришлых тварей: такое впечатление, что телепатов тут пруд пруди! Значит, по мере подъёма мы приближаемся к другому миру. А на время затмения и вовсе с ним сливаемся – тогда-то и стекают к нам заряды, тучи, воды, звери… Выходит, тамошний круг должен казаться не чашей, но куполом? И его отделяет от соседей не Бугор, а, скажем, Пропасть – бездонная, с отвесными стенами. И скатываясь по этим стенам, попадаешь к нам. Странно, да? Начинаешь спуск снаружи цилиндра, а заканчиваешь внутри. Сродни листу Мёбиуса…

Вадим насторожился, различив невдалеке новое сознание – не такое мощное и пугающее, как у последнего посетителя, однако развитием не уступавшее броненосцу. Столь же свирепое, алчущее, разбросавшее по сторонам мысленные щупы в поисках поживы, но ещё более властное, гипнотизирующее животной мощью. Само сознание зверя было наглухо прикрыто бронёй из жизне-силы и сквозь неё излучало одну угрозу. А наружу торчали те самые щупы, похожие на щупальца, и методично обшаривали один клочок леса за другим, перемещаясь вместе с чудищем. Господи, ещё один телепат, к тому же внушатель!

Торопясь, Вадим из мысле-облака соорудил такое же подобие спрута, уплотнив периферию до непрозрачной оболочки, по первому впечатлению вполне сошедшей бы за броню, а сквозь оставленные оконца выдавил в стороны похожие щупальца, словно и сам был не прочь поохотиться, – мимикрия, спасительная мимикрия!.. Предыдущего гостя подобная маскировка, наверно, позабавила бы, но «спрут» не выглядел столь проницательным. И если он не будет слишком настойчив…

Затем Вадим выглянул в иллюминатор, уже представляя, где искать, и содрогнулся: это на самом деле оказался спрут! Чудовищный, громадный, похожий на дюжину анаконд, обросших густой шерстью и сращённых головами внутри бесформенного кожистого мешка. Переставляя одно щупальце за другим, спрут перемещался по обрыву с пугающей лёгкостью, как будто силы в нём хватило бы и на слона (конечно, если тому вздумается здесь попастись).

Безусловно, это был лишь зверь – одно из многих странных чудищ, в последние годы заполонивших губернию. Однако Вадим ощущал в нём кое-что и сверх животной сути: не разум и не душу, нет, а некую подсказку к уяснению нынешней ситуации. Как будто именно этот урод послужил образцом для некоторых крепостных структур. Кстати, щупалец у спрута двенадцать – странное совпадение. Не от него ли произошли эти дюжины, и не по милости ли спрута такое число стало заветным при построении пирамид, и не случайно ли добавление: «чёртова»?

Разумеется, спрут не обошёл бэтрик вниманием: сначала ткнулся в сознание Вадима мысле-щупом, точно пробуя противника на прочность, затем подкрепил впечатление настоящим щупальцем, слегка покачав тяжёлую машину на амортизаторах. И… поплюхал себе дальше, решив, видно, не связываться со странным зверем, изнутри выглядящим совсем не так, как снаружи. Кажется, под защитной оболочкой Вадима спрут не углядел дремлющее сознание Гризли, а тот даже не проснулся – к счастью. Иначе пришлось бы тратиться и на него.

Когда чудище наконец убралось на безопасную дистанцию, окончательно растворившись в пурге, Вадим с громадным облегчением перевёл дух, только сейчас оценив, чего стоили ему эти минуты. Ещё чуть, и он бы сломался. Все мускулы ныли, непонятно с чего сведённые судорогой, – Вадим с трудом их отпускал, один за другим. По скулам и спине струился холодный пот, мерзко щекоча кожу. В сознании растекалась вялость – симптом перенапряжения. По крайней мере, Вадим узнал свой нынешний предел. Но, собственно, с чего он так перетрусил? Разве эта гигантская скотина сумела бы его подчинить? Настолько, чтобы Вадим сам выбрался из бэтра – зверю на расправу. Разве в нём сыскалось бы столько покорности? Или он испугался за Гризли? Да уж, если громила полез бы разбираться со спрутом на кулачках…

«Ну и зверище, а? – подумал Вадим с восхищением. – Во всяком случае, морским головоногим этот спрут даже не родственник. Наверно, в нём запасён полноценный скелет с дюжиной позвоночников, иначе на воздухе ему пришлось бы туго. И к непогоде спрут приспособлен, и кровь у него наверняка горячая. А если он рождает спрутят живыми да ещё вскармливает молоком!.. Не желаете домой такого любимца: спрутика-малыша?»

И вот что ещё странно: если сюда проникают громадины, то уж новыми микробами должна кишеть вся губерния! А никто особенно не болеет – конечно, если не считать болезнью всеобщую дебилизацию.

Между прочим, вдруг вспомнил Вадим, давно пора разобраться со здешней связью. Во-первых, откуда сей бэтр взялся: не из-за Бугра же? Скорее, боевой трофей, как и доспехи, – а у кого отбит, не у Шершней? (Помнится, у них мелькали похожие.) Или подброшен теми с умыслом… Тогда с каким? И что тут насчёт вставки: не позабыта ли, славная моя?

Как и прочее, приёмник в бэтре установили классный, не чета крепостным тивишникам, – с полным диапазоном волн, от длинных до ультракоротких, с отменной чувствительностью. Впрочем, и её вряд ли хватало, чтобы из сплошного треска выловить сигнал, – даже если б сюда доставали трансляции Студии. Тогда зачем он нужен? С прицелом на дальние экспедиции – скажем, за Бугор? Но это уже амбиции масштаба Крепости, не ниже.

Стоило приёмник запустить, как Вадим ощутил знакомое присутствие вставки, странно бередившей мысле-облако. Он ещё не слишком разбирался в тонкостях, однако и по этим ощущениям вставка не походила на обычный прибор: как будто в ней курсировали не только электротоки. И столь же странно осязался экран, почему-то ассоциируясь с чужим сознанием – точнее, с его оболочкой.

Вадим попробовал просочиться облаком в здешний эфир, как уже проделывал в городе, и, кажется, это снова удалось, – однако на сей раз он не услышал и не увидел там никого. Даже не почувствовал. Ни тех светлых, весёлых ребят, ни того мрачного наблюдателя. Ну, с ребятами более-менее ясно: не висят же они на проводе круглосуточно, – но соглядатай!.. В обычных тивишниках он возникал неизменно и сразу, в момент включения. Так, может, здесь, на Бугре, совсем иное Зазеркалье, в которое нет допуска прежним знакомцам? Но тогда в нём должен присутствовать ещё кто-то, иначе на кой оно сдалось? «Если звёзды зажигают…»

Вадим сосредоточился, пытаясь определить, что он сейчас чувствует. Действительно, странный этот эфир смахивал на зеркальный лабиринт, составленный из неисчислимого множества кольцевых труб, – эдакая трёхмерная кольчужка, уходящая в бесконечность. И наверняка он был насыщен чужими сигналами, только как же их выловить?

Постойте-ка… Тех парней я потому, наверно, и слышал, что они мало от меня отличались. Так сказать, единая резонансная частота, случайное совпадение контуров. Я будто соприкасался мысле-облаком с их сознаниями, вдобавок усиленными Зазеркальем, а их речи, уже закодированные для передачи («мысль сформулированная»), поступали в меня напрямую, минуя их рты и мои уши. Но тогда, выходит, я смогу принять и других – надо лишь перестроиться. Не настолько ж я примитивен, чтобы не суметь вместить в себя многих? Я же творец, какой-никакой, а значит, внутри должна иметься подстройка. И круг подобия у меня широк – недаром же я могу найти общий язык почти с каждым!..