Он говорил о том, что Советская власть выдвинула в состав руководящих работников бывших батраков и рабочих, упомянув при этом меня и Керима, поэтому она тесно связана с широкими народными массами, и никакая сила извне не может ее одолеть и разрушить изнутри.

Мусабеков приводил факты саботажа на предприятиях, убийств из-за угла активистов, преданных социализму партийцев, комсомольцев, передовых женщин, учителей школ, говорил о поджогах, порче дорогостоящей техники, крушениях на железной дороге. И что за всем этим видится вражья рука.

После митинга Газанфар Мусабеков обменялся рукопожатиями со всеми ответственными работниками райкома и районными активистами. А с Бахшали даже перекинулся парой фраз (очевидно, они были раньше знакомы), поинтересовался его здоровьем.

Прощаясь с Мадатом Кесеменский, Мусабеков поручил ему особым вниманием окружить старых коммунистов, заботиться о них.

Митинг давно закончился, а народ с площади не расходился.

Закрытое заседание бюро длилось долго. Обсуждалось заявление Чеперли в Закавказский крайком. Специально приехал инструктор Заккрайкома. Он и открыл заседание, предложив, чтобы сначала выступил Чеперли, а потом я.

— И тогда, — сказал он, — послушаем членов бюро и их предложения.

После митинга, на котором мы выступали, я пригласил Бахшали зайти к нам. Керим, как всегда, остановился у нас, поэтому для него особого приглашения не требовалось.

Бахшали обрадовался моему приглашению — после ссоры в доме Багбани мы с ним не виделись.

Когда мы сидели за столом, я заговорил о том, что меня волновало в эти дни больше всего:

— Дядя Бахшали, ты хорошо помнишь Ясин-бека, сына Гюрзали-бека из Гиндарха?

Он внимательно взглянул на меня:

— Того, кто сватался к родственнице Вели-бека?

— Того самого.

— А что это ты вдруг вспомнил о нем?

— Ты сам знаешь, дядя Бахшали.

Бахшали отвел взгляд. Кеклик с Ильгаром затихли в соседней комнате, Керим еще не пришел. Я решил не торопить Бахшали, терпеливо ждал.

— Ты храбрый, сильный человек, Будаг, я уже не такой, годы дают знать… В мое время следует думать: прежде чем войти, как выйти.

— Знаешь, дядя Бахшали, как говорят у нас в народе: одни живут для того, чтобы есть, а другие едят для того, чтобы жить! Нельзя быть для всех хорошим! И нет такой вещи, которая была бы хороша для всех!

— Тебе легко рассуждать, Будаг, — грустно сказал он, — а я хочу умереть в собственной постели от старости.

— Как тебе не совестно, дядя Бахшали! Все не можешь забыть щедрот Вели-бека? Не можешь забыть хлеб из его рук? Но ведь ты за этот хлеб работал не покладая рук!

— И вовсе не поэтому. Огонь нельзя потушить огнем, Будаг!

— По-твоему, надо поручить базар вору и смотреть, что из этого выйдет?!

Он молчал, опустив голову.

— Дядя Бахшали! Вспомни моего отца, который всегда бросался в бой за справедливость! Если бы не ты и не Гасан-бек, он бы ушел из жизни на два года раньше!

— А где теперь Гасан-бек, ты знаешь?

— Конечно, знаю и не могу себе простить, что пока никак ему не помог! Но придет время, и я доберусь до тех, кому он мешал!

— А знаешь ли ты, почему арестовали Гасан-бека?

— Скажи, дядя Бахшали, если можешь!

— Он первым узнал Ясин-бека, когда тот появился в наших краях под именем Чеперли. Но он ничего не мог доказать, зато его обвинили в национализме и связи с мусаватом. И тогда же намекнули всем, кто мог узнать Ясин-бека, что им грозит расправа.

— И ты молчишь? Знаешь и молчишь?! Я всегда считал тебя честным человеком, дядя Бахшали…

Он молчал.

— Если эти твои слова — правда и если ты относишься ко мне как к сыну, то знай: через некоторое время тебе придется доказать это. Чеперли написал на меня жалобу, и если я не докажу, кто он такой, то из-за твоей трусости меня выгонят из партии!

— Хорошо, сынок, когда надо будет, я скажу всю правду.

— И о Гасан-беке тоже!

Когда в тот вечер пришел Керим, Бахшали уже не было. Я передал Кериму подробно свой разговор с Бахшали и попросил побыстрее выяснить все о колхозном счетоводе Авезе — сводном брате Ясин-бека.

— Мы слушаем вас, товарищ Чеперли! — обратился инструктор Заккрайкома к председателю райисполкома, который приехал в Агдам перед самым началом заседания бюро райкома.

— Меня зовут Салим Чеперли. Фамилию Чеперли я взял по названию деревни, из которой родом моя мать. Жил в селе и учился в моллахане.

Чеперли, наверно, заранее отрепетировал свою речь: говорил гладко, словно по написанному читал. Свое выступление он построил так, чтобы поменьше говорить о себе, а весь удар сосредоточить на моих промахах и недочетах. Он четко перечислил все то, что мне когда-то поставил в укор Мадат Кесеменский в том памятном разговоре (о моих связях с бывшими беками).

— Я прошу, чтобы члены бюро оградили меня от клеветнических наскоков Будага Деде-киши оглы, который, используя служебное положение, оскорбляет и унижает достоинство председателя райисполкома, — закончил он свое выступление.

Потом слово предоставили мне. Я начал так:

— Выступавший до меня сообщил членам бюро в присутствии инструктора Заккрайкома, что он учился в деревенской моллахане. Прошу его прочесть хотя бы одну суру из Корана.

— Здесь заседание бюро, а не мечеть, где выдают удостоверение моллы, — бросил со злостью Чеперли.

— Это мелочь, Чеперли, не цепляйся к словам, а лучше побыстрей читай какую-нибудь суру Корана, — посоветовал инструктор крайкома.

— С тех пор прошло много лет, я не помню, что вчера говорил, а Коран забыл и подавно!

— Я тоже учился в моллахане, но суры Корана помню, если даже меня разбудить ночью! — продолжил я. — А теперь пусть выступавший до меня скажет, когда и где вступил в партию и кто давал ему рекомендации?

Чеперли недоуменно взглянул на инструктора, но тот не сказал ни слова в его поддержку. Бросив на меня злобный взгляд, Чеперли всем своим видом демонстрировал, что вспоминает. Но я-то знал, что вспомнить ему нечего.

— В партию я вступил в подполье, когда служил в мусаватской армии. Имен рекомендовавших меня людей с ходу назвать не могу, надо вспомнить… По-моему, кого-то из них убили в Гяндже, — промямлил он.

— Я думаю, товарищи коммунисты, что каждый из вас помнит тех людей, которые ручались за него перед нашей партией!.. А теперь я хочу спросить у выступавшего до меня, знакомо ли ему имя Ясин-бека Гюрзали? И когда он решил сменить это имя на имя Салима Чеперли? И какова причина этой перемены?

В зале поднялся шум. Члены бюро недоуменно пожимали плечами; другие, наклонившись к уху соседа, что-то горячо доказывали. Нури подмигнул мне, что не укрылось от глаз инструктора Заккрайкома. Он поднял руку, призывая присутствующих к тишине.

— Товарищ Чеперли, — сказал Мадат Кесеменский спокойным тоном, — вы слышали вопросы Будага Деде-киши оглы? Что вы на это скажете нам?

— Это надо еще доказать! — крикнул Чеперли и обратился к инструктору: — Я бы хотел на пять минут поговорить с вами наедине.

Я разозлился; не ожидая, что ответит инструктор Чеперли, продолжил:

— Приобретя подложным путем партийный билет на имя Салима Чеперли, Ясин-бек Гюрзали сумел, пользуясь доверчивостью наших людей, занять руководящий пост, чтобы мстить за то, что его бекский род уже не может пользоваться привилегиями, которые были у него в старые времена. Но Ясину Гюрзали никогда не спрятать истинное свое лицо, тем более что жизнь оставила на нем свою отметину! Смотрите сами! — Я рассказал о ране, нанесенной Ясин-беку женихом сестры Вели-бека, и о шраме, который навсегда украсил его лоб.

— Ложь! Клевета! Нет доказательств! — выкрикнул Чеперли.

Инструктор Заккрайкома перевел взгляд с Чеперли на меня.

— Доказательства? Пожалуйста! Пригласите людей, сидящих в моем кабинете, и у вас будут доказательства.