Вскоре брусчатка кончилась, сменившись глинистым грунтом, размякшим из-за дождя. Дабы святая мать и юная ведьма не замарали босых ног, Светлан усадил обеих себе на плечи – места там хватило бы еще для двоих. Правда, эльфская броня жестка для таких нежных седалищ. Зато не холодит, будто и не металл вовсе.

Лишь сейчас, придерживая наездниц за колени, он вдруг заметил, как схожи их ступни, – а ведь это из самых характерных деталей тела. Хотя предполагается, что дочь Инессы – Жанна… а вовсе не Мишка. Или когда чьи-то формы близки к совершенным, то и меж собой они разнятся мало? Да, но вот, скажем, у Анджеллы… или у Лоры… Разве у них ноги менее красивы? И однако ж отличий хватает.

А как же возраст? Мишка-то лет на семь… э-э… юнее, чем должна бы быть. Хотя ребенок, надо признать, продвинутый – даже слишком. Но это ж еще усложняет вопрос! Иначе можно было б объяснить провалом во времени… простым, ага. На каждом шагу по паре.

Кстати… и уши у них будто с одного эталона – тоже, между прочим, большая редкость. Или уже чудится?

– Лошадью ходи, – скомандовала кроха. – В смысле: вперед, мой скакун!.. Ну не называть же тебя клячей?

– Лучше б ты вообще помолчала, – без надежды пожелал он.

– Ага, размечтался… Высоко сижу, далеко гляжу, – пропела Мишка, оседлав его шею.

– Ты перепутала роли, – пробурчал Светлан. – Это должны говорить тебе, маленький медведь.

– Ну да, – фыркнула она. – Еще не хватало, чтоб ты на мне катался!

Инесса улыбнулась, явно не видя в ее шалостях скверного. Вот что замечательно в святых: не лезут с нотациями, – в отличие от… э-э… святош. Это в порядке самокритики, да?

Вообще, с некоторой натяжкой они могли б сойти за семью. Правда, д'Адуи как-то не вписывается – разве в дальние родичи записать? Блудный племянник, ха! Или скорее уж приблудный.

– А могу я спросить? – заговорила отшельница, дождавшись, когда ведьма притихнет. – Конечно, если тебя это не затруднит.

Богатырь покачал головой: не утерпела-таки. Хоть и святая, а все же мать.

– Спросить – почему нет? – откликнулся он. – И про Жанну мне есть чего рассказать. Но какой смысл? Пока-то ведь не доказано, что она – твоя дочь.

– А что тут доказывать? – высказалась Мишка. – Была бы потребность… обоюдная. Когда теплей друг с другом – это и есть родство.

– Чужую беду, ага, – проворчал Светлан. – А сама разве не скучаешь по мамке?

– Ну-у, не знаю, – пожала она плечиками. – Сейчас-то уж… меньше. Меня ведь подобрали, обогрели… или наоборот?

Ведьма хихикнула, внося диссонанс в трогательную сцену. Впрочем, она всегда их не выносила. Это с возрастом делаешься сентиментальным.

– Потом, ладно? – сказал богатырь Инессе. – Вот разберемся с Дори и обговорим все в деталях. Если, конечно…

– Что? – немедленно среагировала Мишка.

– Если опять не влетим в неожиданность.

– Детскую, что ли?

– Лучше уж детскую, чем…

Поглядев на приора, уже перешедшего на трусцу, лишь бы не отстать, Светлан предложил:

– Держись за мои ножны. Извини, но сбавить темп не могу – время поджимает.

– Благодарю, монсеньор, – выдохнул д'Адуи, сейчас же хватаясь за ножны, будто за стремя лошади.

Подождав, пока парень освоится с буксировкой, богатырь еще прибавил шаг, теперь и впрямь не уступая в скорости коннику. И остаток пути они одолели в молчании – включая, как ни странно, и Мишку.

На территорию лагеря гостей впустили без препятствий, сразу же направив в одну из палаток, немногим отличавшуюся от остальных. А в ней их уже поджидал Дори, вполне подходивший под описание приора: невысокий, щуплый, совсем не видный… то есть, если смотрел не богатырь. И то – лишь на первый взгляд. К тому ж, только для самых толстокожих. Потому что от аббата… пардон, уже от магистра… прямо-таки лучилась сила, проникая едва не в каждого, кто к нему приближался, а многих, наверно, и подминая. Или, во всяком случае, очаровывая. Обаятельный, гад… даже несмотря на свою должность.

– Что значит харизма, причем концентрированная! – сказал Светлан девочке.

– Еще покруче, чем серная кислота, – пробормотала она, ежась. – Силен, бр-р-родяга!

Палатка оказалась скудна убранством, причем это не было позой – Дори впрямь не заботил комфорт… не говоря уже про роскошь. А власть он носил внутри себя, поэтому почтительности не ждал. Кого-то это напоминает, а? Хотя сила у нас разная.

Поклонившись Инессе и спокойно кивнув приору, новый магистр указал на кресла, уже приготовленные против стула, на который опустился сам.

– С тобой пока не знаком, – пояснил богатырю свою неучтивость. – Не в обиде, да?

– Да чтоб я сдох, – ухмыльнулся тот.

– Нам впрямь нужно узнать друг друга, – прибавил Дори. – Чтобы не ломать копья без смысла. И учти: через меня с тобой будет говорить Бог.

Вглядевшись в него внимательней, Светлан откликнулся:

– Знаешь, я даже готов в это поверить… хотя фраза пошлая. Одна просьба: называй его «Господом», а не «Богом», – во избежание путаницы. Или «Вседержителем» – этот термин я тоже оставляю вам. Но только не «Творцом», упаси… гм… бог.

Ответим таким же пронизывающим взглядом, магистр кивнул, принимая поправку. Все ж приятно иметь дела с равным… ну, почти. А этот его Господь, пожалуй, стоит мессы.

– Ты, верно, знаешь, что Господь бесплотен, – продолжил Дори. – И хотя он могущественен и способен на великие деяния, с людьми ему проще изъясняться, применяя человеческое тело. Так вышло, что своим рупором он избрал меня.

– С рупором Избранника я уже говорил, – хмыкнул Светлан. – А ты, стало быть, рупор Господа. Осталось выяснить, чей рупор он.

– Не думаю, что есть кто-то выше его, – ответил магистр серьезно. – Ибо тогда я бы знал об этом. Мой Господь честен со мной.

– Но, может, он говорит не всю правду? – предположил гость. – Не пробовал его расспросить?

Пожав плечами, Дори ответил:

– Всё во власти Господа, а мы – лишь его слуги.

Что-то похожее Светлан уже слышал… причем недавно. Впрочем, песня-то заезженная – и кто ее автор?

– Все ж я путаюсь, – признался он. – Вокруг развелось столько божьих людей!.. И все вопят, что именно их Господь – истинный. Кому верить-то?

Нахмурившись, магистр сказал – без гнева, но с металлом в голосе:

– Римская церковь давно отошла от Господа. Она погрязла в пороках и роскоши. Уж мне ведомо, что творится даже в папских чертогах. А в большинстве монастырей и вовсе процветает разврат.

– А ты, стало быть, им судья?

– Не я – Господь.

– А-а, так ты тогда карающий меч своего бога!.. Или, во всяком случае, его бич. Будешь устраивать массовые порки, вколачивая благочестие через задницы. Ну а тех, кого и этим не пронять…

– Бичеупорных, – подсказала Мишка.

– …предашь анафеме – через отсечение головы.

– Не лги и не распутничай, – сказал Дори с нажимом. – Не роскошествуй и не заносись.

– А как насчет «не убий»? – поинтересовался Светлан. – Или этот пункт вы принимаете с оговорками?

– Мы тщимся следовать по пути, начертанному Господом, – заявил магистр. – Но на этой тропе столько завалов!.. Что ж поделать, приходится расчищать.

– И чего ты хочешь: прикончить ноэльского эпископа, истребить его команду? Или надеешься обратить их в свою веру? Или, думаешь, как раз тут твой Господь и римский… э-э… Всевышний смогут сцепиться напрямую, дабы в честной схватке выяснить, кто в этом мире небесный царь. А когда победит молодой и ярый, прежняя паства всем стадом хлынет в лоно новой церкви.

– Я знаю: это совсем не просто, – сказал Дори. – И потребует много усилий…

– А лучший довод в религиозных диспутах – это дубина, да? Или, еще лучше, меч. А уж когда заговорят пушки… Да что тебе до старикана, коего почитает Рим? Пусть умирает себе по-тихому. Или твой Господь не настолько в себе уверен, чтобы терпеть рядом конкурента?

– Но с чего ты решил, что тот умрет сам?

– Да ведь такие боги старятся – ибо их лепили с людей. И с возрастом они не делаются лучше, помалу теряя пыл и мудрость, делаясь обидчивыми и сварливыми, как большинство стариков. И твоего Господа такая судьба тоже не минует. Вот тогда он вспомнит о терпимости… но получит ли ее? Когда сам зовешь к насилию… Кстати, ты не думал, за что христиане так невзлюбили иудеев?