Наверное, поэтому количество одногруппников, остающихся со мной на вечерних тренировках, достигло чуть ли не ста процентов. Даже Кисляк, ненавидящий меня всей душой, нарисовался на полигоне, когда я в сотый раз пытался донести до пацанов то, чему научился у Михаила. Во второй группе такого единодушия не было. Разве что половина пацанов в зеленой форме периодически приходили на занятия, хотя я не отказывал никому.

Не скажу, что от моих усилий была большая польза, но какие-то подвижки в обучении у пацанов появились. Пусть немного, самую малость, но они стали лучше. Очень помогал тот факт, что большинство одногруппников за прошедший месяц все-таки перескочили с нулевого на первый уровень слияния, рывком увеличив свои возможности. Увы, были и аутсайдеры – Бажен и еще пара человек так и остались в самом начале пути.

Старшекурсники мои занятия тоже не оставили без внимания, времени у них, конечно, было куда меньше, чем у нас, но ближе к восьми часам вечера на полигоне появлялись парни и девушки, с интересом разглядывая неуклюжие попытки моих одногруппников повторить отталкивающий диск или крушащий удар. Названия для заклинаний я выбрал дебильные, но запоминающиеся – пацанам нравилось.

Шли дни, до испытания оставалось совсем немного. Погода, которая в этом регионе низкими температурами не отличалась, пока что радовала, однако холодный ветер нет-нет да и приносил низкие, стальные тучи, грозящие разродиться проливными дождями, но пока все обходилось. По ощущениям, воздух редко остывал ниже десяти градусов, а солнце часто баловало нас своим теплом. По моим прикидкам, заканчивался сентябрь, хотя в княжестве время отсчитывалось несколько иначе. Лето тут длилось на два месяца дольше, а зима, соответственно, на этот же срок меньше.

Время летело пришпоренным конем, утро сменяло вечер, дни чередом бежали друг за другом, почти не отпечатываясь в памяти. Такой темп жизни начал сказываться на эмоциональном состоянии, я стал нервным, дерганым и даже пару раз срывался на особо непонятливых пацанах во время вечерних тренировок. Однако замедлиться, дать уставшему телу передышку, я не мог. Постоянно казалось, что куда-то опаздываю, не успеваю сделать то, что в моих силах. И эта лихорадочная одержимость постепенно передалась всей группе. Физические тренировки, учеба, работа с магией, отработка заклинаний, и вот уже звучит отбой, а утром все заново.

За сумасшедшей гонкой за самим собой я совсем не заметил, как подошел срок испытания первокурсников. Просто в один из вечеров на построении Леонид вдруг сообщил группе, что на ближайшие два дня все занятия отменяются и курсанты получают выходные. С территории интерната, естественно, никого не выпустят, но мы можем заниматься чем угодно, без вреда для окружающих, разумеется. А сразу после внезапного отдыха нам предстоит доказать право учиться здесь.

Не сказать, что новость оказалась для меня внезапной, я ждал этого и весь месяц, с момента последнего приватного разговора с Илоной, пытался придумать способ, как уберечь курантов от гибели, но безуспешно. Наши совместные занятия неплохо их подтянули, хотя далеко не все могли похвастать выдающимися результатами. Витек оказался крайне посредственным магом. Его дар был очень слаб. Бажен так ничему толком и не научился. Да и вообще, из шестнадцати пацанов нашей группы шесть человек были ни на что не годны, по моим представлениям. Хотя если смотреть на вторую группу, то там дела обстояли еще хуже.

Предоставленные сами себе подростки первые часы не знали, чем себя занять, бесцельно слоняясь по интернату, я, в свою очередь, решил остаться в казарме. Мне хотелось найти какой-нибудь простой, но действенный способ увеличить шансы пацанов на выживание, однако ничего конкретного я придумать не мог. Система отбора во время испытания была отлажена многими годами, и так просто ее разрушить одному человеку не под силу.

– Праздник урожая – мой любимый день в году, – отвлек меня от раздумий Витек. – Прошлым летом, помню, вообще красота была. Работать не надо, зерно уже в амбаре, большую часть, конечно, барин отобрал, ну да уже не важно. У бати деньги наконец появляются, и мы всей семьей на ярмарку едем. Меда купить, башмаки сестре старшей – ее замуж пора было отдавать, а как на свадьбу без башмаков – никак. Мне батя тогда леденец купил, огромный, с кулак почти.

– У вас в году один праздник, что ли? – удивился я.

– Нет, конечно. Но праздник урожая – самый главный. Зимой там милосердную Мать чествуют. День рождения князя по весне, ну и неделя Четверых в начале лета, там каждый день надо поминать богов, но это не все делают.

– А ты чего про этот праздник вспомнил вообще?

– Ну так он сразу после испытания будет. Пацаны говорят, нас потом в столицу повезут. Ух там и красиво, наверное. Артисты приедут, зверей заморских увидим. Ты представляешь, нам по целому орлу дадут! Я в это не верю, правда, это нам девки сказали, которые второй год тут учатся. Ну а вдруг и правда дадут?

– Почему бы и нет, – пожал я плечами. – А не боишься, что испытание не пройдешь?

– Только достойные могут служить князю, – выдал заученную фразу Витек. Пропаганда, которой весь месяц промывали пацанам мозги, неплохо работала. – А я – достоин!

– Ты бы пыл поумерил, Витек. Забыл уже, как после такой фразы ночь в холодной комнате провел?

– Забудешь тут, как же, – передернуло пацана.

– Вот и не хорохорься. Посоветуй лучше, как сделать так, чтобы до праздника все дожили?

– А это так важно? Арсений Яковлевич ведь говорил на занятиях, что умереть во имя князя – честь.

– Да уж, умеет Игнатов в душу забираться. Выбрасывал бы ты, Витек, эту муть из головы. Умереть можно за родителей, друзей, любимую девушку в конце концов, но никак не за незнакомого тебе дядьку, чье достоинство заключается лишь в том, что он родился в знатной семье.

– Про тебя можно так же сказать, – надулся Витек.

– Можно. Вот только я не прошу сдохнуть ради меня. Ладно, не будем тему развивать. Пойду, что ли, с Леонидом поговорю, может, он что-нибудь посоветует.

Найти наставника оказалось совсем непросто. В интернат приехало довольно много рабочих, спешно сооружающих полосу препятствий, которую предстояло пройти курсантам, и при взгляде на них появлялось у меня чувство опасности: что мешает еще одной слезе затесаться среди таскающих бревна мужиков и неожиданно нанести удар?

Стараясь не приближаться к незнакомым людям, я бродил по территории интерната, спрашивая у встречных курсантов, видели ли они Леонида. В итоге куратор нашелся на полигоне. Мужчина руководил мужиками, которые, матерясь и понося почем свет какого-то Митрофана, выравнивали площадку и устанавливали трибуны, готовые вместить не менее тридцати человек.

– Наставник, можно с вами поговорить? – обратился я к Леониду, подловив момент, когда он раздал указания и молча наблюдал за работой.

– Что тебе?

– Мне нужен совет. Не могу придумать способ, который поможет пройти испытание наиболее слабым ученикам. Я надеялся, вдруг вы что-нибудь подскажете.

– Серьезно? – брови мужчины взлетели в неподдельном удивлении. – Тебя действительно это волнует? Ты же дворянин, какое тебе дело до детей крестьян?

– Есть дело. Я с ними три месяца почти бок о бок провел. Дворянин, рабочий, крестьянин – здесь между нами нет разницы.

– Удивил. Как есть удивил. Странный ты, барчук, может, я и ошибался в тебе… – Леонид замолчал на полуслове, будто прокручивая что-то у себя в голове.

– Так вы поможете? – спросил я, не дождавшись продолжения.

– Нет, – огорошил меня ответ. – Парни со слабым даром все равно погибнут, не здесь, так на границе. Я уже говорил, слабым не место на войне.

– Говно эта ваша идеология, – сплюнул я, не сдержав эмоции, на что Леонид лишь промолчал.

Мне действительно было неприятно слышать отказ Леонида. В пацанах, с которыми мы прожили в одной казарме все эти месяцы, я видел не будущих защитников княжества, а детей. Детей, которых готовят на убой. Пусть не сейчас, но через год или два их ждет смерть, и если в моих силах отсрочить это, то я сделаю все возможное, даже без помощи и подсказок со стороны.