— Скажи мне, Будаг, ваше село бекское или царское?

Я вспомнил, что время от времени у нас появлялся управляющий бека, который собирал для господина подати. Не раз мы слышали от ильгарлинцев, что почти все села в уезде принадлежат царской казне, а вот Вюгарлы принадлежит беку.

Я не совсем понимал, почему бек меня расспрашивает, а тут вдруг он сказал мне:

— Знаю! Вашего бека зовут Вели-бек Назаров. Он живет недалеко отсюда, в селе Учгардаш, это в десяти верстах к северу от Агдама… Богатый землевладелец. У него, думаю, вам жилось бы значительно лучше, чем здесь. Его хозяйство не идет ни в какое сравнение с хозяйством моих братьев. Как говорится: что у голодного есть, чтоб он мог поделиться с нищим? — Он выпил остывший чай. Я так и не понял, зачем Гасан-беку понадобилось говорить со мной. А он тем временем продолжал: — Твоему отцу не скоро удастся добраться до Баку. Дороги забиты войсками, всякий пришлый, вызывает подозрение, убить человека, по нынешним временам, ничего не стоит. Да и в самом Баку сейчас неспокойно. Лучше всего переждать в одной из карабахских деревень. Будь я на месте твоего Отца, я бы обязательно выбрал село Учгардаш, тем более что там хозяйничает вюгарлинский бек, он и заступится за вас, если что. Ну, а когда дороги очистятся, тогда можно и в Баку. Или в Вюгарлы, это уже сами решите.

Была поздняя ночь, когда я вошел в комнатку Гедека. Стараясь не разбудить его, тихо разделся и забрался в постель. Но Гедек не спал. Он долго молчал, вздыхал, охал, потом спросил меня:

— Где ты был так долго?

Не знаю почему, но я сказал неправду!

— Был у Алимардан-бека.

— А я думал, что тебя позвал Гасан-бек… А о чем с тобой говорил бек?

— И бек и ханум уговаривали меня остаться здесь навсегда.

Он словно ждал этих моих слов. Поднявшись в постели, он вдруг с болью и возмущением заговорил:

— Можно ли в этих краях, проклятых аллахом, ждать справедливости и добра? Все вокруг во власти зла! Ты посмотри на этих беков. Они же никого не считают за людей, кроме себя! Ни одна ханум на слугу не посмотрит даже краешком глаза. А почему меня не спросили, хочу ли я здесь остаться? И если хочу остаться, то в чем причина? А я бы беку сказал: «Господин мой! Да отдам я жизнь за тебя! Ты только скажи своей невестке, чтобы она согласилась! Остальное уже будет легче. Клянусь, я ни на день не уйду от твоих дверей! Буду служить вам верой и правдой, лишь бы говорили, что ханум с Гедеком на одну подушку головы кладут!..» — Он замолчал. Прошло еще немного времени, сон уже смежил мои веки, как Гедек снова заговорил: — Племянник Будаг, скажи матери, что я хочу с ней поговорить! А?

И я обещал, что утром обязательно предупрежу маму.

Рано утром я передал матери просьбу Гедека. Отец еще спал. Как всегда, я погнал скот на пастбище. Там меня ждал Керим со своим стадом.

Я всегда радовался встречам с Керимом. Он знал множество сказок, которые слышал от своей покойной матери. Однажды мы начали считать, кто сколько сказок знает. Я назвал двадцать четыре сказки, но все эти сказки Керим знал. Тогда он назвал еще двенадцать. Я в первый раз слышал о них.

Но сегодня у Керима плохое настроение. Мы притащили камни к берегу арыка и уселись на них.

— Вчера вечером отец сказал, что с мачехой и сестрами переезжает на новое место, а я остаюсь здесь. Мачеха у нас злая. Если бы не я, она бы колотила сестренок каждый день. Здесь она их нещадно ругает, но бить при мне остерегается. А девочки такие безропотные и покорные, что без меня она превратит их жизнь в мучения. И откуда берутся такие ведьмы? А отец все видит ее глазами, поддакивает. — И он признался мне: — Самое страшное, Будаг, когда умирает мать. С матерью ты еще не сирота, а без матери при живом отце у детей жизнь сиротская!

Мне было искренне жаль Керима, но я понимал, что мое сочувствие не облегчит его горе, и потому я только сказал:

— Как бы ни были плохи твои дела, мир не настолько плох, чтобы желать покинуть его. Ты не согласен?

Керим покачал головой.

— Ты счастливый человек, Будаг. Мать жива, отец рядом, и никто не обижает твоих сестер. А мне, чтобы не оставлять сестер, придется дней через десять — пятнадцать уйти за ними.

— А вдруг хозяин не отпустит?

— Не свяжут же мне руки и ноги?.. Убегу!

Мне стало грустно. Я привязался к Кериму. После Гюллюгыз это мой единственный друг, друг-сверстник, с которым я могу говорить о чем угодно, как с братом.

— А если ты не найдешь работу, Керим?

— На первое время денег хватит. Ведь бек платит мне в месяц двадцать рублей деньгами, дает пуд пшеницы да еще кормит раз в день горячим и с собой дает три чурека.

— Ну, тебе хорошо! Меня кормят так же, как и тебя, дают и пшеницу, но денег не платят совсем!

Керим удивился, что мы согласились работать у Алимардан-бека, не получая за это денег. Он был уверен, что найдет работу на новом месте.

— Ведь я не калека и не слепой. Руки, ноги есть, глаза тоже. Могу делать любую работу. Только бы не заболеть, а так — как-нибудь проживу.

Мы помолчали, и тут я внезапно спросил его:

— Керим, а ты когда-нибудь любил девушку?

Керим улыбнулся:

— Лучше спроси: «Сколько лет твоей возлюбленной, Керим?»

— Как же ты оставил ее на том берегу Аракса?!

Керим ни слова не сказал мне в ответ, только долго смотрел на горы. Я пожалел, что задал глупый вопрос. А он уже обернулся ко мне с улыбкой:

— А как ты, любил?

Я рассказал о Гюллюгыз. Когда он узнал, что Гюллюгыз умерла, огорчился.

— Прости меня, Будаг, я невольно причинил тебе боль!

Казалось, в этот день путь у солнца длиннее обычного; устав, оно никак не доберется до горизонта.

Я пригнал скот на господский двор уже в полной темноте. Еще издали я уловил во дворе какое-то движение. Возле ворот стояли двое вооруженных незнакомцев в высоких косматых папахах. Они посторонились, когда я пригнал стадо, смерили меня внимательным взглядом.

У входа в бекский дом стояли три фаэтона, запряженные каждый четверкой лошадей. На сбруях тихонько тренькали колокольчики. Возле фаэтонов еще несколько незнакомцев в папахах и с ружьями в руках.

Чьи это фаэтоны? Почему люди, приехавшие в бекский дом, так вооружены? Что им здесь надо?

Побыстрее загнав коров и бычков, телят и буйволиц, я закрыл ворота хлева и бегом бросился к домику родителей. Но свет не пробивался сквозь щели в двери. Где ж они?

Я заглянул в комнатку, где мы спали с Гедеком, но и его не было на месте. И Мехри не видно. Я снова вернулся к домику родителей и тут явственно почувствовал запах табачного дыма. Значит, отец дома, сидит в темноте. Я толкнул дверь; возле нее, сжимая в руке самокрутку, стоял отец.

— Наконец ты дома, сынок, — услышал я шепот материи Я так беспокоилась за тебя. Будешь пить чай? Я только что заварила кеклик оту — траву куропатки, такой вкусный чай из нее получился!

— А что за люди приехали к беку?

— Алимардан-бека нет дома. И Бике-ханум сегодня собралась к своему отцу. Дома только Гасан-бек и Гусейн-бек, — тихо ответила мать.

— Будь проклята та дорога, которая привела их сюда! — зло сказал отец.

Во дворе громко говорили, звенели колокольчики фаэтонов; я узнал голос Гасан-бека.

Выскользнув за дверь, я крадучись обогнул господский дом. С крыльца спускался высокий широкоплечий человек, за ним еще люди. Наверху, на балконе, стоял Гасан-бек. Приехавшие вскочили в фаэтоны, туда же сели вооруженные люди в папахах. Раздался громкий звон колокольчиков, и незнакомцы уехали.

На крыльце показалась жена Гусейн-бека, и я спросил у нее:

— Кто эти люди?

— А тебе зачем знать! — резко ответила мне ханум. Сказала, будто отрезала.

Меня с балкона увидел Гасан-бек.

— Поднимись ко мне, Будаг!

Я бегом взбежал по лестнице. Он ввел меня в комнату, сел на тот же стул, на котором сидел в прошлый раз, и сказал:

— Вам надо немедленно покинуть Эйвазханбейли. Я напишу вам письмо, которое вы в Учгардаше передадите по адресу, он будет указан на конверте. Разберешь мой почерк? Сейчас я буду писать, а ты позови отца, мне надо кое-что ему сказать. Только никому ни слова! И собирайтесь побыстрее!