По крайней мере пут на себе я не ощущал, а из всех синяков, ссадин и шишек, которые накопил за последние часы, сильнее всего ныла та самая, на затылке. Незаметно я напряг и отпустил мышцы: переломов, похоже, нет, и слабость почти ушла. В бедро вжимался клинок, под мышкой ощущался ствол. Как же они выпустили меня – живым, да еще с оружием? Или в том и смак, чтобы добить в этой вонючей норе? А потом сбросить в выгребную яму.

Как там, у еще живого классика: «подобные мускулистые игры должны бы окутываться флером улыбки». Щас!.. Мне только флера не хватало, не говоря об улыбке.

– Вы не бойтесь, – прошелестел вблизи детский голос. – Тут никого нет.

Напряжение схлынуло, хотя не до конца. Устами младенца… Если бы!

– Как же… – Я прокашлялся, чтоб устранить хрип. – Как же никого – а ты? Кто ты вообще?

– Вы не узнали? – В голосе невидимки проступила обида. – Я Девятка из Крапчатой Колоды – не помните?

Разумеется, я помнил: белобрысый мальчуган, тихий и добрый, постоянно таскающий за пазухой какую-то живность. Миловидное лицо пацана уродовали шрамы, один даже рассекал верхнюю губу. Однако это не портило его улыбки, а улыбался Девятка непрерывно, точно блаженный. Бог знает, что пришлось ему пережить и откуда приплыл он в Колоду, но разговаривал малыш не как ползуны. Что называется, «мальчик из интеллигентной семьи». И кто ж разукрасил его – случаем, не папа-интеллигент?

– Лёха? – спросил я. – Ты почему здесь?

Сейчас скажет: «Стреляли!» – представил я и наконец стряхнул с руки незримую тварь, передернувшись от омерзения. Затем приподнялся на локтях и коленях, убравшись подальше от пола, и в такой странной позе принялся настраивать забрало, надеясь, что оно еще фурычит.

– Меня Туз послал разведать, – сообщил Леха.

– Разведчики, – фыркнул я. – Вас тут не хватало. Говорил же: аккуратно!.. Кстати, не заметил, кто меня сбросил сюда?

– Так вы ж сами впрыгнули, – удивил меня малыш. – Никого не было – я точно видел. Заползли поглубже и будто уснули.

Наконец зрение вернулось ко мне, хотя с помощью техники. В сплошной тьме проступили оттенки, а ярче всего рисовалась горячая фигурка Лехи.

– Надо выбираться, – сказал я, оглядываясь. – Не нравится мне тут. Выведи за ограду, а?

Вряд ли ползун разделял мои чувства, но спорить не стал. Проворненько развернулся и зашаркал на четвереньках по норе, непонятно как ориентируясь в этом мраке. Вздохнув, я пополз следом, извиваясь ужом, но почти сразу стал отставать. Да я и на карачках не угнался б за ним, не то что на пузе, – что значит практика! И сейчас я не в лучшей форме. Хотя, учитывая высоту, с какой грохнулся… Черт, если доведется еще рушиться с чердаков, буду исполнять этот трюк в скафандре. По крайней мере все кости останутся в одной коробке.

– Не так шибко, малец, – попросил я. – И держись ближе – во избежание.

По счастью, ползти оказалось недалеко. Когда выбрались на поверхность, верный мой «болид», оповещенный по рации, уже поджидал рядом с люком. И «стрекоза», вновь потяжелев от патронов, кружилась поблизости.

– Приглашаю к себе, – сказал я. – Вымыться и вообще.

Прежде всего надо мотать отсюда, и побыстрей. С меня довольно этих радостей, нужно и на завтра оставить что-то.

– Да, но Туз…

– С Тузом договорюсь. – Я подтолкнул мальца к машине. – Живо, Леха, шевелись!

С обеих сторон мы сунулись в салон, и тотчас я лихо принял с места, торопясь унести ноги и всё, что еще оставалось целого, включая Леху. Надо ж, куда сунулись ползуны! Это у них называется: «аккуратненько».

Все последние накопления уже поступили к Дворецкому, а вослед я отправил краткую директиву: что из них переправить в Океан немедленно, пока эта бомба не рванула в моем доме, – мне вовсе не хотелось вернуться на пепелище. В таких делах лучше переоценить врага… Кстати, и сейчас не поздно садануть по «болиду» ракетой. В большой игре серьезные игрушки, а гигантоманы питают слабость к эффектным взрывам.

Только вывернули на магистраль, как я позвонил Гаю, чтоб убедиться в их благополучии. Заодно предложил наведаться в Океан – если интересно, где я пропадал и чем занимался. Даже перекинулся парочкой фраз с его жилицей, хотя не сильно горел. Судя по интонациям, многозначительным и манерным, Карина уже приняла на грудь не одну сотню граммов, снимая стресс. И Гай, конечно, не смог ей отказать.

Морщась от боли в затылке, порылся в аптечке, но не сыскал ничего лучше аспирина-шипучки. В лекарствах я не силен: редко пользуюсь.

Еще один вопрос требовал уточнения: как вышли-то на Карину? Собственно, вариантов не много. Скорее, даже один – напророченный. Не глядя на поздний час, я завернул к дому Ляли и, оставив пацана дожидаться в «болиде», по замызганной лестнице поднялся на второй этаж. Стучаться не понадобилось: входная дверь оказалась лишь прикрытой, вместо замка зияла дыра. Впрочем, дверь взламывали не раз, забывая дома ключи. И в комнате творился обычный кавардак, будто здесь не прибирали годами. В углу заливалась истошным лаем кудлатая собачонка, и, как всегда, никто не пытался ее приструнить. Хотя давно могли зашибить соседи, озверев от непрестанного шума. Или наведывавшийся сюда мужичок, которому вредная шавка регулярно мочилась в туфли, чем очень веселила хозяйку.

Но сейчас Ляля тихо висела в комнате – вместо люстры. Ее пухлую шею стянуло шнуром, точно матерчатый валик, мясистые ступни скосолапились под неопрятным халатом, чуть-чуть не доставая до ковра, на котором, прямо под женщиной, рассыпалось с полдюжины кредиток. То есть сперва Ляле заплатили, сколько обещали, а затем подвесили, чтобы не болтала. Или сначала подвесили. Покойный Хазар умел держать слово – из немногих его достоинств. Правда, и Ляля оказалась не жадной: продала подружку задешево. Не «за десяток мэнчиков», как я предсказывал, но и не за сто.

Теперь можно ехать домой – программа исчерпана… я надеюсь.

На скорости я проскочил притихший город, обгоняя редкие машины и проверяя «стрекозой», не гонит ли за мной такой же псих. Затевать новые дела не имело смысла. Я даже не стал названивать клиентам – ждал, пока смогу лучше соображать. Слава богу, затылок отпускало, но вдогон этой боли по всему телу проступали другие, несмотря на аспирин.

Вырулив на магистраль, наддал еще – к полному, хотя сдержанному восторгу Лехи – и через минуты уже свернул на свою тропку, едва приметную в темноте. Удивительно, но было не так поздно: слегка за два.

Опустив машину в гараж, я погнал оробевшего ползуна наверх, в прачечную. Здесь заставил снять с себя всё, отделил одежду от снаряжения и бросил ее отмокать в чан. Потом разоблачился сам, гадливо морщась от приставшей к доспехам грязи, и увлек Леху в ближнюю ванную. А уж затем, оставив пацана разбираться с кранами, прошлепал к главному своему корыту, загодя приготовленному Инессой, и погрузился в горячую воду, заваленную сугробами шелестящей пены.

Вот теперь пошел настоящий откат: навалилась вялость, заныли все ушибы разом, даже обнаружились порезы на коже, которых прежде не замечал. Время от времени я недоверчиво трогал затылок, наконец переставший болеть, но не обнаруживал ничего, кроме изрядной шишки. Красиво я сверзился, в лучших традициях. Жаль, заснять было некому.

День прошел бурно – этого не отнять. И главное, я остался жив и более или менее цел, сколько ни нарывался на увечья. Но два поражения за пару часов – это много. Давненько мне так не защемляли нос, а ведь уж было задрал его до небес. Я словно сунулся в лигу, до которой мне еще расти и расти. А расти-то мне уж некуда: вышел на предел. Ну, почти.

Еще и Эдвин… н-да. Собственно, попрощался я с ним давно, когда его увело за невидимую для большинства грань, – даже похоронил, образно говоря. Ну, изредка вызывал призрак, чтоб выведать, каково там, среди мертвецов. Однако спровадить беднягу на тот свет по-настоящему вовсе не хотел. Да пусть бы жил себе – жалко, что ль? Ну пакостил, конечно, – так разве мало вокруг мерзавцев покруче! Убивать-то зачем?