С заломленной назад рукой громила крючился на асфальте, издавая странные хрипы, будто пытался вздохнуть. Кажется, я вывихнул ему плечо и сокрушил пару ребер, но в вытаращенных глазах Богдана плескалась не столько боль, сколько паника: секунда проходила за секундой, а он все не мог вдохнуть.

– Аркадий, – скомандовал старший, не спуская с меня глаз.

Очкарик послушно наклонился над бездыханным и в два приема развернул его, уложив на спину. Затем несколько раз легонько ударил в грудь – пока Богдан не произвел сипящий вдох, затянувшийся секунд на десять. Сейчас же Аркадий поднялся и повернулся ко мне боком, заднюю руку запустив глубоко под плащ.

– Обойдемся без пальбы, ладно? – с ухмылкой произнес я, упрятав руки в карманы одновременно с ним. – Или вам мало сюрпризов?

Не поворачиваясь, старший щелкнул пальцами, и Аркадий нехотя вынул ладонь – слава богу, пустую. Распластавшись на тротуаре, Богдан громко и сосредоточенно дышал, радуясь каждому вдоху.

– Кажется, вы хотели беседовать? – напомнил я. – О девицах, татуировках, летающей посуде… А, Федор Борисович?

Конечно же, я узнал Шейнина сразу, запомнив по мельканиям на центральных каналах, где он весьма убедительно и убежденно толковал об угрозе инопланетного вторжения, приводя факты, демонстрируя фото, ссылаясь на многих свидетелей. Излагал грамотно, но без особой легкости – и вовсе не то, что волновало меня сейчас. По-моему, он не там искал. Или не искал вовсе, а лишь подсунул мишень таким вот любителям охоты, как Богдан с Аркашей. Благодаря его стараниям или по иной причине, но волна назревала нехилая, почти сравнимая с движением нашистов, а Шейнин оказался на гребне. И странно было встретить его тут, во главе боевой тройки, – тем более, обитал он в столице, где размещалась главная база тарелочников. Впрочем, Шейнин и в студии не выглядел кабинетным шаркуном.

– Даже так? – его губы тронула улыбка. – Значит, ты один из них?

– Федор, ты не прав! – сказал я без обиняков. – Откуда такая скоропалительность?

– Ну, раз ты меня знаешь…

– Не хошь светиться, неча кривляться в ящике, – отрезал я и вовсе грубо. – Уж смирись со своей славой.

– Потом, ты подвернулся так некстати…

– Это как посмотреть, – пробурчал я. – С чьей колокольни.

– …и действовал так умело.

– И о чем это говорит? Ну, напрягись!

– Что ты заодно с… этой. Ты – такой же.

– Мимо, – хмыкнул я разочарованно. – Ты всегда попадаешь пальцем в небо? Тем хуже для баранов, которые за тобой идут.

По лицу Аркадия пробежала судорога, будто он нашел бы, чем возразить. Но Шейнин снова сдерживающе щелкнул пальцами и сказал:

– Ладно, твоя версия?

– Не допускаешь, что я тут затем, зачем и вы?

Тарелочник качнул головой:

– Ты позволил ей сбежать.

– Потому что не хочу делиться. А ты бы на моем месте убил? Тоже мне, СМЕРШ! Она нужна вам живой, верно? Чтоб поспрашивать как следует, изучить… глубоко.

– Ты мог бы примкнуть к нам.

– Ха!.. Не много ли на одну малышку?

– То есть?

– Я не охочусь в стае, – сообщил не без чванства. – И потом, вдруг она захочет откупиться? А ведь найдется чем, правда?

Я уже понял, что Шейнин попросту тянет время, ожидая подмогу. Как ни впечатлила его расправа над Богданом, меня он не боялся. Однако упустить не хотел. Вдвоем меня не заломать – я же не хрупкая девица, за которой они гнались, вдобавок умею кое-чего. Но стоит сюда завернуть еще троим…

Откуда ему было знать, что один вход в этот закуток охраняет «болид», в любую секунду готовый открыть заградительный огонь, а над двумя другими зависло по «стрекозе». Так что врасплох меня не застать.

– Ведь ты предатель, – заклеймил Шейнин со сдержанной, но страстной убежденностью. – Пособник чужаков, нелюдей!.. Враг человечества!

– Вообще я работаю на ЦРУ, – произнес я задумчиво. – Это как, допустимо? Вы за всех людей или только за местных?

– Издеваешься? – догадался он.

– Смешные вы ребята. Или больные? Высосали из пальца инопланетян и надеетесь, что в это поверят. Ну какие у вас факты? Только не говори про чутье, ладно? Если и меня записали в пришельцы…

– Нас тысячи! – выкрикнул Аркадий, наконец прорвавшись. – Двенадцать тысяч настоящих бойц…

Не глядя Шейнин выхлестнул руку, ударив его по губам, и очкарик заткнулся. Видимо, цифру он выдал близкую – уже кое-что. Тупарей-то набежит и больше, но если все выдрессированы, экипированы…

– Как этот? – кивнул я на поверженного Богдана. – Да хоть двенадцать миллионов!

– Ты что же, ослеп? – спросил Шейнин. – Не видишь, какая она? Или опять дурака валяешь?

– Дураков, – поправил я. – Ну, какая?

– Безупречная. Словно киборг.

Вот как, выходит, не одному мне она кажется совершенной?

– А пару веков назад окрестил бы ее ведьмой? Умеешь ярлыки наклеивать!..

– Ты хоть приглядывался к ее коже? Ведь мы не первый день за ней следим, у нас есть записи.

– И что?

– Ни родинки, ни лишнего волоска.

– И что? – повторил я. – Подумаешь! Я тоже вывел у себя лишнее.

Хотя фактик вынуждал задуматься – не все же такие чокнутые, как я. Но киборг? Я рассмеялся: надо быть слепым, чтобы не видеть, насколько она живая. Да рядом с ней все – мертвецы!..

– А ее волосы? – вопросил Шейнин. – Знаешь, сколько их должно быть, чтобы образовалась такая грива?

– На тебя не угодишь. То волос недобор, то слишком много.

– А голос? Такой диапазон бывает у единиц.

– Так ведь бывает же?

– И всё – в одной?

Глаза Шейнина разгорались, против воли он втягивался в спор, уже забыв, что лишь тянет время. «Азартный, Парамоша!..» Вообще я мог прибавить к перечню многое – взять хотя бы ее последний прыжок. Но его тон вызывал у меня неприятие независимо от смысла.

– Не пойму, – сказал я. – Ты что, завидуешь? Ну, не твоя «Маша» – так все равно же «хороша»!

– Собственно, дело даже не в ней… То есть не только.

– А в чем еще?

– Раз ты следил за ними, должен был заметить странности в их оснастке.

– Например?

– У них есть защитные поля. Совершенно непроницаемые.

– Так уж и совершенно!..

– А если есть защита, наверняка припасено оружие. Представляешь, каким оно должно быть?

– И чего же девочка не бластнула по вам из своей пушки?

– Этим она выдала бы себя. Без крайней нужды чужаки не носят с собой улик.

– Лучше сказать «чужие» – aliens. Вызывает ассоциации.

Слишком щедро делился Шейнин сведениями – это начинало тревожить. Такими откровенными бывают с друзьями… либо с кандидатами в покойники. Дружба у нас явно не клеилась. И что остается?

– Как ни называй, смысл один: чудища. А мы с тобой пока что люди.

– Это как посмотреть, – возразил я. – А чудища – что же… Вдруг среди них затесался очарованный принц?

– Может, и лягушек подряд лобызаешь? – съязвил он. – Или у тебя иная ориентация?

– Зоологическая?

– Половая. Раз тебя больше волнуют принцы, чем царевны.

– Был бы человек хороший, – сказал я. – А договориться можно всегда.

– Человек?

– Если можно договориться, значит человек, – вывернул я. – А тут и внешнее подобие – да какое!.. Но ведь красота не повод для агрессии?

Наверняка Шейнин не верил ни одному моему слову, приговорив еще до суда. Бессмысленно урезонивать дураков или мерзавцев: первые и сами убедят себя в чем угодно, а вторых не заботит ничего, кроме выгоды.

– Хорошо, – уступил я. – Допустим, они пришельцы. Но кто доказал, что враждебны? Вон коммунары верят совсем в иных.

– Мы для них – грязь, – с нерушимой уверенностью сказал Шейнин. – С какой стати они будут церемониться?

– А почему лишь для них? Мы вправду грязь, если так любим наносить превентивные удары. Вот ты на их месте что бы сделал? Устроил тут образцовую плантацию, разве нет? Почему-то в другой роли тебя не вижу. Ты ведь в душе расист, мой милый. Так пожинай плоды!

Пока мы препирались, Аркадий шажок за шажком сдвигался ко мне – как он полагал, незаметно. Затем вдруг ринулся, для надежности целя в лицо – похоже, шприцом. А что послужило ему сигналом, я не понял.