Они покидали магазин, увешанные кучей пакетов и несколькими коробками, а для вечеринки купили одинаковые комбинезоны, отличающиеся только цветом.

Оба с широкими лямками на пряжках, большим вырезом под грудь и топик, пояском на талии контрастного цвета и присборенными книзу шортики до середины бедра, фиолетовый комбинезон для Колетт и красный для Эрин.

Перед выбором сестры придирчиво изучали материал, очаровательно морща носики. Бархатистый рубчик, «нас ведь будут обнимать мужчины, хочу быть незабываемой на ощупь!»

— Главное, не соглашаться на сомнительные предложения выпить, — Колетт пыталась быть важной, все-таки старшая.

Эрин булькнула от смеха.

— Тебе-то да, я в худшем случае усну, а вот ты...

Колетт вспомнила то, что ей хотелось бы забыть, но сестра-свидетельница не раз шутливо укоряла ее при случае. Поведение Колетт на школьном выпускном было вызывающим. Она розовела до кончиков ушек, просматривая отснятое тогда видео.

— А ты хороша, все видела, но не препятствовала!

— Я была в шоке, честно!

— Лааадно, — Колетт одернула подол джинсовой юбки, балансируя на шпильках со всеми пакетами и коробками, — но если и сегодня что-то случится, а ты сошлешься на ступор, это будет считаться подлым предательством! — она грозно сдвинула брови, аккуратно скорректированные, но довольно широкие.

— Даже ступор от чьих-то умопомрачительных глаз?

— Тем более. Я не прощу, если ты будешь наслаждаться жизнью, когда я попаду в беду.

— Я тебя люблю, — Эрин ловко опустила покупки на тротуар, чтобы обнять Колетт, та с пакетами и коробками в руках покачнулась на каблуках, но радостно взвизгнула.

— Нет, все-таки будет хуже, если там не встретится никто стоящий, и мы пресно проведем время... Хотя кто перспективный может встретиться на ночных танцульках?

Эрин подняла пакеты — в ярко-оранжевом сарафане с широкими желтыми бретельками и такого же цвета босоножках, с копной медных волос, горящих на солнце, она смотрелась тропической красоткой.

— Как знать, какие в этом Городе нравы...

***

Роберт мало беспокоился по поводу сопровождения двух пташек: присмотреть, чтобы к ним не пристал никто мутный, было проще простого.

Правда, сейчас в Город приехали парни, с которыми Роберт не был знаком даже шапочно. Тем не менее, куда больше Роберта волновало то, что Петер танцует столь же хорошо, а может, даже лучше, чем он сам.

Роберт уже махнул рукой на Кацуо, показывающего превосходящие результаты из-за помешательства на байках, но уступить Петеру в простейшей акробатике — нет уж.

И если Петер полезет на капот, придется втолковать ему, кто есть кто. Рано или поздно они точно сойдутся в поединке пируэтов.

***

Леон — человек с тайной. Опасной и темной, как бездна.

Тайной, леденящей кровь детей, будоражащей воображение женщин и вызывающей уважение мужчин.

Он все повидал и все знает, и только нечто особенное способно вскружить его искушенную голову.

Правда, ночами он, пропахший свободой и ее другом одиночеством, приходит туда где торжествует водоворот лиц и тел, наблюдая за тщетными попытками очаровать себя и надеясь...

Надеясь.

Как?! Как физически она могла жить без него?

Эти соболиные брови, кошачьи, миндалевидные и чуть раскосые глаза, полные, очаровательно изогнутые губы изумительного цвета, округлый подбородок, мужественное, атлетически сложенное тело, покрытое мягкими золотистыми волосами специально для нее.

Ласковые сильные руки, чувствительные пальцы, опытные в доставлении наслаждений.

А его то задорный, то грустный, то счастливый смех...

Голос, полный гармоничных, сказочных в красоте интонаций...

Невероятно живая мимика, от которой ее сердце трепетало...

Миллионы улыбок.

Он был ветер и пламя, вода, и земля, все стихии, идеально сбалансированные и явленные ей в живом мужчине.

Тамико просыпалась в метаниях, крича от боли, крича в исступлении.

И Лукас не мог ничего поделать с ее истериками.

Лукас внутренне сжимался в тоске и гладил свою любимую, удерживая Тамико от бурных проявлений чувств: она хотела разбить кулачки в кровь, желала украсить гладкую тонкую кожу синяками и ссадинами, жаждала выразить свои мучения.

Она любила Магнуса не только умом, но и совершенно по-животному, и едва его не оказалось рядом, иллюзии о каком-то еще увлечении схлынули вмиг.

Когда Тамико приходила в себя, то целовала Лукаса и нежила его совершенно по-дружески, прося прощение за свои легкомыслие и несдержанность.

Тамико объяснила, что не верила, будто бывает так хорошо, как было ей с Магнусом, и потому подсознательно желала испортить отношения, опустить их до более привычного уровня.

Лукас знал, что это неправда. Что причина ее чувств к Магнусу в другом.

Но сам Лукас любил Тамико, на самом деле любил, и пламя отчаяния, горевшее в Тамико, выжигало его.

Лукас решил ограничиться платоническими проявлениями чувств к Тами, маленькой и заблудившейся.

Стереть свое пагубное для Тамико влечение.

Тем более, дома его ждала Лалия, пережившая ради него... многое.

Эх, почему намного больше ценишь отношения, когда переживаешь в них сам? Аксиома.

Лукас надумал поддразнить и встряхнуть очаровательную «царевну» с круто изогнутыми бровями, снять пелену ее невыплаканных слез. Внешне Лалия была горда и величава, но Лукас знал, что ее терзает намного большее, чем она показывает.

Опять же ради него.

Неуместная самоотверженность. Объявить бы такое вне закона!

Эх, Тами, вот Тамико не соглашалась на положение жертвы, даже формально будучи таковой.

Но когда-то Лукас невероятно любил Лалию — как Тамико сейчас — и смог же отключить чувства к Лалии.

Сможет опять… К Тамико...

Кэйли, как договаривались, дала Лукасу с Тамико организационное задание, и они решили вернуться в Анамаорию по выполнении, не задерживаясь дольше.

Поняв, что скоро увидит Магнуса, сразу послав ему телепатическую вестку и получив сонм улыбок в ответ, Тамико прекратила беситься.

Они с Лукасом принялись путешествовать по островам дивной страны, сплошь состоящей из мелких кусочков суши, и захотели заглянуть на бывшую родину Оливера.

Они поспорили, стоило ли притвориться местными, и сошлись во мнении, что нет. Пусть тэнхи плохо относятся к чужакам, если они примут Лукаса и Тамико за тэнхи, их всяко может выдать какая-то мелочь. А результат непредсказуем.

Лукас, одетый в черный шелковый халат, подчеркивающий цвет его волос и густых, красивой формы бровей, по-турецки сидел на узорчатом ковре и пил кофе. Запасливая Тами предусмотрительно взяла с собой «привет из дома, настоящий, а не похожий».

Сама она расположилась рядом, и, как всегда, глядя сияющими карими глазами, внимательно слушала Лукаса.

— Плетенки у них чудо! Такая простота и вместе с тем изящество. Я бы взял парочку... Может, стоит их продавать у нас?

— Не стоит, — Тамико ласково улыбнулась, обхватив ладошками чашечку из светло-розового фарфора, — вся соль в том, что местные их плетут. Руками. Даже если у нас кто-то начнет плести, все не то...

— Дааа. И ножи. Тааак хочется свистнуть... Но, боюсь, местная магия не даст.

— Это что-то! Оливер, потеряв память, переродившись, все равно под ее колпаком, — Тамико изумленно расширила глаза, тонкие аккуратные бровки поднялись.

Лукас смаковал напиток.

— Сомневаюсь, что дело в магии островитян как таковой, скорее кто-то из его родственников маг и надежно укутал паренька. Выясним. Когда он станет анамаорэ, вспомнит. А пока плохо будет контролировать мысли, узнаем и мы...

— Ты плут, — Тамико легонько толкнула Лукаса в бок.

— А ты маленькая медовая задира. Кстааати, — Лукас сделал страшные глаза, — на Лао-Венте творятся жуткие вещи.