С другой стороны, буйная поросль отлично вязалась с его удлиненными клыками, намекая на неукротимый нрав.

Лукас ответил:

— Мы на крыше небоскреба и мы невидимки. Загораем.

Отношения с Марной пока что приносили Лукасу только удовлетворение и радость. Лукас сиял и светился почти в прямом смысле, что в свою очередь радовало Марину.

— Классно! Но ты же можешь загореть по желанию, сразу! И ты уже бронзовый!

Лукас мечтательно посмотрел на Марину.

— Да, но я люблю наслаждаться процессом. Люблю наслаждаться тобой и обстановкой. М?

Марина звонко рассмеялась.

— В самом деле! Если мы невидимки и только мы видим друг друга, солнце не позолотит наши тела!

Лукас лукаво улыбнулся.

— Иди ко мне, золотая моя.

А потом они внимательно разглядывали небо.

Марина спросила:

— А когда я стану такой, как ты, я же не смогу вернуть свою прошлую сущность, как ты думаешь?

Лукас лежал на спине, а Марина на боку, приподнявшись на локте, и ее ярко-рыжие волосы щекотали кожу Лукаса.

— Сможешь наверняка. Правда, на твоем месте я бы сделал это уже сейчас. Все равно ты возвращаешься к былому, что-то вспоминаешь, что-то используешь по капле. В нашем мире тебе и без того найдется, к чему привыкать... И это прошлое — оно твое прошлое, оно часть тебя.

Лукас говорил негромко, не заставляя Марину, уверенно и спокойно. Марина выдала:

— Я боюсь боли. Боюсь сотен горьких воспоминаний... Придется ведь переживать их все заново...

Лукас притянул Марину себе на грудь.

— Это уже в тебе и оно постоянно прорывается. Воспоминания, решения. Без них никак. Мы переживем все вместе. Любую боль, любое несчастье.

Марина вздохнула.

— Ты очень сильный, да... Но я не хочу тебя загружать.

Лукас улыбнулся.

— Я всяко сам загружу себя чем-нибудь. Расслабься. Я подожду, когда ты станешь готова.

— А вы помните все?

— Все. Совсем все. Всегда. Тебе в любом случае придется к этому привыкнуть.

— Ну ладно... Не хочу пока об этом думать... — и Марина удобнее устроилась в ласковых руках Лукаса.

Колетт проснулась от шевелений Роберта.

Ей показалось, что он удивился, обнаружив ее в собственной постели. Но, пользуясь случаем, Роберт властно прижал Колетт к себе — заспанную, теплую, растерявшуюся в первый момент пробуждения.

— Пришла, не покинула меня... Умница!

Колетт с наслаждением зевнула, мечтая чтобы Роберт никуда не уходил, чтобы ночной кошмар растворился, словно он никогда не случался, чтобы осталось только ласковое общее утро, когда вроде бы пора заняться делами, но никто не хочет вылезать из постели, и растягивающиеся сладкие минуты упоительны.

Но Роберт не собирался нежиться, запланировав поработать. Досадное воспоминание заставило его наморщить лоб.

— Ты в кладовку не ходи. Я там сам все приберу и сам поем. Ты поспи еще.

Колетт благодарно впитывала тепло его мускулистого тела.

— Спасибо... Но ты полежи со мной еще... Минуток пять, пожааалуйста!

Роберт опять нахмурился, теперь притворно.

— Что вы со мной делаете... Котятки... Хорошо, давай еще полчаса музыку послушаем, — и перегнувшись вниз, он начал шарить под кроватью в поисках пульта.

Колетт понимала, что заснуть ей уже не удастся, но под предлогом дремы можно было какое-то время позаниматься собой.

Неожиданно Роберт заявил, найдя пульт, но пока не включая композицию:

— Я скоро поеду на море, и ты со мной.

Колетт опешила.

— Что?

— Ты море не любишь или думаешь с кем-то встречаться в мое отсутствие?

Фиалковые глаза уставились в голубые.

— Бррр. Неожиданно как-то! То ты режешься, то вдруг море… — Колетт первая отвела взгляд, Роберт ответил:

— Нервишки шалят. Тебе беспокоиться незачем. Если что со мной случится, тебе придет письмо от любимой твоей Сайречки с инструкциями. Я открыл тебе счет. Лет на пять шикарной жизни тебе хватит, а там найдешь кого...

Счет...

Шикарная жизнь...

Если что-то с ним случится...

И Колетт взвизгнула, вцепившись в широкие мужские плечи, нисколько не заботясь, что ее ногти могут оставить на коже Роберта царапины.

— Идиот! Да не нужны мне твои деньги без тебя, понял?! Я чуть с ума не сошла вчера в коридоре! Дебильное развлечение! Напился, и поперло, да? Выкинула бы все твои дрянные бутылки!

Роберт, наконец, отвел девичьи руки, перехватив их за хрупкие запястья.

— Давай закроем тему вчерашнего. Что насчет моря?

Колетт мотнула головой, откидывая назад мешающие локоны.

— Что скажешь, то и будет. Я поеду с тобой.

Предать всех своих богов за даруемое им удовольствие. Что угодно, как угодно, где угодно за обжигающие языки чувственного пламени.

***

Магнус выполнял сложное пожелание подопечного — увы, перемещение по мирам детям анамаорэ запрещалось, а Оливеру страстно хотелось увидеть хмурое небо, вдохнуть запах дождя, поймать ладонями тяжелые холодные капли... Надеть серые джинсы, объемную темную куртку, красные митенки и гулять одному, наступая на пожухлые листья, погрузившись в свои мысли и впитывая энергетику прохожих, отдельных домов и целых улиц.

Оливер жаждал писать композиции, и Лукас, царевич анамаорэ, по знакомству учил его делать это без инструментов, преобразуя вибрации самой души в звук.

Иногда Оливер мечтал об островах, вспоминая ту родню, о которой он узнал благодаря Тери.

Родителей, отправивших его в пансион, и от которых он сбежал в Город, Оливер почти не вспоминал.

Оливеру давала покоя мысль о Маю — как она решила свою схожую проблему?

Оливер пытливо поинтересовался у Тамико, и она сказала:

— Родители Маю получили известие, что их дочь умерла, — Тамико вздохнула. — И это честнее, чем то, как мы с Магнусом ломаем комедию... Но я не могу не видеть своих папу и маму! Не обнимать их... Не могу же подойти к ним невидимкой — испугаются! — Тамико виновато склонила пушистую голову.

— Боишься? — Магнус легко подул в лицо любимой, словно окаменевшей, глубоко погруженной в свои думы.

На щеках Тамико горел волнующий румянец, карие глаза подернула пелена внутренних картинок. Алое платье оставляло ее округлые соблазнительные плечи открытыми, тесно обнимая высокую пышную грудь и спадая от талии широченными юбками. Ткань — ожившее пламя, сотни искр, тысячи переливов, миллионы мерцаний. Девушка-пожар воплотила свою сущность в важнейшем для женщин анамаорэ образе.

Тамико встрепенулась, ее звонкий голос зазвучал колокольчиком в тишине просторной комнаты их с Магнусом дома:

— Первый раз, в первый класс...

Магнус подмигнул.

— Ты первоклассная, Тами. А чего ты боишься?

Маленькие, но крепкие девичьи руки, украшенные кольцами, уверенно обвили его стан .

— Изменений в теле... Не знаю, мне страшно почему-то.

Магнус нежно улыбнулся.

— Да, мы сможем рожать сами. Естественным путем.

Тамико хмыкнула.

— Ага, вынашивать все девять месяцев!

Поцелуй прервал ее ерничанье.

— Я рад, Тами... Так рад... Умирать больнее, а это совсем не больно... Я просто знаю, интересовался.

— Да, я тоже знаю, — Тамико крепко прижалась щекой к любимой теплой щеке. — Да в конце концов, давай уже закончим процедуру, чего тормозить?! Мы опаздываем?

Янтарные глаза светились обожанием.

— Нет, милая, в запасе приличий еще минут двадцать.

Тамико решительно подалась вперед всем гибким телом, не опасаясь смять волшебное платье.

— Ну и не будем растягивать, пойдем!

И пара телепортировалась в Церемониальный Зал, где связывали судьбы все анамаорэ их царства.

Гигантский, способный вместить сколь угодно большое количество гостей, из серого камня, увитого зеленью, с высоченными потолками и витражными окнами-арками, через которые лился мягкий, но достаточно яркий свет.