— Я люблю Марину. Но знаешь, Тами... Уже люблю ее, как дочь.

Тамико задумалась — ошарашенности она не выказала совершенно.

— Дочь? Мгм... Да, она как цыпленок какой-то и выглядит, уж прости за прямоту. Мелкая.

Уголки ее пухлых губ поднялись — Тамико была в своем репертуаре. За что Лукас ее и ценил.

Он погладил Тамико вибрациями низкого бархатного голоса.

— Мне хочется опекать Марину и защищать. Но пока ума не приложу, как сказать ей это, чтобы совсем ее не сломать. Там ресурсов душевных мало...

Тамико поскучнела.

— Ты мне ничего толком о ней не говорил. Я пас.

Лукас догадался, что послужило причиной внезапной перемены настроения Тамико.

— Тами, ну тебя-то я буду лелеять все жизни. Ты сомневаешься?!

Тамико приставила ладонь ребром к его горлу.

— Перестанешь холить — заставлю!!!

Лукас широко улыбнулся. Боги, почему эта шикарная женщина любит другого? Но эти сожаления были слишком опасны, чтобы дать им разрастаться. А дал бы, они завели бы Лукаса в тупик.

Чувства Тамико, его чувства, чувства Магнуса… Благо Анамаории...

С каких-то пор Лукас придумал себе веру, умом осознавая иллюзорность своей выдумки: что и для него кто-то найдется. Только нужно подождать. А пока, наверное, стоит отдавать страждущим женщинам то, чем Лукас обладает в избытке...

Тамико убрала ручку — ароматную, нежную — с его шеи и посерьезнела.

— Ты придумаешь, как ей сказать. Я знаю.

Лукас гипнотизировал ее взглядом.

— Я рад, что ты меня не осуждаешь...

Тамико встрепенулась.

— За что?! Ааа, за твои скорости реакции... Вжик-вжик, — она сделала молниеносные пассы ладошками в воздухе. — Значит, у тебя опять будет какая-то новая женщина для секса. Я скоро перестану с ними знакомиться. Смысл?

Лукас горько усмехнулся.

— Такой вот я непостоянный.

Тамико возразила:

— Да ну, какой же непостоянный: страсти в тебе бурлят постоянно, и постоянно что-то меняется. Это интересно же! Тааак, отдохнула я, пора за работу, — и Тамико соскользнула с Лукасовых колен.

Как ни старалась Лалия скрыть тоску, Эрик подспудно ощущал, что его любимую гложет тяжесть.

Раз он вернулся домой в неурочный час и обнаружил Лалию совершенно разбитой, обложившейся подушками, укрывшейся одеялами и даже не помышляющей повысить температуру тела, как умели анамаорэ.

Холод в душе, ледяная кожа...

Эрик ринулся к ней, обнял ее крепко-крепко, передал ей жар — машинально, не вынес смотреть на ее угасание.

— Хочешь, я убью Лукаса?! Не могу видеть тебя такой!

Лалия вяло улыбнулась.

— Нет, что ты, не надо... Просто отвлекай меня, когда загрущу... И не делай ему ничего, пожалуйста... Не надо брать грех на душу и организовывать ужасные последствия для нас обоих.

Лалия говорила через силу. И боялась. Ужасно боялась.

***

Марина раскачивалась на садовых качелях Дома, но энтузиазма в ней не чувствовалось. Казалось, сама Марина колеблется, стараясь принять какое-то решение, и воплощает свои сомнения на материальном уровне.

Лукас не хотел ничего говорить ей в лоб. Он изменил свое поведение и надеялся, что Марина подведет его к тревожащей теме сама.

Она и вправду сказала:

— Лукас... Со вчерашнего вечера ты ни разу не поцеловал меня...

Лукас изобразил замешательство.

— Что? В самом деле?

Он остановил качели и расцеловал Марину в обе щеки.

Она скривилась.

— Так я и знала... Не так, Лу, не так... Зря... Все было зря... Ты меня не любишь и не сможешь полюбить...

— Началось! — Лукас воздел глаза к рукотворному небу. Так странно… Он мог запросто воспроизводить природу, ни капли не задумываясь, а с этой девочкой нужно было обращаться крайне осторожно. — Еж, нам надо поговорить. Серьезно.

Марина помрачнела, слезла с качелей и пошла в дом, где заварила им обоим чай и уселась в свое любимое кресло целиком, с ногами. Лукасу было бы удобнее беседовать, лежа на подушках, но сейчас тон задавала его почти-дочурка.

Увидев, что Марина готова слушать, он произнес своим низким обволакивающим голосом:

— Во-первых и в основных, я тебя люблю. Очень люблю, Ежик. Захоти я от тебя скрыться, я пропал бы так, что ты бы никогда не нашла меня, даже если бы сидела в моем кабинете месяц.

Марина сделала глоток чая, чтобы спрятать подступающие слезы.

Лукас произнес:

— Давай посмотрим так: я мужчина, а ты женщина, и мы очаровываем друг друга. Правильно? Или что-то идет не так? Вот только что?.. «Ты меня не любишь» — это кокетство?

— Нет, — Марина разглядывала дно чашки, — я, правда, так думаю...

Лукас терпеливо подводил ее к нужному ему выводу:

— Значит, обольщения как минимум нет. Ты не стремишься мне понравиться...

Марина задумалась. Лукас продолжил:

— И почему? Я мужчина, ты женщина, в чем проблема?

Марина выдала, напрягшись и посмотрев вдруг прямо в его синие глаза.

— Я не женщина... Я недо...

— Неправда, — Лукас протянул руку и погладил его шелковистые локоны. — Ты женщина, просто ты маленькая. Это называется «девочка». И ты очень-очень хочешь быть любимой.

Марина вновь нашла спасение в напитке, уткнувшись в чашку.

— Еж, а Еж, — Лукас занял свою обожаемую позу, придвинувшись к Марине и глядя на нее снизу вверх, — я хочу и буду любить тебя, как любят девочек. Просто, без условий и без игр.

Марина всхлипнула.

— Всегда? Как бы я тебе ни жаловалась?

— Да, маленькая, — Лукас забрал чашку из Марининых рук и отставил ее в сторону. — Ты сможешь жаловаться, ныть и сомневаться во всем сколько угодно, я все равно буду тебя любить. Дети — это, как Церемония, насовсем. А когда ты станешь старушкой, мы сделаем тебя анамаорэ... Пока это совсем не обязательно, как ты считаешь?

Марина не знала. Ей хотелось прижаться к Лукасу и плакать.

И поверить, что он действительно всегда будет рядом. В любом качестве. Что он просто никуда не пропадет. Придет по первому ее зову. Защитит ее. Поможет ей.

Лукас улыбнулся.

— Будь я человеком, моими потомками уже можно было бы заселить целый город... Так что я вполне созрел для отцовства... Мне кажется, или мы чем-то похожи с тем твоим папой?

Маринины глаза блестели от слез.

— Характерами... И волосы у него были темные... Но ямочек не было.

— Ямочки я себе оставлю, позволишь?

Вместо ответа Марина обняла Лукаса. Так странно, она опять ввязалась в отношения с мужчиной намного ее старше. Опять пыталась играть умудренную опытом и даже небезуспешно, а сама отчаянно искала родительского тепла.

Тепла, которое сейчас ей предложил Лукас.

— Лу... Мне восемнадцать, тебе по легенде должно быть около сорока. Ну, как минимум. Как ты можешь выглядеть?

Лукас услужливо преобразился.

— Как-то так.

Марина улыбнулась.

— Забавно... — и она добавила жалобно: — Но ты, правда, меня не бросишь?

Лукас тихонько передавал ей ободряющую энергию.

— Правда, маленький Еж. И я сделаю так, чтобы ты забыла обо всем пренебрежении, которое тебе когда-либо оказывали. Больше не будет никаких неудачных отношений. Я прослежу.

Марина изумилась.

— Ты что, будешь отслеживать всех моих поклонников?

Лукас рассмеялся.

— Да. И всех твоих друзей и подруг. Как полагается заботливому и строгому папе.

Марина прижалась к нему крепко-крепко. Возможно, ей впервые было по-настоящему полностью хорошо и спокойно.

Эти робкие вопрошающие взгляды из-под пушистых ресниц...

Леон прекрасно понимал их значение, но никоим образом не хотел менять что-либо в своей холостяцкой полулегальной жизни.

Однако, предъяви он Ванессе каких-нибудь шлюх в качестве «прочих женщин», заяви ей, что любви нет, а есть свобода и только, он лишился бы шикарной любовницы. Идеальной, как показала их обширная практика.